О. Генри - Короли и капуста (сборник)
Видишь там, в углу, вроде как стопка бумаг? Так вот, это акции золотых приисков. Я начал их как-то продавать, но закрыл лавочку через два часа. А спроси почему? А потому, что меня арестовали за нарушение общественного порядка! Народ за них чуть не дрался, перекрыли всю улицу. Я по дороге в участок продал их полицейскому оптом и на этом закрыл дело. Мне чужого даром не надо. Не хочу позориться. Мне надо, чтоб акт приема-сдачи сопровождался хоть каким-то мозговым усилием с моей стороны. Пусть сначала угадают, какой буквы не хватает в слове «Чик-го», или вытянут карту в масть, а там уже можно говорить об оплате.
Вот тебе еще пример – очередное дельце, от которого пришлось отказаться. Видишь на столе синие чернила стоят? Я наколол себе на руке якорь, пошел в банк и представился племянником адмирала Дьюи. Они тут же предложили мне обналичить чек на его имя в размере двух тысяч, вот только я дядиных инициалов не знал. Но все равно, история характерная. Воры – так те вообще нынче в дом не полезут, пока им не накроют стол и не накормят горячим ужином. А в центре граждане все поголовно сознательные; если сразу не сообразишь, что к чему, сами объяснят да еще и за ручку проведут.
– Монти, – говорю я, когда Сильвер наконец иссяк, – не исключено, что данная тобой характеристика верна, но мне что-то не верится. Я здесь два часа, но пока что не приметил горожан, которые спешили бы упаковать город в подарочную обертку к моему приезду. Маловато тут, как по мне, сельского элемента. Честно скажу, меня пугает их внешний вид – ни тебе соломы в волосах, ни вельветовых жилеток. Золотых цепочек – и то нет! Не та, – говорю, – публика, ой не та.
– Все с тобой ясно, Билли, – говорит Сильвер. – Это эмигрантское. Нью-Йорк – город большой, это тебе не Литл-Рок и не Европа; чужеземцу тут не по себе. Но ничего, пообвыкнешься. Говорю тебе, я уже так привык, иногда прямо хочется потребовать жалобную книгу. Присылали б уже деньги сразу бандеролями, что ли, а то так лень из дому выходить. В этом городе как? Самые большие брильянты – у Беллочки, жены шулера, и у Софочки, жены наперсточника. Ньюйоркцев обрабатывать – это как вышивать крестиком. Меня одно смущает: как бы сигары не покрошились в жилетке, когда карманы набьются двадцатками.
– Надеюсь, ты прав, – говорю. – Но все равно, меня б вполне устроило мелкое предприятие в Литл-Роке. Там у них всегда урожай на фермеров, готовых подписать воззвание ко сбору средств на новый почтамт, которое потом всегда можно сдать в местный банк за пару сотен зеленых. А здешний люд наделен пагубными инстинктами самосохранения и скаредности. Боюсь, у нас с тобой уровень не тот, чтобы открывать на них сезон.
– Не волнуйся, – говорит Сильвер. – Здесь у них не город, а один сплошной фраеродром; это столь же неоспоримый факт, как то, что Северная река – на самом деле Гудзон, а Восточная – так и вовсе не река. Да тут на одном отрезке Бродвея живут люди, которые окромя небоскреба и домов-то толком не видывали! Любой проворный малый с Запада за три месяца сделает тут себе имя – а там заодно и состояние.
– Абстрагируясь от абстракций, – говорю, – есть ли у тебя на примете какая-нибудь конкретная быстродействующая схема, как разжиться парой зеленых без привлечения благотворительных организаций и сердобольных меценатов?
– Сколько хошь, – говорит Сильвер. – У тебя как с капиталами, Билли?
– Тыща есть, – говорю.
– Плюс у меня тыща двести, – говорит он. – На двоих можно провернуть крупное дельце. Тут столько способов сшибить миллион, я прям не знаю, с чего начать.
На следующее утро встречает меня Сильвер в отеле, а сам весь аж зудит от возбуждения.
– Сегодня днем встречаемся с Дж. П. Морганом, – сообщает он. – Один мой знакомый из отеля хочет нас ему представить. Они друзья. Говорит, Морган уважает людей с Запада.
– Вызывает доверие, – говорю. – Отчего же не познакомиться с м-ром Морганом?
– Никогда не помешает войти в круг финансовых воротил, – откликается Сильвер. – Вот за что я люблю Нью-Йорк, так это за то, что тут народ открытый!
Знакомца Сильвера звали Кляйн. В три часа Кляйн привел своего дружка с Уолл-стрит к Сильверу в номер. М-р Морган был и вправду похож, как на портрете; левая нога у него была замотана в банное полотенце в районе лодыжки, а при ходьбе он опирался на трость.
– М-р Сильвер и м-р Пескад, – говорит Кляйн. – Полагаю, излишне представлять вам величайшего финансового…
– Да брось, Кляйн, – говорит м-р Морган. – Рад знакомству, ребята. Я очень интересуюсь Западом. Кляйн сказал, что вы из Литл-Рока. По-моему, у меня там есть парочка железных дорог. Если есть желание сыграть партийку-другую в покер, я…
– Прошу тебя, Пирпонт, – вклинивается Кляйн, – не забывайся!
