Бернард Маламуд - Рассказы
Гарри не пошевелился. Он стоял в воде, не отрываясь глядел на свинцовые волны.
Гарри, мне страшно. Скажи, что с тобой происходит.
Сын мой, смилуйся надо мной.
Мне страшен мир, подумал Гарри. Мир страшит меня.
Он ничего не сказал.
Ветер сорвал с, отца шляпу и покатил по пляжу. Казалось, что ее унесет под волны, но ветер погнал ее к набережной, катя, как колесо, по мокрому песку. Лео гнался за шляпой. Погнался в одну сторону, потом в другую, потом к воде. Ветер прикатил шляпу к его ногам, и Лео поймал ее. Он плакал. Задыхаясь, он вытер глаза ледяными пальцами и вернулся к сыну, стоявшему в воде.
Он одинокий. Такой уж он человек. Всегда будет одиноким.
Мой сын сделал себя одиноким человеком.
Гарри, что я могу тебе сказать? Одно могу сказать: кто сказал, что жизнь легка? С каких это пор? Для меня она была не легка, и для тебя тоже. Это - жизнь, так уж она устроена... что еще я могу сказать? А если человек не хочет жить, что он может сделать, если он мертвый? Ничего - это ничего, и лучше жить.
Гарри, пойдем домой. Тут холодно. Ты простудишься: в воде.
Гарри стоял в воде не шевелясь, и немного погодя отец; ушел. Когда он пошел прочь, ветер сдернул с него шляпу и погнал по песку. Лео смотрел ей вслед.
Мой отец подслушивает в передней. Он идет за мной по; улице. Мы встречаемся у воды.
Он бежит за шляпой.
Мой сын стоит ногами в океане.
ПИСЬМО
У ворот стоит Тедди и держит в руке письмо.
Каждую неделю по воскресеньям Ньюмен сидел с отцом на белой скамье в больничной палате перед раскрытой дверью. Сын привез ананасовый торт, но старик не притронулся к нему.
За два с половиной часа, что он провел у отца, Ньюмен дважды спрашивал:
- Приезжать мне в следующее воскресенье или, может, не надо? Хочешь, пропустим один выходной?
Старик не отвечал. Молчание могло означать либо да, либо нет. Если от него пытались добиться, что же именно, он начинал плакать.
- Ладно, приеду через неделю. Если тебе вдруг захочется побыть одному в воскресенье, дай мне знать. Мне бы тоже не мешало отдохнуть.
Старик молчал. Но вот губы его зашевелились, и после паузы он произнес:
- Твоя мать никогда не разговаривала со мной в таком тоне. И дохлых цыплят не любила оставлять в ванне. Когда она навестит меня?
- Папа, она умерла еще до того, как ты заболел и пытался наложить на себя руки. Постарайся запомнить.
- Не надо, я все равно не поверю, - ответил отец, и Ньюмен поднялся, пора было на станцию, откуда он возвращался в Нью-Йорк поездом железнодорожных линий Лонг-Айленда.
На прощание он сказал: "Поправляйся, папа" - и услышал в ответ:
- Не говори со мной как с больным. Я уже здоров. Каждое воскресенье с того дня, как, оставив отца в палате 12 корпуса Б, Ньюмен впервые пересек больничный двор, всю весну и засушливое лето около чугунной решетки ворот, изогнувшихся аркой между двух кирпичных столбов, под высоким раскидистым дубом, тень от которого падала на отсыревшую стену, он встречал Тедди. Тот стоял и держал в руке письмо. Ньюмен мог бы выйти через главный вход корпуса Б, но отсюда было ближе до железнодорожной станции. Для посетителей ворота открывались только по воскресеньям.
Тедди толстый и смирный, на нем мешковатое серое больничное одеяние и тряпичные шлепанцы. Ему за пятьдесят, и, наверное, не меньше его письму. Тедди всегда держал его так, словно не расставался целую вечность с пухлым, замусоленным, голубым конвертом. Письмо не запечатано, в нем четыре листка кремовой бумаги - совершенно чистых. Увидев эти листочки первый раз, Ньюмен вернул конверт Тедди, и сторож в зеленой форме открыл ему ворота. Иногда у входа толклись другие пациенты, они норовили пройти вместе с Ньюменом, но сторож их не пускал.
- Ты бы отправил мое письмо, - просил Тедди каждое воскресенье.
И протягивал Ньюмену замусоленный конверт. Проще было, не отказывая сразу, взять письмо, а потом вернуть. Почтовый ящик висел на невысоком бетонном столбе за, чугунными воротами на другой стороне улицы неподалеку от дуба. Тедди время от времени делал боксерский выпаду правой в ту сторону. Раньше столб был красным, потом его покрасили в голубой цвет. В каждом отделении в кабинете; врача был почтовый ящик. Ньюмен напомнил об этом Тедди, но он сказал, что не хочет, чтобы врач читал его письмо.
- Если отнести письмо в кабинет, там прочтут.
- Врач обязан, это его работа, - возразил Ньюмен.
- Но я тут ни при чем, - сказал Тедди. - Почему ты не хочешь отправить мое письмо? Какая тебе разница?
