Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)
Как же ему помочь? Он был горд, работать уже не мог: ему было под семьдесят.
- Ну за что эти бездушные академики отвергли картины Клайва?! негодует Лора. - Несносные существа! Если бы картины были выставлены, одна добрая душа непременно купила бы их - ну да что теперь говорить! Впрочем, он, верно бы, догадался и вернул деньги. Ах, Пен, ну почему он тогда не приехал, когда я вызывала его из Брюсселя?!
От людей, столь мало обеспеченных, как мы с женой, они бы согласились принять лишь небольшую временную ссуду. Мы слишком хорошо знали наших друзей, чтобы сомневаться в их несговорчивости. И вот мы с Лорой решили, что мне следует, по крайней мере, съездить повидать Клайва. В сущности говоря, наши друзья находились не очень-то далеко от нас и, хотя покинули родину, в ясный день могли видеть из своих окон ее берега. Они поселились в Булони - в этом прибежище многих моих бедствующих соотечественников; сюда, в эту гостеприимную гавань я и поспешил, заручившись адресом полковника Ньюкома. Жили они в старой части города, на тихой заросшей травой улочке. Когда я позвонил у дверей, все семейство было в отсутствии. Не оказалось и слуги, который вышел бы на призыв колокольчика, - только добродушная француженка, служанка соседей, сообщила мне, что молодой мосье каждый день ходит рисовать, а вот старого господина я, возможно, застану на крепостном валу, куда он пристрастился ходить ежедневно. Я брел по живописным аллеям под тенистыми сводами раскидистых деревьев, мимо бастионов и старинных серых домов с островерхими крышами, откуда открывается вид на веселые новые кварталы и оживленную гавань, на молы и пристани, убегающие в блестящую гладь моря, усеянную множеством белых парусов и дымящих черных пароходов и отгороженную вдали приветными очертаниями меловых берегов Альбиона. Трудно сыскать панораму живописнее той, какая предстает перед вами с высоты этих древних галльских бастионов, и уголок уютнее мирных садов близ крепостного вала, где резвится детвора и старики в полудреме думают свои думы.
Я застал нашего доброго старого друга на одной из скамеек с газетой в руках, а рядом сидела румяная молодая француженка, на коленях у которой спал Томас Ньюком-младший. Увидев меня, полковник покраснел. Он встал и сделал несколько шагов мне навстречу, и я заметил, как стариковски неуверенна его походка. Голова его совсем поседела. Теперь он казался старше своих лет это он-то, еще год назад поражавший своей статностью, стройностью и молодцеватой осанкой. Я был глубоко взволнован встречей с ним и теми следами горя и печали, которые прочел на его лице.
- Неужто вы приехали повидать меня, мой дорогой! - воскликнул полковник дрожащим голосом. - Да как же это мило с взашей стороны! Надеюсь, вам по вкусу эта гостиная, где мы теперь принимаем своих друзей? Ну да у нас их мало осталось. Мы с мальчуганом ежедневно проводим здесь по нескольку часов. Какой вырос бутуз, а? Он уже кое-что говорит, сэр, и ходит прекрасно. Скоро он сможет ходить на прогулку со своим дедом, и мы перестанем утруждать Мари. - Последнюю фразу он повторил на своем старомодном французском языке, с поклоном обернувшись к Мари. Девушка ответила, что она больше всего любит гулять с малышом (мосье это отлично знает), - куда лучше, чем оставаться дома, бог свидетель! Тут как раз начали бить башенные часы, и она вскочила и стала собираться домой, приговаривая, что пора, не то мадам будет сердиться.
- Миссис Маккензи довольно вспыльчива, - сказал полковник с кроткой улыбкой. - Ей, бедняжке, пришлось много вытерпеть, Пен, из-за этого моего неблагоразумия. Я рад, что вы в свое время воздержались от покупки наших акций. Мне было бы не так приятно видеть вас сейчас, если бы вы по моей милости понесли денежные потери, как то случилось со многими моими знакомыми.
У меня сжалось сердце при мысли, что добрый наш старик попал теперь в зависимость от полковой дамы.
- Бейхем аккуратно присылает мне вашу газету. Он хороший, преданный человек. Я очень рад, что он пристроился в Сити. Хочу думать, что его фирма действительно процветает, не в пример иным, вам известным, Пен. Я читал обе ваши парламентские речи, сэр, - они очень понравились и мне, и Клайву. Бедный мальчик целые дни трудится над своими картинами. Вы, наверно, слышали, что одна из его картин была продана на выставке, это очень, очень нас подбодрило! Он недавно закончил еще две или три, а сейчас я ему позирую - для кого бы вы думали? - для Велизария. Я надеюсь, у вас сыщется доброе слово для его новой картины "Велизарий с кучкой оболов".
- Дорогой мой друг! - сказал я с волнением. - Если б только вы согласились принять от меня кучку оболов или как-нибудь иначе воспользовались моей помощью, вы бы осчастливили меня куда больше, чем теми щедрыми подарками, которыми баловали меня в юности. Взгляните, сэр, я все еще ношу часы, что вы подарили мне перед отъездом в Индию. Разве вы не просили меня тогда заботиться о Клайве и помогать ему, чем возможно? Так почему мне не сделать этого сейчас? - И я продолжал говорить в том же духе, горячо заверяя его, что мы с женой нежно любим их обоих и только гордились бы возможностью быть полезными дорогим нам друзьям.
