Уильям Фолкнер - Притча
- Часы Мораша, - сказал один.
- Не спеши, - сказал Взломщик. - Сперва на станцию.
- Тогда поторопи их, - сказал другой. - Сейчас я сам, - и стал подниматься.
- Говорю, подожди, - одернул его Взломщик. - Хочешь познакомиться с военной полицией?
Разговор прекратился, солдаты молча сидели в кузове, неподвижные и мчащиеся, неистовые в неподвижности, как люди, силящиеся сдвинуть пирамиду, они словно подталкивали едущий грузовик своей нетерпеливостью. Грузовик остановился. Они уже вылезали из кузова, первые спрыгнули еще до полной остановки и уже взялись за гроб. Теперь на перроне никого не было, вернее, им так казалось, могло бы показаться, если б они хоть окинули его взглядом, но они, даже не глядя по сторонам, вытащили гроб из грузовика и снова почти бегом потащили его к своему вагону, стоящему на запасном пути; вдруг чья-то рука начала дергать Взломщика за рукав, и чей-то назойливый голос произнес у его локтя:
- Господин капрал! Господин капрал!
Взломщик скосил глаза вниз. Это была утренняя старуха, сын которой погиб в верденском сражении.
- Уходи, бабуся, - сказал Взломщик, вырывая руку. - Пошевеливайтесь. Открывайте дверь.
Но старуха по-прежнему цеплялась за него и продолжала с жуткой настойчивостью:
- Вы привезли кото-то из форта. Может быть, это Теодуль. Я узнаю его. Дайте мне на него посмотреть.
- Говорю, уходи! - сказал Взломщик. - Мы заняты.
И тут не Взломщик, хотя он был главарем, а один из остальных вдруг резко, негромко выпалил:
- Постойте.
Однако в следующий миг та же самая мысль? казалось, осенила и всех остальных, гроб уже стоял одним концом на полу вагона, четверо держались за другой конец, собираясь втолкнуть его полностью, все замерли и обернулись, а тот солдат продолжал:
- Утром вы что-то говорили о проданной ферме.
- О моей ферме? - сказала женщина.
- О деньгах! - сказал другой так же негромко.
- Да! Да! - Старуха полезла под шаль и достала сумку величиной почти с саквояж сержанта. Тут инициативу перехватил Взломщик.
- Погодите, - бросил он и обратился к старухе: - Если мы покажем его, купите нам две бутылки коньяка?
- Три, - сказал третий.
- И авансом, - сказал четвертый. - Она все равно ничего там не сможет определить:
- Смогу! - сказала она. - Я узнаю! Дайте только взглянуть.
- Ладно, - сказал Взломщик. - Несите две бутылки коньяка и глядите себе. Быстрей, пока не вернулся сержант.
- Да, да, - сказала она, повернулась и побежала по перрону напряженно и неуклюже, прижимая к груди сумку.
- Порядок, - сказал Взломщик. - Суйте его в вагон. И кто-нибудь сбегайте, принесите молоток с грузовика.
На их счастье, крышку было приказано не заколачивать, а лишь временно закрепить (очевидно, по прибытии в Париж тело должны были переложить в другой гроб, более изящный или хотя бы соответствующий назначению), чтобы гвозди можно было вытащить без труда. Они вытащили их, сняли крышку и отпрянули от запаха, взвившегося почти зримо, словно легкий дымок, последнего, легкого, прощального дуновения тлена и смерти, словно труп берег его до этой или подобной минуты с ликующим, дьявольским злорадством маленького мальчишки. Потом вернулась старуха с двумя прижатыми к груди бутылками, по-прежнему бегом или по крайней мере трусцой, теперь она тяжело дышала и тряслась, словно совсем выбилась из сил, потому что, подбежав к двери, не могла взобраться на подножку, пока двое солдат не спрыгнули вниз и не подняли ее в вагон. Третий взял у нее бутылки, но, казалось, она даже не заметила этого. Секунду или две она словно бы не видела гроба. Потом увидела, опустилась, почти упала на колени у изголовья и откинула брезент с того, что некогда было лицом. Они тот, кто это говорил, - были правы: она не могла ничего определить по лицу, потому что в гробу находился уже не человек. Потом они поняли, что старуха и не смотрит на него, просто стоит на коленях, одной рукой касаясь остатков лица, а другой поглаживая остатки волос. Она сказала:
- Да. Да. Это Теодуль. Это мой сын.
Внезапно она поднялась, на сей раз энергично, и оглядела их, не отходя от гроба, взгляд ее быстро перебегал с одного лица на другое, пока не остановился на Взломщике, голос ее был спокойным и сильным:
- Я должна его забрать.
- Вы собирались только посмотреть, - сказал Взломщик.
- Это мой сын. Он должен вернуться домой. У меня есть деньги. Я куплю вам сто бутылок коньяка. Или возьмите наличными.
- Сколько дадите? - спросил Взломщик.
Старуха без колебаний протянула ему закрытую сумку.
- Сосчитайте сами.
- А как вы заберете эт... его? Не понесете же на руках.
- У меня есть телега с лошадью. Она стоит за станцией с тех пор, как мы вчера прослышали, зачем вы едете.
- Как прослышали? - спросил Взломщик - Это же секретное дело.
- Не все ли равно? - ответила она с легким раздражением. - Считайте деньги.
Но Взломщик не стал открывать сумку. Он повернулся к Морашу.
- Иди с ней и подгони телегу. Поставишь у окна с той стороны. И поживей. Ландри может явиться в любую минуту.
Все было сделано быстро. Открыли окно; почти тут же Мораш подогнал телегу, грузная крестьянская лошадь ошалело неслась тяжелым галопом. Мораш резко остановил ее; ему подали из окна обернутое брезентом тело. Он бросил вожжи сидевшей рядом старухе, вскочил на сиденье; взял тело, уложил в телегу и спрыгнул на землю; в тот же миг Взломщик бросил сумку из окна на дно телеги.
- Поезжайте, - сказал Мораш старухе. - С глаз долой. Побыстрее.
Она уехала. Мораш поднялся в вагон.
- Сколько там? - спросил он у Взломщика.
- Я взял сто франков, - ответил Взломщик.
- _Сто франков_? - изумленно переспросил другой солдат.
- Да, - ответил Взломщик. - И завтра меня будет мучить совесть, что взял так много. Зато выйдет по бутылке на каждого.
Он протянул деньги тому, кто говорил последним,
- Сбегай принеси. - Потом обратился к остальным: - Закройте гроб. Или ждете, чтобы пришел Ландри и помог вам?
Они положили крышку на место и воткнули гвозди в старые отверстия. Абсолютный минимум рассудительности заставил бы их или по крайней мере надоумил положить в гроб какой-нибудь, все равно какой, груз, но им было плевать на рассудительность. Вернулся ганимед, держа у груди ветхую корзину; ее выхватили у него, прежде чем он успел влезть в вагон, владелец штопора стал торопливо откупоривать подаваемые бутылки.
- Корзину он просил вернуть, - сказал ганимед,
- Ну так отнеси, - ответил Взломщик, и больше никто к этому не возвращался; солдаты хватали бутылки, едва из них была вынута пробка, и вернувшийся через час сержант был потрясен - не разгневан: потрясен до глубины души, Но тут уж он был бессилен, потому что теперь они были поистине в коматозном состоянии, валялись и храпели в смеси соломы, мочи, блевотины, пролитого коньяка и пустых бутылок, неуязвимые и свободные в этом забвении; к вечеру паровоз подцепил вагон, отвез его в Сен-Мишель и поставил на путь по другую сторону станции: проснулись они лишь благодаря яркому желтому свету, льющемуся в окна, и стуку молотков по крыше, потревожившим Взломщика.
Голова у него раскалывалась, он стиснул ее ладонями и поспешил зажмурить глаза от невыносимого света, ему казалось, что такого яркого восхода никогда не бывало. Свет очень походил на электрический; он не представлял, как может пошевелиться в нем, чтобы встать, и, даже уже будучи на ногах, пошатываясь, пока не собрался с силами, он не представлял, как совершил этот подвиг, потом, опершись рукой о стену, стал пинками приводить одного за другим в чувство или по крайней мере в сознание.
- Вставайте, - сказал он. - Вставайте. Нужно убираться отсюда.
- Где мы? - спросил один.
- В Париже, - ответил Взломщик. - Уже завтра.
- О господи, - раздался чей-то голос.
Потому что пробудились уже все и к ним вернулась даже не память, потому что и в коматозном состоянии они ничего не забывали, а ощущение опасности, словно к лунатикам, проснувшимся на оконном карнизе сорокового этажа. Они уже протрезвели. У них даже не было времени отлежаться.
- Да, господи, - произнес тот же голос.
Они поднялись, дрожа и пошатываясь на нетвердых ногах, кое-как вышли наружу и столпились, щурясь от яркого света, пока не привыкли к нему. К тому же свет был электрическим, еще стояла (нынешняя или завтрашняя, они не знали, и пока что им было все равно) ночь; два прожектора из тех, какие были во время войны у зенитчиков, освещали вагон, в их лучах люди на лестницах обивали черным крепом свесы вагонной крыши. Это был не Париж.
- Мы еще в Вердене, - сказал второй.
- Значит, станцию перенесли на другую сторону путей, - сказал Взломщик.
- Все-таки это не Париж, - сказал третий. - Выпить бы...
- Нет, - сказал Взломщик. - Получишь кофе и чего-нибудь пожевать. - Он повернулся к ганимеду. - Сколько денег осталось?
- Я отдал их тебе, - сказал ганимед.
- Черт возьми, - сказал Взломщик, протягивая руку. - Выкладывай.
