Чарльз Диккенс - Холодный дом (главы I-XXX)
Видеть, как все тут идет так гладко, и думать о страшной жизни и смерти тяжущихся, видеть всю эту пышность и великолепие, вспоминая о разорении, нужде и нищенском прозябании, которые за этим скрываются; сознавать, что, в то время как боль несбыточных надежд терзает столько сердец, эта торжественная церемония спокойно продолжается изо дня в день, из года в год в столь же безукоризненном порядке и так же невозмутимо; смотреть на лорд-канцлера и всю орду юристов, поглядывающих друг на друга и на публику с таким видом, словно никто из них и не слыхивал, что правосудие, во имя которого они здесь собрались, служит предметом горьких шуток во всей Англии, вызывает всеобщий ужас, презрение и негодование, славится как нечто столь позорное и постыдное, что разве только чудо может заставить его принести кому-нибудь хоть малейшую пользу, - словом, наблюдать, что тут творится, было для меня так странно и противоестественно, что я, неискушенная во всем этом, вначале просто не верила своим глазам и ничего не могла понять. Я сидела там, куда посадил меня Ричард, старалась прислушиваться и присматриваться к окружающему, но мне чудилось, будто все здесь какое-то нереальное, если не считать бедной маленькой мисс Флайт, слабоумной старушки, которая стояла на скамье, кивая головой в сторону судейских.
Заметив нас, мисс Флайт сейчас же подошла. Она радушно приняла меня в своих владениях и с большим удовлетворением и гордостью обратила мое внимание на их главнейшие достопримечательности. Мистер Кендж тоже подошел побеседовать с нами и примерно в том же стиле отдал должное суду с учтивой скромностью хозяина, который показывает гостям свой дом. Он сказал, что мы не очень удачно выбрали день для посещения суда - лучше было прийти на первое заседание сессии, - но и сегодня все здесь очень внушительно, очень внушительно.
Мы пробыли в суде с полчаса, и, наконец, дело, которое разбиралось, хотя смешно говорить "разбиралось", когда никто здесь не мог ни в чем разобраться, - по-видимому, иссякло по причине собственной бессодержательности, ибо судоговорение не привело ни к какому результату, которого, впрочем, никто и не ожидал. Лорд-канцлер сбросил со своего стола пачку бумаг джентльменам, сидевшим ниже его, и кто-то провозгласил: "Джарндисы против Джарндисов". Тут послышался глухой говор, смех, посторонние устремились к выходу, а клерки принялись втаскивать в зал документы, приобщенные к этому делу, - громадные кипы, связки, бесчисленные мешки, набитые бумагами.
Кажется, дело было назначено к слушанию для получения "дальнейших указаний" относительно какого-то расчета судебных пошлин - по крайней мере так поняла я, хотя понимала я довольно смутно. Впрочем, я сосчитала, что целых двадцать три джентльмена в париках "выступили по этому делу", как они выражались, но все они, видимо, разбирались в нем не лучше меня. Они толковали о нем с лорд-канцлером, спорили и объяснялись друг с другом, причем одни говорили, что надо поступить так, другие - что надо поступить этак, третьи в насмешку предлагали зачитать свидетельские показания, а это были громадные томы; меж тем глухой говор и смех все нарастали, и присутствующие развлекались от нечего делать всем происходящим, но никто не мог ничего понять. Прошло около часа, множество речей было начато и прервано, наконец "дело отложили", как выразился мистер Кендж, а бумаги снова увязали, прежде чем клерки успели притащить весь их запас.
Когда эта безнадежная процедура пришла к концу, я взглянула на Ричарда и была глубоко потрясена - таким измученным выглядело его красивое молодое лицо.
- Не может это продолжаться вечно, Хлопотунья. В следующий раз нам повезет, и дело пойдет на лад!
Вот все, что он мне сказал.
Пока мы тут сидели, я видела, как мистер Гаппи приносит и раскладывает документы для мистера Кенджа; клерк тоже увидел меня и поклонился с таким жалостным видом, что мне захотелось уйти из суда. И вот, не успел Ричард взять меня под руку и повести к выходу, как мистер Гаппи подошел к нам.
- Извините меня, мистер Карстон, - зашептал он, - и вы тоже, мисс Саммерсон, но здесь присутствует одна дама, моя хорошая знакомая, которая знает мисс Саммерсон и жаждет иметь удовольствие пожать ей руку.
И тут я увидела миссис Рейчел - женщину, которая когда-то служила у моей крестной, а теперь внезапно возникла передо мной, словно воспоминание, принявшее человеческий облик.
- Как поживаете, Эстер? - сказала она. - Вы меня помните?
Протянув ей руку, я ответила утвердительно и сказала, что она почти не изменилась.
- Удивляюсь, что вы еще не забыли тех времен, Эстер, - проговорила она так же сурово, как встарь. - Теперь все стало по-другому. Ну что ж! Рада вас видеть, рада, что вы не слишком загордились - узнали меня.
Однако она явно была разочарована тем, что я "не загордилась".
- Зачем же мне "гордиться", миссис Рейчел? - сказала я укоризненно.