– Пардон, господа! – говорит Морган. – С тех пор, как меня заела подагра, я время от времени играю в картишки на светских приемах. А вы в Литл-Роке не пересекались с Одноглазым Питерсом, а? Он сам был родом из Сиэтла, штат Нью-Мексико.
Не успели мы ответить, как м-р Морган принимается колотить своей палкой по полу и ходить туда-сюда, сопровождая эти действия громкой руганью.
– Что, снова трудности с курсом акций на бирже? – спрашивает Кляйн с улыбочкой.
– Да какие там акции! – вопит м-р Морган. – Это я все про ту картинку, за которой я отправил агента в Европу. Просто вдруг вспомнилось. Он мне сегодня телеграфировал, что обшарил всю Италию, а ее нет как нет. Я бы хоть завтра отвалил бы за нее 50 000 – честное слово, вот так бы 75 000 взял и отвалил бы! Я дал агенту полный карт-бланш. Не понимаю, как так может быть, чтобы галерейщики позволили подлиннику да Винчи…
– Вот как, м-р Морган? – говорит Кляйн. – А я-то думал, у вас полное собрание картин да Винчи.
– А что за картинка-то, м-р Морган? – спрашивает Сильвер. – Небось, размером с небоскреб «Утюг»?
– Боюсь, ваши познания в искусстве ни к черту не годятся, м-р Сильвер, – говорит Морган. – Это картина 27 на 42 дюйма, называется «Досуг любви». Она изображает нескольких манекенщиц, танцующих на берегу фиолетовой реки. В телеграмме говорилось, что она вполне могла оказаться в нашей стране. Моя коллекция никогда не будет полной без этой работы. Что ж, до скорого, господа; мы, финансисты, – народ занятой, знаете ли.
М-р Морган и Кляйн погрузились в кеб и отчалили. Мы же с Сильвером принялись обсуждать простоту и бесхитростность выдающихся людей. Обидно, говорит Сильвер, если бы кому-нибудь взбрела в голову мысль облапошить такого вот м-ра Моргана. Да уж, говорю, это было бы нехорошо.
После обеда Кляйн предложил нам совершить прогулку, и мы втроем отправились на Седьмую авеню разглядывать достопримечательности. По дороге Кляйну приглянулись запонки в витрине какого-то ломбарда. Мы зашли с ним внутрь и ждали, пока он их примерял и покупал.
Потом мы вернулись в отель, Кляйн убрался восвояси, и вдруг Сильвер кидается ко мне, размахивая руками.
– Ты видел? – говорит он. – Видел, Билли?
– Кого? – говорю.
– Ну как же, картинку эту, что так нужна Моргану. Она висит в том ломбарде, сразу за прилавком. Я просто не хотел говорить при Кляйне. Это она самая, тут сомнений нет: все очень натурально, барышни выделывают всяческие па-де-де у лилового водоема, и размеры у них соответствующие. Сколько там м-р Морган обещал за нее? Вот то-то же! Они там у себя в ломбарде даже не подозревают, что к чему и что почем.
Наутро, только ломбард открылся, как мы с Сильвером уже были там, словно парочка пьянчуг, спешащих с похмелья заложить последний костюм. Мы не спеша зашли и принялись разглядывать цепочки для часов.
– Любопытный у вас там висит образчик народного творчества, – как бы невзначай говорит Сильвер ростовщику. – Мазня, конечно, но вон та девица с лопатками и красным бантом мне чем-то приглянулась. Смею ли я надеяться, что сумма в 2 доллара 25 центов заставит вас проявить нехарактерную расторопность и избавить сие скромное заведение от вышеупомянутого шедевра?
Ростовщик улыбается и продолжает показывать нам цепочки.
– Эту картину, – говорит он, – заложил год назад один итальянский дворянин. Я дал за нее 500 долларов. Она называется «Любви досужая пора»; это подлинная работа Леонардо да Винчи. Два дня назад срок выкупа истек, и она перешла в собственность ломбарда. Вот этот фасон сейчас особенно в моде, – говорит он, снова обращаясь к цепочкам.
В общем, через два часа мы вышли из ломбарда с картиной под мышкой, заплатив за нее 2000. Сильвер поймал такси и отправился с товаром к Моргану на фирму. Я же вернулся в отель.
Два часа спустя на пороге появляется Сильвер.
– Ну что, встретился с м-ром Морганом? – спрашиваю. – Сколько ж он за нее дал?
Сильвер садится за стол и принимается вертеть кисточку на скатерти.
– С м-ром Морганом мне встретиться не удалось, – говорит он, – поскольку м-р Морган уже месяц как в Европе. Но меня вот что интересует, Билли: эта картинка стоит на распродаже во всех универсамах, цена – 3.48 с рамочкой. А за рамочку отдельно просят три с полтиной – вот хоть убей, не пойму, как так получается.
