Гор Видал - 1876
Как предсказал Гарфилд, законопроект об избирательной комиссии был принят палатой представителей двадцать шестого января. 191 голос «за» и 86 «против», среди последних — сам Гарфилд.
Двадцать девятого января президент Грант подписал закон, и избирательная комиссия стала фактом. До вчерашней бомбы демократы пребывали в эйфории. Все их расчеты строились на том, что Дэвис подаст решающий голос в их пользу. Теперь Дэвис улетучился (загадочное ли это исчезновение?). Дэвис благочестиво всем говорит, что он не мог взять на себя ответственность за исход президентских выборов. С одной стороны, он весьма чувствительно переживает тот факт, что он уроженец Юга; с другой — в Верховном суде он занимал позицию, которой были недовольны многие республиканцы; наконец, он испытывает неловкость из-за того, что столь «неожиданно» сделался сенатором, причем усилиями не своих друзей-гринбекеров, а демократов штата Иллинойс.
Бегство Дэвиса вызвало настоящее замешательство. Ведь демократы в конгрессе поддержали создание избирательной комиссии только потому, что верили в решающее слово Дэвиса.
Нордхофф полагает, что республиканцам заранее было известно, что Дэвис не будет работать в комиссии, что Хьюит и демократы в конгрессе угодили в западню, которую подстроил себе сам Тилден, обеспечив место в сенате этому новому Макиавелли.
Если это правда, выходит, честные, лучистые и голубые глаза Гарфилда снова мне лгали?
Двадцать девятое января. Отель «Уиллард».
Сегодня утром я провел несколько минут с Хьюитом в гардеробе палаты представителей. У него все основания для того, чтобы выглядеть загнанной лошадью.
Мы стояли между двух письменных столов, втиснутые в этот промежуток толпой конгрессменов и лоббистов; я получил возможность пообщаться с ним, потому что, хотя желающих было чересчур много, ни одно из этой массы пропахших табаком (и кое-чем похуже) политических тел, облаченных в черные сюртуки, не решилось оттеснить меня с занятой позиции.
— Вы спросили у Дэвиса заранее, будет ли он служить?
— Конечно, нет, — твердо ответил Хьюит. — Это было бы неэтично. Кроме того, никому не пришло в голову, что он может отказаться. — Я ему верю.
И все же Нордхофф утверждает, что Тилден еще 13 января знал о предстоящем назначении Дэвиса в сенат. Почему Тилден не предупредил Хьюита? Может быть, Тилден втайне предпочитает не Дэвиса, а одного из четырех членов Верховного суда, остающихся свободными для назначения в комиссию?
С самого начала ведущие сенаторы-демократы официально поддерживали идею комиссии, потому что верили в беспристрастность всех членов Верховного суда вместе и каждого в отдельности на том основании, что эти джентльмены, столкнувшись с обманом, назовут его обманом. Я думаю, что это наивно, и не вижу никаких причин, чтобы исключить высшие юридические фигуры из всеобщей коррупции: они ведь тоже родом из этих джунглей. Нордхофф полагает, что сенаторы-демократы втайне недолюбливают Тилдена и желают его поражения.
Оставшиеся члены Верховного суда — сплошь республиканцы, по крайней мере номинально. В настоящий момент демократы хотят, чтобы пятым членом Верховного суда в комиссии стал некий Джозеф Б. Брэдли из Нью-Джерси. В Верховный суд его назначил Грант; позади у него длинная и несколько темноватая карьера адвоката железных дорог и судьи где-то на Западе. Изначально радикальный республиканец, Брэдли недавно председательствовал во время выездной сессии Верховного суда в южных штатах и был достаточно справедлив по отношению к белым.
Очевидно, Хьюит и Тилден уверены в Брэдли. Во всяком случае, так все говорят.
Двадцать девятое января. Отель «Уиллард».
Член Верховного суда Брэдли назначен пятнадцатым членом избирательной комиссии; его голос решит исход выборов, поскольку голоса четырнадцати других ее членов (Гарфилд в их числе) разделились, как все уже знают, поровну и они не изменят своей позиции, какие бы свидетельства ни были предъявлены им, этим благородным хранителям народной совести, которые под присягой обязались разоблачить мошенничество при подсчете голосов и избрать девятнадцатого президента Соединенных Штатов Америки.
Я так нервничаю, что сплю как убитый и не вижу никаких снов. И вообще я наслаждаюсь отменным здоровьем или же его видимостью.
Глава тринадцатая
1
Восьмое февраля, два часа ночи. В отеле «Уиллард».
Я только что от Хьюита. Мы победили!
Я снова чувствую себя юношей, хотя не знаю, почему принято считать, что любой юноша (по определению, что ли) хорошо себя чувствует. Лично я чувствовал себя неважно.
Тридцать первого января избирательная комиссия в более или менее торжественной обстановке собралась в зале Верховного суда Капитолия, небольшой, элегантной и довольно мрачной комнате.
На высоком помосте стоят пустые троны членов Верховного суда. Над помостом небольшая галерея, где обычно размещаются пресса и заинтересованные стороны. Ниже помоста — большой стол, за которым сидят пятнадцать членов избирательной комиссии; председательствует старейший член Верховного суда Клиффорд, который торжественно принимает адвокатов, представляющих Тилдена и Хейса; они вручают ему свои пространные резюме.
Главная цель адвокатов Тилдена состоит в установлении того факта, имеет ли комиссия право «пересматривать итоги голосования». Иными словами, выслушивать свидетелей и рассматривать свидетельства, доказывающие мошенничество республиканцев. Адвокаты Тилдена утверждают, что он одержал чистую победу в оспариваемых штатах и что позднее лишился победы благодаря мошенничеству.
Республиканцы отрицают какое-либо мошенничество и благочестиво напоминают, что «пересматривать итоги голосования» — значит посягать на суверенные права штатов! И это заявляет партия, которая вела одну из самых кровавых войн в истории ради того, чтобы доказать абсолютную власть федерального правительства над любым отдельным штатом!
Мы с Нордхоффом сидели на переполненной галерее и смотрели вниз на комиссию; ни один из нас не был в состоянии понять суть того, что разбиралось на первом заседании. Однако Нордхофф объяснил мне следующее:
— Сначала вся комиссия одобряла пересмотр итогов голосования. Собственно, ради этого она и была создана. К несчастью, наш друг Хьюит так и не сумел заставить республиканцев согласиться публично на то, о чем была достигнута договоренность на закрытом заседании.
— Хьюита не назовешь величайшим партийным лидером.
— Я думаю, — сказал Нордхофф, словно переводя с листа старонемецкий текст, — что этот человек ненормальный дурак.
Из глубины зала нам помахал рукой Гарфилд. Он выглядел куда более веселым, чем позавчера вечером. Мне кажется, что это очень нехороший признак.
Нордхофф показал мне судью Брэдли. Вершитель судеб страны (а также моей собственной) — человек невзрачной внешности с застывшей на губах полуулыбкой. Это мне кажется еще одним дурным знаком. Впрочем, я собираю их сегодня целый день.
И следующий день тоже.
Первого февраля обе палаты конгресса собрались в зале палаты представителей. Поскольку галерея прессы переполнена, Гарфилд зарезервировал для меня место на галерее почетных гостей, где, кроме меня, был едва ли не весь дипломатический корпус, в том числе барон Якоби; он сидел, стиснутый между мною и британским посланником сэром Эдвином Торнтоном.
— Какую страну вы представляете, дорогой Скайлер? — прошептал барон на своем бульварном французском.
— Королевство честного правительства, — шепнул я в ответ.
— Боюсь, что очень скоро вашу крохотную страну аннексирует эта блистательная и единственная в своем роде демократия.
Я тоже этого боюсь. И все же ловлю себя на том, что с восхищением смотрю, с каким неожиданным достоинством лидеры республики пытаются сейчас совладать с обрушившимся на них конституционным кризисом.
Перед лицом взволнованного мира… наконец-то я начал писать, как подобает настоящему журналисту! Однако разрешите мне высказаться поточнее. Перед лицом тех взволнованных, кто непосредственно выигрывает от избрания Тилдена или Хейса, в час дня началось торжественное драматическое действо, когда привратник палаты представителей возвестил громким дрожащим голосом о приближении сената Соединенных Штатов Америки.
Через центральный вход палаты — одни прогуливающимся или маршевым шагом, другие важной поступью — входили сенаторы. Все глаза были устремлены на двух вечных соперников: Блейна и Конклинга; оба они оказались на заднем плане этого последнего акта высокой трагедии, в первых актах которой им была отведена главная роль. Конклинг, как всегда, выглядел превосходно. Говорят, что Кейт Спрейг в Вашингтоне, но я ее не видел. Конклинг желает победы Тилдену; тогда он сможет прибрать республиканскую партию к рукам и либо сам четыре года спустя станет кандидатом в президенты, либо, если верить слухам, попытается создать еще одну администрацию генерала Гранта.