- Я вышла замуж, Эстер, - холодно отозвалась она, поправляя меня, - и теперь меня зовут миссис Чедбенд. Ну что ж! Прощайте, и желаю вам всего лучшего.
Мистер Гаппи, который внимательно вслушивался в наш короткий разговор, вздохнул мне прямо в ухо и начал проталкиваться вместе с миссис Рейчел сквозь обступившую нас небольшую толпу каких-то людей, входивших и выходивших и столкнувшихся здесь потому, что суд перешел к слушанию другого дела. Мы с Ричардом тоже стали пробираться к выходу, и у меня еще не изгладилось неприятное впечатление от этой неожиданной встречи со старой знакомой, когда я увидела, что в нашу сторону, но не видя нас, идет не кто иной, как мистер Джордж. Он шагал, не обращая внимания на людей, теснившихся вокруг, и, будучи на голову выше их ростом, всматривался в глубину зала.
- Джордж! - крикнул Ричард, когда я показала ему на кавалериста.
- Вот хорошо, что я вас встретил, сэр, - отозвался тот. - И вас тоже, мисс. Вы не можете помочь мне найти одну особу, которая мне нужна? А то я здесь совсем запутался.
Он повернулся, проложил нам дорогу и, когда мы вышли из толпы, остановился в углу за широкой красной портьерой.
- Здесь должна быть одна свихнувшаяся старушка, - начал он, - и ее...
Я предостерегающе подняла палец, так как рядом со мною стояла мисс Флайт, которая с самого начала не отходила от меня и (к моему великому смущению) то и дело указывала на меня своим судейским знакомым, шепча им на ухо: "Тсс! Слева от меня Фиц-Джарндис!"
- Хм! - произнес мистер Джордж. - Помните, мисс, как мы нынче утром говорили об одном человеке? О Гридли, - добавил он тихим шепотом и прикрыв рот рукой.
- Да, - ответила я.
- Он прячется у меня. Я тогда не мог сказать вам об этом. Не имел на это его разрешенья. Но сейчас он кончает свой последний поход, мисс, и ему хочется повидаться с нею. Говорит, что они друг другу сочувствуют и что здесь они вроде как дружили. Вот я и пришел сюда за нею, потому что, когда я сидел сегодня у постели Гридли, мне чудилось, будто я слышу бой барабанов, повязанных траурным крепом.
- Сказать ей об этом? - спросила я.
- Пожалуйста, - ответил он, глядя на мисс Флайт с некоторой опаской. Счастье, что я вас здесь встретил, мисс, а не то я один, пожалуй, и не сумел бы обойтись с этой леди.
Он выпрямился и, засунув руку за полу сюртука, стоял навытяжку, по-военному, пока я шепотом объясняла маленькой мисс Флайт, с какой доброй целью он пришел сюда.
- Мой сердитый друг из Шропшира! Почти такой же прославленный, как я! воскликнула она. - Вот уж не ожидала! Дорогая моя, я с величайшим удовольствием пойду к нему.
- Он скрывается у мистера Джорджа, - сказала я. - Тсс! Вот и сам мистер Джордж.
- В самом деле! - воскликнула мисс Флайт. - Очень польщена такой честью! Военный, дорогая моя. Ни дать ни взять генерал! - шептала она мне.
В знак уважения к армии бедная мисс Флайт считала нужным вести себя столь церемонно и вежливо и приседать так часто, что ее нелегко было вывести из здания суда. Когда же это наконец, удалось, она позволила мистеру Джорджу взять ее под руку и стала величать его "генералом", к безмерному удовольствию каких-то зевак, глазевших на нас. Мистер Джордж был так смущен всем этим и так почтительно умолял меня не покидать его, что я не решилась расстаться с ними, особенно потому, что при мне мисс Флайт всегда была сговорчива; да и она тоже сказала:
- Фиц-Джарндис, вы, милая моя, конечно, пойдете с нами.
Ричард, тот не только хотел, но даже настаивал, чтобы мы проводили их до дому, и мы с ним решили, что так и надо сделать. Далее мистер Джордж сказал нам, что Гридли весь день вспоминал мистера Джарндиса, после того как узнал о нашем утреннем разговоре; поэтому я написала карандашом несколько слов опекуну, объяснив, куда мы поехали и зачем. Мистер Джордж зашел в кофейню, где запечатал мою записку, чтобы никто не узнал ее содержания, и мы отослали ее с посыльным.
Затем мы наняли карету, которая привезла нас на одну улицу по соседству с Лестер-сквером. Тут нам пришлось пробираться пешком по каким-то узким переулочкам, так что мистер Джордж даже извинялся перед нами, и вскоре подошли к "Тиру", дверь которого была заперта. Мистер Джордж потянул было за ручку звонка, висевшую на цепочке у двери, но в эту минуту какой-то очень почтенный на вид пожилой джентльмен, с проседью, в очках, черной короткой куртке, гетрах и широкополой шляпе, опиравшийся на большую палку с золоченым набалдашником, обратился к нему со следующими словами:
