Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)
- Оставьте меня! Пустите меня к ней, - кричала Мерри, отталкивая его и отвешивая ему, если говорить всю правду, не одну оплеуху, благо он подставил свою физиономию.
- Не пущу, пока не скажете "да". Вы еще не сказали. Хотите выйти за меня замуж?
- Нет, не хочу! Я вас видеть не могу. Сто раз вам повторять! Вы страшилище! Кроме того, я всегда думала, что сестра вам нравится больше. Все мы так думали.
- Ну, в этом-то уж я не виноват, - сказал Джонас.
- Нет, виноваты, сами знаете, что виноваты,
- В любви все хитрости дозволены, - сказал Джонас. - Может, она и думала, что нравится мне, да вы-то этого не думали.
- Нет, думала!
- Нет, не думали. И не могли думать, что она мне нравится больше, когда вы были рядом.
- О вкусах не спорят, - сказала Мерри, - то есть я не то хотела сказать... Сама не знаю, что говорю. Пустите меня к ней.
- Скажите "да", тогда пущу.
- Если бы я даже и согласилась когда-нибудь, то только для того, чтобы ненавидеть и изводить вас всю жизнь.
- Это все равно, что прямо согласиться, - сказал Джонас. - Значит, по рукам, кузина! Мы с вами два сапога пара, лучше не подберешь.
Эта галантная речь сопровождалась смешанными звуками поцелуев и оплеух; затем прелестная, но сильно растрепанная Мерри вырвалась и убежала вслед за сестрой.
Подслушивал ли мистер Пексниф, что для человека его репутации представляется немыслимым, или действовал по наитию, что для человека столь проницательного гораздо вероятнее, или так уж вышло по счастливой случайности, что он оказался на месте в самое нужное время, - и это тоже вполне возможно, если вспомнить, что он пользовался особым покровительством провидения, - достоверно только одно, что как раз в ту минуту, когда сестры встретились в своей комнате, мистер Пексниф появился на пороге их спальни. И какой это был поразительный контраст! Они обе такие разгоряченные, шумные, неистовые; он такой спокойный, сдержанный, невозмутимый и полный мира, что ни один волосок на его голове не сдвинулся с места.
- Дети! - произнес мистер Пексниф, в изумлении простирая к ним руки, однако не прежде чем закрыл дверь и прислонился к ней спиной. - Девочки! Дочери мои! Что это такое?
- Негодяй, изменник, фальшивый, низкий, дрянной человек! У меня под самым носом сделал предложение Мерси! - был ответ его старшей дочери.
- Кто сделал предложение Мерси? - спросил мистер Пексниф.
- Он сделал. Эта скотина Джонас!
- Джонас сделал предложение Мерси? - переспросил мистер Пексниф. - Да, да, да! Вот как!
- Разве вам нечего больше сказать? - воскликнула Чарити. - С ума вы меня свести хотите, папа! Он сделал предложение Мерси, а не мне.
- Ну, как тебе не стыдно! - произнес мистер Пексниф назидательным тоном. - Как тебе не стыдно! Неужели торжество сестры могло довести тебя до такой сцены, дитя мое? Нет, право, это слишком грустно! Мне очень жаль это видеть; ты меня удивила и огорчила. Мерси, дорогая моя девочка, господь с тобой! Пригляди за нею. Ах, зависть, зависть, какое это ужасное чувство!
Произнеся эти слова голосом, полным скорби и сокрушения, мистер Пексниф вышел из комнаты (не позабыв плотно закрыть за собою дверь) и спустился вниз в гостиную. Там он застал своего будущего зятя и схватил его за обе руки.
- Джонас! - воскликнул мистер Пексниф. - Джонас! Осуществилось живейшее желание моего сердца!
- Очень хорошо, рад это слышать, - сказал Джонас. - Ну и довольно. Вот что! Раз эта не та, которую вы так любите, придется вам выложить еще одну тысячу, Пексниф. Пускай уж будет ровно пять. Оно того стоит, знаете ли, потому что ваше сокровище остается при вас. И то вы еще дешево отделались, да и жертву не придется приносить.
Эти слова сопровождались усмешкой, которая до такой степени выгодно осветила привлекательные черты Джонаса, что даже мистер Пексниф на мгновение утратил присутствие духа и посмотрел на молодого человека так, как будто совершенно потерялся от изумления и восторга. Но он быстро пришел в себя и уже собрался переменить предмет разговора, когда за дверью послышались торопливые шаги и Том Пинч в сильнейшем волнении ворвался в комнату.
Увидев постороннего человека, по-видимому занятого частным разговором с мистером Пекснифом, Том очень смутился, хотя все же смотрел так, будто хочет сообщить нечто настолько важное, что этим достаточно оправдывается его вторжение.
- Мистер Пинч, - сказал Пексниф, - это едва ли прилично. Вы меня извините, но я должен сказать вам, что ваше поведение вряд ли может считаться приличным, мистер Пинч.
- Прошу прощения, сэр, что не постучался, - отвечал Том.
