Эйлин Гудж - Две сестры
На этот раз она выглядела не столь вызывающе, как обычно: на ней были изумрудно-зеленые слаксы, розовый пиджак, короткое простое золотое колье и сережки в комплект к нему. Только-только из салона красоты, с высоко уложенной прической, она походила на участницу конкурса «Мисс Америка» в старшей возрастной группе.
Они позавтракали, и Рэндалл оплатил счет, пока остальные снесли вниз свой багаж. После этого все направились к своим машинам, чтобы ехать к зданию суда. Всю дорогу Керри-Энн хранила молчание, и Олли впервые не пытался вовлечь ее в разговор; похоже, он чувствовал, что это не только бесполезно, но и может спровоцировать резкую ответную реакцию. Все, что Керри-Энн хотела сказать, она приберегала для судьи.
Ее адвокат уже поджидал их.
— Готовы? — В костюме в мелкую белую полоску с отложными манжетами и галстуке, расшитом маленькими морскими свинками, Абель выглядел беззаботным щеголем.
Керри-Энн с трудом выдавила слабую улыбку:
— Готова настолько, насколько это вообще возможно.
— Хорошо. — Он окинул ее строгим взглядом. — Запомните: что бы они ни говорили, не принимайте это близко к сердцу и ни в коем случае не выходите из себя — это всего лишь слова.
Вспомнив свою выходку во время предыдущего заседания, она покорно кивнула и сказала:
— Постараюсь не забыть об этом.
Он улыбнулся, продемонстрировав ряд ослепительно белых зубов на фоне черной как ночь кожи.
— Отлично. Тогда пойдемте внутрь и покажем им, из какого теста вы сделаны. — А потом со смешком добавил: — Только не показывайте слишком многого.
По мере того как шло слушание, Керри-Энн все труднее было сохранять самообладание. Она потерянно слушала, как поверенная Бартольдов, Дженис Чен, пятифутовая бомба в красном костюме и лакированных туфлях на высоченном каблуке под цвет ее коротко стриженных черных волос, распинается о том, как много могут дать Белле Бартольды и как она расцветает под их чуткой опекой.
— Ваша честь, полагаю, результаты говорят сами за себя. Смогла бы ее мать, — низенькая женщина небрежным жестом указала на Керри-Энн, — предложить аналогичные условия? Женщина, употреблявшая наркотики, неоднократно демонстрировавшая неумение разобраться, что хорошо, а что плохо для ее ребенка? Думаю, ответ очевиден. Мы считаем, что суд окажет малышке медвежью услугу, если не передаст опеку над ней моим клиентам.
Следующим на место свидетеля поднялся Джордж Бартольд. Он выглядел собранным и был преисполнен собственного достоинства. Но лицо его просветлело, когда он заговорил о Белле.
— Она — изумительный ребенок. Умная, отзывчивая и чрезвычайно любознательная. На днях пастор в нашей церкви пошутил, что ему придется поступить на курсы повышения квалификации, иначе он не сможет отвечать на ее вопросы. — Он негромко рассмеялся. — Глядя, как она расцветает на наших глазах, мы с супругой испытали невероятное счастье. — Он бросил взгляд на Кэрол, которая, выпрямив спину, словно аршин проглотила, сидела в первом ряду. — Мы будем уничтожены, если ее заберут у нас, но сейчас речь не о нас и не о том, чего хотим мы. Главное — то, что будет лучше для Беллы. Если нам доверят воспитывать ее, то могу обещать, что более любящих родителей для нее не найти.
Когда пришла очередь выступать Кэрол Бартольд, она оказалась единственной, у кого достало смелости затронуть скользкую тему.
— Ребенок должен остаться с нами. Сумеет ли ее белая мать дать ей то, что можем дать мы? Я училась в Академии Филипс-Эксетер[86], где получала стипендию. В классе я была единственной афроамериканкой — пресловутая муха в кастрюле с молоком. — За маской высокомерия Кэрол Керри-Энн вдруг разглядела девочку-изгоя, стремившуюся попасть в круг избранных. — Меня спасло осознание себя как личности и чувство собственного достоинства, которое сумели привить мне родители. Я хочу, чтобы оно было и у Беллы, чтобы она гордилась своими чернокожими предками.
Керри-Энн охватила нервная дрожь, вызванная страхом и сдерживаемой яростью. Неужели, помимо всего прочего, ее распнут еще и за то, что она — белая? Она мысленно благословила Абеля, когда настал его черед выступать, и он обратился к судье, отвечая на обвинения Кэрол.
