Альберто Моравиа - Римские рассказы
Квартира была скромная, это я заметил с первого взгляда, - просто обставленные четыре комнаты с кухней. Такие квартиры обычно для вора не представляют интереса. А ведь здесь жила важная персона, это было ясно из газеты. Я прошел из передней в коридор: одна дверь была открыта, и оттуда шел скудный свет, непохожий на свет лампы. Оказалось, это был свет луны, который проникал в комнату через открытое окно, выходившее в сад. Освещен был только подоконник, вся остальная комната была погружена в темноту. Я вытащил карманный фонарик и начал разведку. Прежде всего я увидел множество шкафов, набитых книгами, затем массивный резной стол на львиных лапах и, наконец, - цветы. Их здесь была пропасть, самых разнообразных, больше всего роз, гвоздик и гладиолусов. Вдруг среди цветов я увидел лицо покойника; у него были усы, борода, седые, блестящие, как шелк, волосы, розовое, упитанное лицо, опущенные прозрачные веки. Это был человек лет семидесяти, полный, внушительный, сытый, с аристократической внешностью. Знатный покойник, настоящий синьор. Я постепенно опускал фонарик. На покойнике был черный фрак с красно-желтой лентой на груди. Из-под фрака виднелась белоснежная сорочка с красиво завязанным белым галстуком под серебристой, острой бородкой. А вот и руки, скрещенные на груди, розовые, чистые, слегка веснушчатые, с холеными ногтями. Перстень был здесь: зеленый изумруд сверкал на коротком, немного распухшем пальце. Я взял фонарик в левую руку, нагнулся и, ухватив кольцо двумя пальцами, стал, поворачивая, стаскивать его. Оно не поддавалось. Тогда я дернул сильнее, и оно осталось у меня в руке. Но мне показалось, что толчок потревожил покойника. Я поднял фонарик. Действительно, рот у него открылся, и под моржовыми усами отчетливо виднелось множество золотых зубов. Тут легкий свист заставил меня вздрогнуть. Я резко повернулся и в окне, над самым подоконником, увидел комичную физиономию Сильвано. Он был бледнее мертвеца и глядел на меня широко раскрытыми глазами. Потом он сказал вполголоса:
- А, ты здесь...
Прошло всего лишь мгновение, но в это мгновение я решил, что обману его.
Я ответил спокойно:
- Да, я пришел, но кольца нет.
Он скорчил отвратительную гримасу и прошептал сдавленным голосом:
- Не может быть.
- Иди посмотри сам, - ответил я.
С трудом подтянувшись на руках, он вскарабкался и сел на подоконник, потом повернулся и соскочил в комнату. Не говоря ни слова, я направил свет фонарика на руки покойника, лишенные драгоценностей. Вдруг Сильвано сказал дрожа:
- Кольцо у тебя, руки-то сдвинуты.
- Не будь дураком...
- Да... оно у тебя... Вор!
- Ну, ну, потише.
Но он молча набросился на меня, стараясь ухватить за карман брюк, где как раз и лежало кольцо. Я сделал шаг назад, в темноту, говоря:
- Берегись, нас заметят.
Однако он, видно, совсем потерял голову и снова кинулся на меня. Входя, я заметил дверь позади стола: должно быть, она вела в переднюю. Пока Сильвано в полумраке, вытянув руки, приближался ко мне, я обошел стол, проворно открыл дверь и исчез за ней. Однако не настолько быстро, чтобы он при свете моего фонарика не успел заметить, что это дверь кладовой, не имеющей другого выхода. Пока я вертелся среди кучи пальто и шляп, висевших на вешалке, я услышал, как ключ в замке повернулся и Сильвано громко сказал:
- Отдай кольцо, а то я тебя не выпущу.
Я был вне себя от бешенства, потому что, кроме всего прочего, в этой конуре была страшная жара и духота, от которой я задыхался, и ответил, что кольцо ему не отдам. Тогда он отошел от двери, и я услышал, как он зажег лампу и двигается по комнате. Я решил, что он, должно быть, ищет, что бы такое украсть взамен кольца, и не ошибся. Внезапно раздался пронзительный вопль и крик:
- Он кусается!
Затем шаги, голоса в саду, в доме, хлопанье дверей, оклики, приказания. Наконец открылась дверь кладовой. Комната была освещена; несколько человек держали Сильвано за руки, а передо мной, как и следовало ожидать, стояли полицейские.
Уже потом я сообразил, что произошло. Несчастный глупец Сильвано, любой ценой желая возместить потерю, запустил пальцы в рот покойнику, чтобы вырвать золотые зубы, - как будто это были цветы, которые можно сорвать просто так, без щипцов дантиста! От сотрясения рот у покойника закрылся, и Сильвано в ужасе завопил.