- Просите прощения вот у этого джентльмена, мистер Пинч, - сказал Пексниф. - Я вас знаю, а он не знает. Мой помощник, мистер Джонас.
Будущий зять слегка кивнул головой, но не слишком презрительно или свысока, потому что был в хорошем настроении.
- Можно вас на два слова, сэр, будьте так добры, - сказал Том. - Дело довольно спешное.
- Оно должно быть очень спешным, чтобы оправдать ваше странное поведение, мистер Пинч, - возразил его патрон. - Извините меня на минутку, дорогой мой друг. Ну-с, какова причина вашего неделикатного вторжения?
- Мне, конечно, крайне жаль, сэр, - сказал Том, стоя навытяжку перед своим патроном, со шляпою в руках, - я знаю, что это должно было показаться очень невежливым...
- Это и показалось очень невежливым, мистер Пинч.
- Да, я это чувствую, сэр; но, сказать по правде, я так изумился, увидев их, и подумал, что вы тоже изумитесь, и побежал домой без оглядки, и до того растерялся, что едва ли понимал как следует, что делаю. Я сейчас был в церкви, сэр, немножко играл на органе для собственного развлечения, и вдруг, нечаянно обернувшись, заметил, что в приделе стоят джентльмен с дамой и слушают. Мне показалось, что это приезжие, сэр, насколько я мог рассмотреть в темноте, и я подумал, что не знаю их; тогда я перестал играть и спросил, не хотят ли они пройти на хоры или посидеть на скамье? Они сказали, что нет, не хотят, и поблагодарили меня за игру на органе. Право, они даже сказали, - заметил Том, краснея: "Прекрасная музыка"; то есть она сказала, и конечно же, это мне доставило гораздо больше удовольствия и чести, чем какие угодно комплименты. Я... я прошу извинения, сэр, - он весь дрожал и уже раза два уронил шляпу, - я что-то запыхался, сэр, и боюсь, что несколько уклоняюсь в сторону.
- Если вы перестанете уклоняться, Томас, - произнес мистер Пексниф, сопровождая свои слова ледяным взглядом, - я буду вам весьма обязан.
- Ну, конечно, сэр, разумеется, - отвечал Том. - Они приехали в почтовой карете, сэр, и остановились перед церковью послушать орган. А потом они спросили, то есть это она спросила: "Вы, кажется, живете у мистера Пекснифа, сэр?" Я ответил, что имею эту честь, и взял на себя смелость сказать, сэр, - прибавил Том, поднимая глаза на своего благодетеля, - как и всегда буду говорить, и должен говорить, с вашего разрешения, - - что я вам весьма многим обязан и никогда не буду в силах выразить все мои чувства по этому поводу.
- Это было очень, очень дурно, - сказал мистер Пексниф. - Не торопитесь, мистер Пинч.
- Благодарю вас, сэр, - воскликнул Том. - Тогда они спросили меня: "Нет ли пешеходной тропинки к дому мистера Пекснифа..."
Мистер Пексниф вдруг преисполнился внимания.
- "...так, чтобы не проходить мимо "Дракона"?" Когда я сказал, что есть и что я буду очень рад проводить их, они отослали карету вперед и пошли со мной лугом. Я оставил их у калитки, а сам побежал вперед - предупредить вас, что они идут и будут здесь... я бы сказал через... через какую-нибудь минуту, сэр, - прибавил мистер Пинч, с трудом переводя дух.
- Так кто же, - сказал мистер Пексниф, размышляя вслух, - кто бы могли быть эти люди?
- Господи помилуй, сэр! - воскликнул Том. - Я хотел сказать с самого начала и даже думал, что сказал. Я сразу же узнал их, то есть ее, я хочу сказать. Тот джентльмен, что прошлую зиму лежал больной в "Драконе", сэр, и молодая леди, что ухаживала за ним.
У Тома подкосились ноги, и он просто зашатался от изумления при виде того, какое действие произвели на мистера Пекснифа эти простые слова. Страх потерять благосклонность старика чуть ли не в ту самую минуту, как они примирились, из-за того только, что Джонас гостит у него в доме; сознание, что он не может выгнать Джонаса, запереть его или связать по рукам и по ногам и спрятать в погреб для угля, не разобидев его непоправимо; ужасный раздор, воцарившийся в его доме, и невозможность привести свое семейство к благопристойному согласию, поскольку Чарити находилась в сильнейшей истерике, Мерси - в полном расстройстве чувств, Джонас в гостиной, а Мартин Чезлвит со своей молоденькой воспитанницей у самого порога; отсутствие всякой надежды как-нибудь скрыть или правдоподобно объяснить такую суматоху; внезапное нагромождение неразрешимых трудностей и неминуемых бед над его обреченной гибели головой - ибо он рассчитывал выпутаться, полагаясь на время, удачу, случай и собственные происки, - до такой степени привели в ужас застигнутого врасплох архитектора, что если бы Том был Горгоной *, взиравшей на мистера Пекснифа, а мистер Пексниф Горгоной, взиравшей на Тома, они едва ли могли бы испугать друг друга более.