Полковник ответил, что у меня доброе сердце и у жены моей тоже, хотя она... Он не окончил фразы, но я и так понял, что он хотел сказать. Дело F том, что моя жена и обе дамы из его семейства никак не могли подружиться, хотя бедняжка Лора немало старалась сблизиться с ними. Все ее дружеские проявления они встречали таким высокомерием и холодностью, что Лоре было не под силу преодолеть это. Малютка Рози и ее маменька именовали нас "аристократами", а мы, со своей стороны, не очень огорчались из-за подобного их мнения.
Мы беседовали с полковником около часа о его делах, к сожалению, весьма плачевных, и о видах Клайва на будущее, каковые старик приукрашивал, как мог. Ему пришлось подтвердить все рассказанное мне Шерриком и честно признаться, что его пенсия пошла на выплату долгов, в которые он влез, чтобы рассчитаться со страховыми и прочими взносами. Да как же он мог не расплатиться с долгами? Слава богу, Клайв полностью поддержал его в этом (он ведь; не замедлил сообщить ему о своих финансовых затруднениях), и понимание сына было для него, право же, огромным утешением.
- А женщины, те сердятся, - продолжал ваш бедняга, - им, знаете ли, непонятны законы чести, по крайней мере, они не придают им такого значения, как мы. Возможно, я поступал неверно, скрывая правду от миссис Маккензи, но я ведь исходил из лучших побуждений: надеялся, а вдруг все как-нибудь образуется. Бог свидетель, как нелегко мне было ходить с веселым лицом не один месяц и ездить с малюткой Рози по балам и в гости. Что ж, бедная миссис Маккензи вправе сердиться; жаль только, что моя девочка всецело приняла сторону матери: меня печалит утрата ее привязанности.
Словом, все обстояло именно так, как я и подозревал. Полковая дама заправляла всем домом, и нашим друзьям, в довершение ко всем их напастям, приходилось не только жить с ней бок о бок, но еще и терпеть ее тиранство.
- Но позвольте, сударь... - качал я, - если вы, как я понял из ваших слов - да и Клайв мне рассказывая о каких-то семейных стычках, - добавил я с усмешкой, - если вы не ладите с полковой... с миссис Маккензи, так почему ей от вас не уехать: вам бы всем было лучше.
- Но она ведь у себя дома, - отвечает полковник. - Это я живу у нее. Поймите, я старый нищий отставник, существующий на средства невестки. Мы живем на сто фунтов годовых (от тех денег, что были записаны на нее при замужестве), да миссис Маккензи прибавляет к нашему бюджету сорок фунтов своей пенсии. А я, да простит меня бог, пустил на ветер семнадцать тысяч приданого Рози и еще полторы тысячи, принадлежавшие ее матери. Они сложили свои малые доходы и теперь кормят нас - меня и Клайва. Чем нам зарабатывать? Господи помилуй! Чем? Сам-то я уже ни на "что не гожусь, и вот когда мой бедный мальчик получил за свою картину двадцать пять фунтов, я так рассудил, что мы обязаны отослать их Саре Мейсон. Вы и представить себе не можете, каково нам пришлось с сыном, когда миссис Маккензи узнала о нашем решении. Я ни с кем на свете об этом не говорил - даже с Клайвом, - а увидел ваше доброе открытое лицо и не выдержал!.. Вы уж простите мою болтливость, я ведь старею, Артур! Бедность и всякие дрязга совсем сломили меня. Ну, больше я не буду говорить об этом. Мне бы хотелось пригласить вас отобедать с нами, сэр, - и добавил с улыбкой, - но придется испросить разрешения начальства. Я решил, что, невзирая на ^все запреты полковой дамы, непременно повидаю моего старого друга Клайва, и направился вместе с полковником к их дому, у дверей которого мы как раз повстречали миссис Маккензи и ее дочку. Рози слегка вспыхнула и, бросив взгляд на мать, подала мне руку, приседая в реверансе. Полковая дама тоже приветствовала меня с дружелюбной снисходительностью и не препятствовала мне войти в их жилище и собственными глазами узреть - _до какого состояния их довели_. Последнюю фразу она произнесла с особым ударением и устремила многозначительный взгляд на полковника, который, смиренно понурив голову, провел меня в их квартиру, по правде говоря, вполне уютную, милую и приличную. Полковая дама была отличной хозяйкой неутомимой, хлопотливой, вечно пекущейся о чистоте. Вывезенные из дома безделушки украшали их маленькую гостиную. Миссис Маккензи, правившая всем домом, принялась упрашивать меня отобедать с ними, если, конечно, такой светский господин не побрезгует разделить скромную трапезу бедных изгнанников. Никакая трапеза в обществе сей дамы, разумеется, не соблазнила бы меня, однако я вознамерился повидать своего старого друга и потому охотно принял приглашение его говорливой и далеко не бескорыстной тещи. Она отозвала в сторону полковника, пошепталась с ним и сунула ему что-то в руку, после чего он надел шляпу и вышел из дому. Потом еще под каким-то предлогом она удалила Рози, и я удостоился счастья остаться вдвоем с капитаншей Маккензи.