Но обо всем этом я уже раздумывал потом, в комиссариате. А тогда я только посмотрел на Сильвано, вложив в этот взгляд всю свою ярость, и покачал головой: пропащее дело связываться с человеком, у которого такой нос. Я сам кругом виноват, что не понял этого раньше.
Здесь не поживитесь...
Хотел бы я знать, почему так бывает: когда нравится женщина, то в конце концов начинают нравиться даже ее недостатки. Хотел бы я знать, почему, хотя я давно уже понял, что Пина мне не пара, почему я все-таки женюсь на ней через месяц-другой.
Все достоинства Пины - это ее внешность. Миниатюрная, смуглая, крепкая, как свежий плод, с мальчишеским лицом и мужской прической, она держит меня под башмаком, потому что есть у нее несколько привычек, которые действуют на меня с неизменным успехом: мне нравится, как она быстро, словно танцуя, перебирает при ходьбе ногами под длинными юбками, сильно стянутыми в талии; как она смотрит на меня искоса, пристально, не моргая, круглыми, точно у совы, глазами или как она вдруг поворачивается ко мне спиной и говорит: "Застегни-ка мне молнию", и я, застегивая ей молнию, вижу смуглую шею, которая переходит в смуглые плечи, покрытые, подобно персику, чуть заметным пушком. Все это как будто пустяки, но если бы не эти ее привычки, очарованию скоро пришел бы конец. Но тут я ничего не могу поделать, и она об этом прекрасно знает, а я кончу тем, что женюсь на ней.
Теперь поговорим о недостатках Пины, вернее, о главном ее недостатке, потому что этот недостаток довольно серьезен: это ее дурные манеры. Дурные манеры - это еще мягко сказано, надо бы сказать - хамские манеры. Бывают люди, которые ходят тихим шагом, другие бегут рысью, а некоторые скачут галопом; так вот, Пина несется галопом. Она держит себя так, точно хочет сказать: "Меньше слов, больше дела; я не собираюсь терять время попусту". И ее манеры словно подтверждают это впечатление: так и кажется, что она бежит, расталкивая всех локтями, чтобы расчистить себе дорогу, нетерпеливая, горячая, резкая, непримиримая.
Я же, наоборот, уродился с хорошими манерами. А ведь, казалось бы, мне пристало быть грубым, потому что я большого роста, здоровяк, сильный, как бык; в свои двадцать восемь лет я вешу девяносто пять килограммов; в механической мастерской, где я работаю, я один могу поднять малолитражный автомобиль. Но именно потому, что я такой сильный, я всегда внимательно слежу за своими поступками, за своими словами. Оно понятно: чем сильнее человек, тем благороднее должен он быть, стараться не злоупотреблять своей силой. А вот Пина, которая мне едва по грудь и вся сила которой заключается в ее низком и хрипловатом голосе (что мне тоже нравится в ней, я забыл об этом сказать), возможно, именно поэтому чувствует необходимость действовать нахальством.
Но делать нечего, я все-таки женюсь на ней. Правда, иногда мне хочется послать к черту и Пину и ее дурные манеры. Например, так было не далее как позавчера, во время поездки в Остию.
Было жарко, как только может быть жарко в Риме на Феррагосто, да еще когда жара стоит уже два месяца. Пина, наверное от жары, была в то утро зла, как ведьма. Она сразу же поставила меня об этом в известность, как только мы встретились на улице перед ее домом:
- Сегодня неудачный день... я тебя предупреждаю
- Что-нибудь случилось? А?
- Ворона-кума... А что может случиться? Ничего.
- Тогда почему же сегодня неудачный день?
- Потому что "потому" кончается на "у".
Мы пришли к поезду в Сан-Паоло в половине двенадцатого, народу в это время всегда бывает много. Вагон, в который мы вошли, был полон, оставалось только одно свободное место. Пина стрелой бросилась туда и села как раз в тот момент, когда какая-то девушка постарше ее, бледная и худая, тихая и скромная, полная противоположность Пине, тоже собиралась сесть на это место. Нужно сказать, что Пина не просто села, она прямо-таки проскользнула под девушку именно в ту минуту, когда та, как человек хорошо воспитанный, медленно опускалась на скамейку. Получилось так, что бедняжка чуть не села на колени к Пине. Она тотчас же подскочила и смущенно сказала:
- Это мое место.
- Нет мое... ведь сижу на нем я.
- Но вы заняли его как раз, когда я садилась... Все это видели. Как можно так вести себя?
- Как надо, так и веду.
- Синьорина, - голос девушки был мягок, но решителен, - встаньте, не то я позову контролера.
Угроза вызвать контролера в этой тесноте была просто смехотворной. И Пина в самом деле громко расхохоталась. Тогда девушка, пытаясь взять ее за руку, сказала:
- Встаньте, синьорина!
