Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 2)
Чем горячее витийствовала мамаша, тем все громче и громче плакала Рози, так что под конец Клайв не выдержал и крикнул ей: "Да уймись ты!" В ответ на это полковая дама опять стиснула дочь в объятиях и, обернувшись к зятю, принялась распекать его в тех же приблизительно выражениях, в каких перед этим - его родителя; кричала, что оба они сговорились обобрать до нитки ее дочь и бесценного малютку, спящего наверху, только рот ей никто не заткнет да-да, нипочем не заткнет! - и все деньги свои она получит назад в понедельник; это так же верно, как то, что нет на свете ее бедного милого муженька капитана Маккензи (будь он жив, никогда бы ее так не обморочили, да, вот именно - не обморочили):
При этих словах Клайв разразился проклятьями, полковник, тот, бедняга, только тяжко вздохнул, а вдова продолжала бушевать, когда вдруг посреди этой бури плачущая миссис Клайв издала громкий вопль и забилась в истерике, оглашая комнату, при сочувствии матери, всевозможными бессвязными возгласами относительно ненаглядного, милого, обездоленного крошки, и все прочее в том же духе.
Вконец расстроенному полковнику приходилось поочередно успокаивать то исступленно визжавших женщин, то гневно отвечавшего им сына, который не мог спокойно сносить, чтобы миссис Маккензи осыпала грубостями его отца. Лишь когда все трое угомонились, Томас Нмоком получил возможность продолжить свою грустную историю - объяснить им толком, что случилось и каково нынешнее положение дел и, наконец, побудить перепуганных до смерти женщин внять голосу рассудка.
Пришлось ему сообщить им, к великому их ужасу, что на будущей неделе его неминуемо объявят несостоятельным; что на все его имущество (как в этом доме, так и в любом другом месте) будет наложен арест и оно пойдет с молотка в погашение долга; что его невестке лучше немедленно покинуть их жилище, чтобы избежать лишнего унижения и обиды.
- По-моему, лучше, чтобы Клайв увез вас за границу... Ты вернешься, мой мальчик, если будешь мне нужен, я дам тебе знать, - ласково добавил полковник в ответ на возмущенный взгляд сына. - Право, чем скорей вы уедете, тем будет разумней. Стоит ли откладывать это на завтра? Сюда могут нагрянуть служители закона: не удивлюсь, если они пожалуют прямо сейчас...
Тут как раз послышался звонок у входных дверей, и обе женщины истошно завизжали, будто это и впрямь пришли судебные приставы забирать их имущество. Рози не переставая причитала, раздраженный муж пытался ее урезонить, а маменька наоборот всячески подбадривала и при сем еще заявила, что ее зять - бесчувственное животное. Сказать по чести, миссис Клайв Ньюком не выказала особой силы духа и не явилась мужу поддержкой в час испытания.
Возмущение и гневный протест обеих женщин уступили теперь место отчаянному страху и желанию поскорее покинуть дом. Они уедут сейчас же - вот только укутают хорошенько бесценного крошку, - и пусть кормилица несет отсюда прочь - куда глаза глядят! - это бедное, обездоленное дитя!..
- Мои вещи давно уложены! - кричит миссис Маккензи. - Можете не сомневаться! Я бы _дня_ здесь не прожила при таком-то обращении - только то меня и удерживало, что ответственность перед богом и людьми да еще необходимость оберегать это беззащитное - да-да, _беззащитное, ограбленное_ и _обманутое_ милое моему сердцу создание. Вот уж не думала, что меня здесь ограбят, а моих ненаглядненьких оберут до нитки! Был бы жив старина Мак, вы бы не осмелились так с нами поступить, полковник Ньюком, да-да! Пусть у Маккензи были свои недостатки, но он никогда бы не ограбил родных детей! Пойдем, Рози, моя душечка, уложим твои вещи и пустимся искать места, где бы нам, горемычным, приклонить головушку! Не говорила ли я тебе - стерегись живописцев?! А вот Кларенс - он был настоящий джентльмен и любил тебя всем сердцем - уж он бы не покусился на твои денежки! Ну да я найду на них управу, коли только в Англии еще есть правосудие!
Пока длился этот монолог, полковник сидел беамолв-ный и потрясенный, обхватив руками свою седую голову. Когда гарем удалился, он с печальным видом обернулся к сыну. Нет, Клайв, слава богу, не считал его ни авантюристом, ни обманщиком! Мужчины с нежностью обнялись, и на сердце у обоих полегчало. Клайв ни на минуту не допускал мысли, что его милый старик может поступить бесчестно, пусть он и был замешан в этих злополучных махинациях и пусть сам Клайв не одобрял их; как отрадно, что все это кончилось! Теперь, бог даст, они будут счастливы - рассеется туман недоверия, в котором они жили! Клайв нисколько не сомневался в том, что они сумеют мужественно встретить свою судьбу и отныне обретут куда больше душевного спокойствия, чем во дни их злосчастного процветания.