- Нечего там отправлять.
- Это по-твоему так.
Массивная голова Тедди сидела на короткой загорелой шее, жесткие с проседью волосы подстрижены коротким бобриком. Один его серый глаз налит кровью, а второй затянут бельмом. Разговаривая с Ньюменом, Тедди устремлял взгляд вдаль, поверх его головы или через плечо. Ньюмен заметил, что он даже искоса не следил за конвертом, когда тот на мгновение переходил в руки Ньюмена. Время от времени он указывал куда-то коротким пальцем, но ничего не говорил. И так же молча приподнимался на цыпочки. Сторож не вмешивался, когда по воскресеньям Тедди приставал к Ньюмену, уговаривая отправить письмо.
Ньюмен вернул Тедди конверт.
- Зря ты так, - сказал Тедди. И добавил: - Меня гулять пускают. Я почти в норме. Я на Гуадалканале воевал. Ньюмен ответил, что знает об этом.
- А где ты воевал?
- Пока нигде.
- Почему ты не хочешь отправить мое письмо?
- Пусть доктор прочтет его для твоего же блага.
- Красотища. - Через плечо Ньюмена Тедди уставился на почтовый ящик.
- Письмо без адреса, и марки нет.
- Наклей марку. Мне не продадут одну за три пенса или три по пенсу.
- Теперь нужно восемь пенсов. Я наклею марку, если ты напишешь адрес на конверте.
- Не могу, - сказал Тедди.
Ньюмен уже не спрашивал почему.
- Это не такое письмо. Он спросил, какое же оно.
- Голубое и внутри белая бумага.
- Что в нем написано?
- Постыдился бы, - обиделся Тедди.
Ньюмен уезжал поездом в четыре часа. Обратный путь не казался таким тягостным, как дорога в больницу, но все равно воскресенья были сущим проклятьем.
Тедди стоит с письмом в руке.
- Не выйдет?
- Нет, не выйдет, - сказал Ньюмен.
- Ну что тебе стоит.
Он все-таки сунул конверт Ньюмену и через мгновение получил его назад.
Тедди вперился взглядом в плечо Ньюмена.
У Ральфа в руке замусоленный голубой конверт.
В воскресенье у ворот вместе с Тедди стоял высокий и худой суровый старик, тщательно выбритый, с бесцветными глазами, на его лысой восковой голове красовался старый морской берет времен первой мировой войны. На вид старику было лет восемьдесят.
Сторож в зеленой форме велел ему отойти в сторону и не мешать выходу.
- Отойди-ка, Ральф, не стой на дороге.
- Почему ты не хочешь бросить письмо в ящик, ведь тебе по дороге? спросил Ральф скрипучим старческим: голосом, протягивая письмо Ньюмену.
Ньюмен не взял письмо.
- А вы кто?
Тедди и Ральф молчали.
- Это отец его, - объяснил сторож.
- Чей?
- Тедди.
- Господи, - удивился Ньюмен. - Их обоих здесь держат?
- Ну да, - подтвердил сторож.
- С каких он тут пор? Давно?
- Теперь ему снова разрешили гулять. А год назад запретили.
- Пять лет, - возразил Ральф.
- Нет, год назад.
- Пять.
- Вот странно, - заметил Ньюмен, - вы не похожи.
- А сам ты на кого похож? - спросил Ральф.
Ньюмен растерянно молчал.
- Ты где воевал? - спросил Ральф.
- Нигде.
- Тогда тебе легче. Почему ты не хочешь отправить мое письмо?
Тедди, набычившись, стоял рядом. Он приподнялся на цыпочки и быстро сделал выпад правой, потом левой в сторону почтового ящика.
- Я думал, это письмо Тедди.
- Он попросил меня отправить его. Он воевал на Иводзима. Мы две войны прошли. Я был на Марне и в Аргонском лесу. У меня легкие отравлены ипритом. Ветер переменился, и фрицы сами хватанули газов. Жаль, не все.
- Дерьмо сушеное, - выругался Тедди.
- Опусти письмо, не обижай беднягу, - сказал Ральф. Дрожь била его длинное худое тело. Он был нескладным и угловатым, блеклые глаза смотрели из впалых глазниц, а черты лица казались неровными, словно их вытесали из дерева.
- Я же говорил, пусть ваш сын что-нибудь напишет в письме, тогда я его отправлю, - растолковывал Ньюмен.
- А что написать?
- Да что угодно. Разве никто не ждет от него письма? Если он сам не хочет, пусть скажет мне, я напишу.
- Дерьмо сушеное, - снова выругался Тедди.
- Он мне хочет написать, - сказал Ральф.
- Неплохая мысль, - заметил Ньюмен. - В самом деле, почему бы ему не черкнуть вам пару строчек? А может быть, лучше вам отправить ему письмецо?
- Еще чего.
- Это мое письмо, - сказал Тедди.
- Мне все равно, кто напишет, - продолжал хмуро Ньюмен. - Хотите, я напишу ему от вашего имени, выражу наилучшие пожелания. А могу и так: надеюсь, ты скоро выберешься отсюда.
