Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант
Минуту-другую подумав, Надя, хоть и не очень охотно, согласилась.
- Хорошо, если ты так уверен в надежности ломбарда, действуй. А все-таки как-то совестно... С другой стороны, хранить такую вещь в нашем доме и впрямь негоже... Но ты подумал, как и когда мы погасим долг в ломбарде?
- Погасим! Важно сейчас выкрутиться.
- Что ж, быть посему. - Надя достала из сумочки часы, осторожно приложила к бледнорозовому ушку золотую крышку. - Тикают, - сказала торжественно, - звонко тикают... На, - протянула часы Ефиму. - Ты когда собираешься в ломбард? Прямо сейчас? Будь осторожен, смотри не потеряй, не урони! Получишь деньги - спрячь их подальше, а то как бы не вытащили.
- Не волнуйся, все будет в порядке.
- Ну, поезжай. И я тоже кое-куда съезжу.
- Куда?
- Пока не скажу. Секрет... У тебя найдется мне рубль на дорогу?
Пожилой оценщик уважительно посмотрел на старинные часы. Поверх очков глянул на сдатчика, щелкнул языком: «Вещь!»
С чувством неловкости и радости Ефим пересчитал деньги - ссуду, спрятал поглубже в карман, как наказывала Надюша. По дороге домой купил колбасы, сахара, сливочного масла и, для Надюши, триста граммов шоколадных конфет. Богатые яства разложил на столе - чем не скатерть-самобранка?
Из своей загадочной поездки Надя вернулась часа на два позже Ефима. Она открыла дверь, увидела столько вкусного на столе, воскликнула удивленно:
- Ой, откуда это? Где ты взял деньги? Ах, да! Часы... Ты, конечно, ничего не ел без меня? Чудак!
После роскошного пиршества Надя поинтересовалась, сколько денег дали за часы.
- Немало! - воскликнула она. - Впрочем, теперь нам будет значительно легче погасить долг.
- Почему?
- Почему? - Надя озорно, интригующе посмотрела на мужа, вскочила со стула, приподняла пальцами обеих рук бока юбочки и пошла кружиться и притоптывать, напевая звонким голосом: «Барыня-барыня, сударыня-барыня!»
От удивления Ефим сначала не мог слова вымолвить, потом, не долго думая, тоже вскочил со стула и пошел вокруг Нади петушком, благо любил плясать. Потом оба плюхнулись на кровать и долго хохотали.
- Ну, слушай! И опять пляши! Я - корреспондент московского областного и городского радио. Чего ты уставился? Я не шучу, честное слово. Я только что от председателя радиокомитета. Условия хорошие, зарабатывать буду примерно раза в два больше. И работы, конечно, прибавится. Не знаю, как потяну еще и учебу...
- А как же я? - жалобно, как маленький, Ефим смотрел Наде в глаза.
- И ты, и ты со временем найдешь хорошую работу. Вот увидишь, вот увидишь, - утешала она его.
Через два дня Надя оформила перевод из заводской многотиражки в областной радиокомитет. Ефиму Щукина нахально пробасила:
- Теперь твоя очередь. Задерживать не буду.
После таких вызывающе оскорбительных слов надо было немедленно положить перед ней заявление об увольнении. Ефим так и сделал бы, если бы не ожидал ответа из городской газеты, где ему через месяц-другой обещали место в штате. Поэтому он ограничился тем, что ответил в ее тоне:
- Когда мне это понадобится, я с вами расстанусь весьма охотно, как говорят, любовь без радости была, разлука будет без печали.
Щукина побагровела, облила его, словно помоями, злобным взглядом.
- Хватит, Сегал! Хватит! - басок ее захрипел угрожающе. - Не забывайся, оскорбляя меня, ты... ты неуважительно относишься к большевистской партии, которой руководит наш великий вождь и учитель товарищ Сталин!
Ефим улыбнулся.
- Не жонглируйте словами, не пугайте, вам давно следовало бы понять: я не из пугливых.
Целую неделю он изнемогал в редакции от безделья. Щукина не давала ему никаких заданий, ничего с него не спрашивала. Адамович, по команде редактора, тоже объявила ему бойкот. Внешне он безразлично относился к деликатной ситуации, лишь по вечерам жаловался Наде: «Терпение мое лопается. Сколько еще это будет продолжаться?!»
А продолжалось это ровно неделю, по истечении которой секретарь-машинистка вручила ему приказ: «Ввиду сокращения штата, литературного сотрудника Сегала Е. М. считать уволенным с 25-го сентября с выплатой двухнедельного денежного пособия».