- Выпьем за то, что все это, слава богу, кончилось, - произнес Клайв, лицо его было возбуждено, глаза блестели, - и еще чтобы достало силы на дальнейшее, отец! - Он наполнил две рюмки оставшимся в бутылке вином. Прощай наше богатство, а с ним вместе и наши огорчения. Провались она, эта вертихвостка, Фортуна! Помните, как говаривали у нас в школе Серых Монахов: "Si celeres quatit pennas, resigno quae dedit, et mea virtute involvo, probamque pauperiem sine dote quaero" {"Когда ж летит к другому, то возвратив дары и в добродетель облачившись, бедности рад я и бесприданной" (лат.).}. - Он чокнулся с отцом, который дрожащей рукой поднес к губам свою рюмку и прерывающимся голосом повторил знакомое издавна изречение с каким-то почти молитвенным трепетом. И мужчины еще раз обнялись, исполненные взаимной нежности. Клайв и ныне не может без волнения рассказывать об этом эпизоде, и голос его дрожит, как дрожал, когда я впервые услышал от него эту повесть в более счастливые времена, тихим летним вечером сидя с ним вместе и вспоминая милое нам прошлое.
Томас Ньюком изложил сыну свой план действий, который почел разумным и хорошо продумал, возвращаясь домой из Сити в тот злосчастный день. Малыша и женщин, несомненно, надобно отослать.
- Тебе лучше быть при них, мой мальчик, пока я тебя не вызову: я ведь так и поступлю, если мне понадобится твое присутствие или того потребует... наша честь, - добавил старик упавшим голосом. - Послушайся меня, голубчик, ты ведь всегда меня слушался и был милым, добрым и покорным сыном. Да простит мне господь, что я слишком полагался на свою глупую старую голову и мало советовался с тобой, который лучше разбирается в жизни. Так послушайся меня еще раз, мой мальчик. Ты обещаешь мне это? - спросил старик и, взяв руку сына в обе свои, стал нежно ее поглаживать.
Потом он дрожащей рукой достал из кармана свой старенький кошелек со стальными колечками, который носил с давних пор. И Клайву сразу припомнилось, как, в дни его детства, отец с сияющим от счастья лицом доставал этот кошелек и одаривал его монеткой по возвращении из школы.
- Тут банкноты и немного золотом, - сказал полковник. - Это достояние Рози, мой мальчик, - ее полугодовой дивиденд - и не забудь поручить Шеррику им распорядиться. Он хороший малый, этот Шеррик, и очень меня выручил. К счастью, всем слугам на прошлой неделе выплачено жалование, так что счета набегут не больше, чем за неделю, а с этим, я думаю, мы справимся. Тебе придется приглядеть, чтобы Рози взяла лишь самое необходимое из одежды для себя и малютки - самое простое платье, понимаешь, дружок, никаких нарядов; упакуете в два чемодана и возьмете с собой. А всю эту роскошь и мишуру, понимаешь, мы оставим здесь - жемчуга, браслеты, столовое серебро и прочую ерунду. Завтра, когда вы уедете, я составлю опись, все продам и, ей-богу, расплачусь с кредиторами до последней рупии, до последней анны, сэр!
Тем временем окончательно стемнело, и услужливый дворецкий вновь появился в столовой, чтобы зажечь лампы.
- Вы были нам добрым слугой, Мартин, - сказал полковник, отвешивая ему низкий поклон. - Мне хочется пожать вам руку. Нам придется расстаться, но я уверен, что вы и ваши товарищи, все до единого, хорошо устроитесь, как вы того и заслуживаете, а вы этого заслуживаете, Мартин. Нашу семью постигла жестокая беда: мы разорены, сэр, разорены! Наш прославленный Бунделкундский банк прекратил платежи в Индии и наша лондонская контора тоже будет закрыта с понедельника. Поблагодарите же всех моих друзей, служивших у нас, за верную службу мне и моему семейству.
Мартин молча почтительно поклонился. Он и его сотоварищи в людской ожидали этой развязки почти с тех же самых пор, что и сам полковник, а он-то считал, будто умеет держать свои дела в тайне.
Клайв поднялся к женщинам, озирая, признаться, без большого сожаления все эти неприветливые брачные чертоги, обставленные с кричащей роскошью; эти дорогие зеркала, в которых столько раз отражалась маленькая фигурка Рози; шелковый полог, под которым он лежал рядом с этой бедняжкой, мучимый одиночеством и бессонницей. Наверху он застал свою жену, тещу и кормилицу, поглощенных упаковкой бесчисленных сундуков и коробок. Нагруженные ворохами оборок, перьев и множеством блестящих побрякушек, они распихивали их по разным ящикам; а малютка лежал себе на розовой подушке и ровно дышал, прижав к ротику свой жемчужный кулачок. Вид всей этой разбросанной по комнате мишуры вывел молодого человека из терпения, и он отшвырнул ногой какие-то валявшиеся на полу юбки. Миссис Маккензи обрушилась на него с громкими упреками, но он строго приказал ей молчать и не будить ребенка. В таком настроении ему не стоило прекословить.