— Ваша честь, я даже не намерен касаться вопроса расовой принадлежности — сейчас речь не об этом. Давайте говорить о том, что действительно имеет значение. Да, моя клиентка, мисс МакАллистер, совершила в прошлом некоторые ошибки. Но она признала их и изо всех сил старается исправить. Она по-прежнему регулярно посещает собрания участников программы «Двенадцать шагов», а анализы показывают, что вот уже больше года она не употребляет наркотики, не говоря уже о том, что работает в двух местах. Могут ли Бартольды предложить больше в материальном плане? Без сомнения. Но разве любовь матери к своей дочери и дочери к своей матери не значит больше, чем уроки танцев и членство в «Лиге плюща»?
В душе у Керри-Энн затеплилась и разгорелась ярким пламенем искорка надежды. Она рискнула украдкой взглянуть на судью. Тот отнюдь не выглядел невозмутимым. Добрый ли это знак? Может быть, но ей еще придется постараться убедить его. Особенно если вспомнить, что случилось в прошлый раз, когда она выступила в свою защиту.
Лоб Керри-Энн покрылся холодным потом, когда она приблизилась к скамье свидетелей. Это был самый подходящий момент, когда высшие силы могли бы прийти ей на помощь. Опустившись на свое место, она поймала взгляд Линдсей. Сестра выглядела напряженной, как если бы вспоминала свои круги ада. И только Олли, глядевший на Керри-Энн с такой любовью, что она осветила его лицо, подобно прожектору, придал ей сил, в чем она так нуждалась.
— Ваша честь, я не умею красиво говорить. Я плохо училась в школе. Не так, как моя дочь, — сбивчиво начала она. — Но одно я знаю твердо. Я люблю свою маленькую девочку всем сердцем. Даже в самые трудные для меня дни я никогда не забывала о ней. Я знаю, что своими руками изуродовала и свою, и ее жизнь, и даже если я до конца дней своих буду стараться компенсировать причиненное мною зло, этого будет недостаточно. Но я делаю все, что в моих силах. Говорят, что на шкуре леопарда пятна не меняются, и я думала так же, но теперь я знаю, что это не всегда так. Я изменилась. Не только снаружи, но и внутри. Обещаю, если вы дадите мне еще один шанс, все будет по-другому.
— Последний раз, когда вам предоставили такой шанс, — напомнил ей судья, — вы оставили своего ребенка на попечении ее отца, хронического наркомана, и он подверг ее серьезной опасности. К счастью, девочка не пострадала, иначе вы находились бы здесь по совершенно иному поводу, мисс МакАллистер.
Керри-Энн повесила голову.
— Я знаю, ваша честь.
— Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Я сделала ошибку, — жалким голосом, так не похожим на голос прежней Керри-Энн, которая никогда не лезла за словом в карман и у которой находилось оправдание на все случаи жизни, пролепетала она. — Я поверила ему, хотя не должна была этого делать ни в коем случае. Он сказал мне, что чист, и я поверила ему. Я ошиблась. Теперь я это понимаю, и это больше никогда не повторится.
— Как мы можем быть в этом уверены? — с холодным презрением в голосе поинтересовалась мисс Чен. — Это яркий пример того, о чем я только что говорила, ваша честь. Я нисколько не сомневаюсь в том, что мисс МакАллистер действительно имеет самые добрые намерения, но как можно ожидать от человека, демонстрирующего такую недальновидность, что он сумеет удержаться от повторения подобных ошибок?
Уголком глаза Керри-Энн заметила движение в зале и, обернувшись, увидела, что Линдсей поднялась со своего места. Перегнувшись через балюстраду, она что-то прошептала на ухо Абелю. Тот кивнул, после чего, развернувшись к судейской скамье, попросил:
— Ваша честь, сестра мисс МакАллистер хотела бы сказать несколько слов, если позволите.
Судья согласно кивнул, Линдсей взошла на кафедру для свидетелей и заговорила звонким и чистым голосом:
— Меня зовут Линдсей Бишоп. Я — сестра мисс МакАллистер. Хотела бы заявить для протокола, что каждое сказанное ею слово — правда. Она на самом деле изменилась. И я говорю так не только потому, что она — моя сестра. — Линдсей на мгновение умолкла. Ей явно было не по себе оттого, что она находится в центре внимания. — Видите ли, мы не росли вместе — нас отправили в разные приемные семьи, когда Керри-Энн исполнилось всего три годика, — так что мы только недавно узнали друг друга. Не стану отрицать, поначалу у меня были сомнения. Но со временем я поняла, какой она верный и доброжелательный человек. И очень трудолюбивый, к тому же. Не знаю, как бы я справлялась без нее. Она — лучший друг и сестра, и сотрудник, какого только можно пожелать. — Линдсей улыбнулась Керри-Энн. — И еще она хорошая мать. Я наблюдала, как она ведет себя с Беллой. И я вижу, снова и снова, как она постоянно отказывает себе во многом, чтобы отложить деньги на то время, когда ее дочь вернется домой. Этот ребенок значит для нее все.