Ефим машинально расписался в получении приказа, сложил бумажку вчетверо, спрятал в карман пиджака, молча покинул редакцию. Он вышел из Дома общественных организаций на улицу, точно себе не представляя, куда и зачем сейчас направится. Сеял частый мелкий дождь, налетали порывы довольно-таки прохладного ветра. Ефим ничего не замечал, не чувствовал. Только предательский уголек подступал все ближе к горлу, все сильнее обжигал. Что это предвещает, он знал: еще немного и... «Стоп!» -скомандовал он себе. «Прочь, прочь», - прогонял в самом себе кого-то, толкающего его черт знает на что! «Отстань», - приказал он. И тот, очень медленно, шажком улитки, отползал, отползал и исчез...
«Слава Богу, пронесло, слава Богу!» - Ефим облегченно вздохнул, вобрал побольше воздуха в грудь, расправил плечи. В голове постепенно становилось ясней, душа входила в свои берега. «И вообще, ничего непредвиденного не произошло, произошло неминуемое... Надо известить о случившемся Надю». Он вошел в будку телефона-автома-та, опустил монетку, но набирать номер не стал. «Расскажу вечером, зачем портить ей настроение на целый день».
Как нередко бывает ранней осенью, дождь внезапно прекратился, в небольшой просвет между облаками выглянуло солнце, погода улучшилась. Домой возвращаться не хотелось. От нечего делать Ефим подошел к книжному киоску, стал читать названия книг, выставленных за стеклянной витриной. Глаза случайно задержались на тоненьких книжках «в ярких красочных обложках - литература для дошколят. Сам не зная для чего, он попросил продавца показать ему некоторые из этих книжечек. Среди них оказались стихотворные сказки. Ефим быстро прочел одну, другую. Вспомнил недавно сочиненную им в Озерках баечку «Про котишку Мишку». И тут его вдруг осенило: почему бы не попытаться издать отдельной книжкой своего «Котишку»! Без всякого личного пристрастия, он обнаружил, что его сказка и написана много лучше других, и по содержанию интереснее. Ефим списал адрес и телефон неизвестного ему издательства. «Вероятно, какое-то новое...» Через двадцать минут он был дома. Переписал сказочку, как мог аккуратнее, с черновика набело. Для солидности поместил рукопись в папку. Впервые за тридцать два года своей жизни он направился в издательство с дерзкой надеждой - выпустить в свет свое творение. Он не строил никаких радужных планов, шел, скорее, «на авось», да кстати время убить до встречи с Надей.
У ворот старого двухэтажного дома Ефим не сразу отыскал среди других нужную ему вывеску. Затем минут пять блуждал по захламленному двору, пока, наконец, не обнаружил возле одной из дверей стрелку с надписью: «Вход в издательство».
В продолговатой, с высоченными потолками комнате за большущим письменным столом сидел пожилой человек с седыми, подстриженными «под ежик» волосами.
- Вы ко мне, товарищ? - обратился он к Ефиму. - Проходите пожалуйста.
- Не знаю, сюда ли я попал? - слегка сконфузился Ефим. - Я хотел бы повидать директора издательства или главного редактора.
- Присаживайтесь, - приветливо отозвался седой мужчина. - Перед вами директор издательства и главный редактор - в одном лице... Вас это не разочаровало? - улыбнулся с хитрецой. - С чем к нам пожаловали? - скосил глаза на папку, которую Ефим положил на стул рядом. - Ну, конечно же, с рукописью! Так и есть - новый автор! Будем знакомы: Даниил Борисович Красницкий. Разрешите поинтересоваться, кто вы? Чем нас порадуете? - Он задавал вопросы подчеркнуто мягким голосом, отчего-то нехорошо действующим на Ефима.
- Я журналист, бывший фронтовик. Стихи для детей написал впервые.
- Вы работаете?
- В заводской многотиражке, - Ефим хотел сказать «работал», но побоялся испортить впечатление о себе.
- В заводской газете? Великолепно! — непонятно почему обрадовался Красницкий. - Ну-с, давайте прочтем ваше сочинение.
«Давайте»?! - Ефим не поверил своим ушам. Он надеялся, что в лучшем случае, услышит: «Оставьте вашу рукопись, почитаем, подумаем, ответ пришлем по почте... через месячишко-другой». А тут!
Красницкий устроил на нос большие в коричневой роговой оправе очки, раскрыл Ефимову папку и начал читать. Ефим тем временем всматривался в лицо издателя. Грубоватое, худощавое, с мощным подбородком, оно скорее отталкивало, нежели привлекало. Крайне неприятным показался Ефиму большой жесткий рот под крупным крючковатым носом.
Даниил Борисович закончил читать, снял очки, улыбнулся, торжественно изрек:
- Поздравляю вас, товарищ Сегал! Говорят, первый блин - комом, но к данному случаю пословица не приложима. Ваш дебют, считайте, состоялся. - Он протянул Ефиму длинную цепкую руку.
