От А до Я. Избранные рассказы русских писателей - Коллектив авторов
Улица была пуста, и только светились окна. Все уже пили после всенощной по домам чай. Схватив Анночку под руку, Петя разом столкнул ее с тротуара прямо на дорогу и потащил через улицу на занесенный еще снегом, с торчащими, как палки, молодыми деревцами бульвар.
Под обрывом расстилалась внизу потемневшая уже река, за ней черный лес. У того берега, как корыта, вытянулись гуськом, пять пароходов со снятыми трубами и с десяток баржей.
— Ну? — взволнованно торопил, встав перед скамейкой, Петя. — Что же такое? Говори, голова. Или какая беда?
— Петенька, родной! Сватают меня…
— Кто?
— Кондитер, что из Нижнего, из ученья приехал…
— Ну!
— Сватает. А папенька велит идти.
— А ты и пойдешь?
Уронив руки, Анночка затряслась от слез.
— Обещала, ведь, что будешь ждать, пока со службы не приду. Или раздумала? Долго ждать?
— Петенька, да что же делать-то мне?
— Нейди. Скажи, не хочу, мол, да и все. Силком не станут венчать. Времена, брат, ноне не те.
Анночка плакала и смотрела через реку на черный лес.
— А кондитер-от был у вас?
— Отец его с матерью приходили.
— Ну, вот, как придет, так ему скажи. Я, мол, вас не люблю и за вас идти не хочу. А люблю другого. Только и всего.
Петю схватило за сердце, что она сидит, как убитая, ничего не говоря, и обида так замутила ему голову, что, пригнувшись к самому ее лицу, он стиснул кулаки и заговорил.
— Так бы и сказала сразу, что не любишь, что все притворство одно. А подвернулся настоящий жених и сейчас же за него. А то канитель одна: люблю, люблю, а дошло до поверки и сейчас же на попятный двор.
— Петя! — говорила, рыдая, Анночка. — Петя!.. Нечего Петя! Знаю я вашего брата. Вы на нас только целоваться учитесь. Вам все одно, кто бы ни был, только бы был кто.
Анночка поднялась.
— Если вы так можете говорить, — начала она, — то на поверку выходит, что вы…
Повернувшись, она хотела идти, но Петя сейчас же ее ухватил.
— Стой, погоди! — и, посадив ее на скамейку, забормотал. — Анночка. Ну, ударь меня по башке, ударь. Ну, зарежь меня, подлеца, Хочешь, я сейчас брошусь с горы вниз головой?
Он побежал к обрыву, но тут уж Анночка вцепилась в него. Она стукнула в угоду ему по мотавшейся пред ней беспутной голове, потом обхватила ее, притянула его лицо к своему заплаканному лицу, и Петя чувствовал только одно, что не отдаст ее, Анночку, никому.
— А если что, — решил он вдруг, — так я кондитеру переломаю бока…
— Петечка, родной, пора… — говорила Анночка. — Надо идти. Папенька хватится. Проводи меня чуточку, а потом я пойду одна.
II
На следующий день, после вечерен, Петя искал Анночку на большой дороге, где гуляла зимой молодежь, но, пробежав рысью до самых кузниц, не нашел ее и затосковал. За сердце схватило так, что почувствовал, что хоть удавиться, а надо Анночку повидать. Вчера, ведь, с ней так ни о чем и не условился.
Не иначе было, как приходилось идти к ее дому — может быть, по дороге удастся встретить, или хоть у окошка увидеть ее лицо… По дороге ее не встретил, а как только прошелся два раза по тротуару мимо деревянного, выкрашенного в коричневую краску дома с вывеской, на которой нарисован был самовар, как растворилась калитка, и вылез без шапки сам Григорий Флегонтов, Анночкин отец. Подошел, сгорбившись, прямо к Пете и, глядя в бок, глухим басом сказал:
— Вот что, Петр Никаноров, что я тебе скажу. Нечего тебе, брат, под моими окнами шляться, а лучше, брат, иди дальше по своим делам.
У Пети так и похолодели ноги, но все-таки он беззаботно ответил:
— Что, голова, аль с похмелья сердит? Я товарища дожидаюсь, мы с ним за зайцами завтра хотим идти.
— Знаю я, брат, за какими ты зайцами ходишь, — сурово сказал медник, уткнув длинную бороду в грудь. — И вот, что тебе скажу: ты эти глупости брось и девку не мути. Она тебе не невеста, а ты ей не жених. И я тебе добром говорю: проходи. А не то, брат, у меня будет другой разговор.
— Что-то ты меня, будто, пугать стал, а я тебя, будто бы, и не боюсь! — задорно мотнул головой Петя, — Не откуплен, чай, у тебя тротуар: где захочу, там и буду ходить.
Медленно выпрямив, свою сгорбленную спину, медник взглянул исподлобья и еще суровее проговорил:
— Ну, так вот я тебе что скажу: проходи, брат, проходи!
Не будь это медник, Анночкин отец, конечно, тут что-нибудь бы да произошло. Но Петя любил Анночку и потому робел пред ее отцом. Заломив шапку на правый бок, он поправил ее на левый, но сейчас же, осекшись, уныло проговорил:
— Эх, Григорий Флегонтыч, сказал бы я тебе словечко, да лучше уж помолчать, — и, круто повернувшись, пошел.
Шел долго, пока не вышел далеко за город, потом повернул назад, прошел на бульвар и там сел. И когда подумал, что раз отец все знает, то с Анночкой ему не увидеться, Бог знает, до каких пор. Что выдадут ее, пожалуй, за кондитера, потому что кондитер настоящей жених, а ему, Пете, надо еще идти на призыв, то взяла его такая тоска, что стало необходимо сейчас же что-нибудь предпринять.
— Алексеич! — окликнул он через четверть часа, обойдя двором и осторожно стукнув в окошко приятелю, сыну бакалейщика Михина, и когда тот, перестав набивать папиросы, одернул рубашку и вышел на волю, коротко спросил его:
— Водка есть?
— Рябиновая есть.
— Ну, ладно. Давай.
В комнате Алексеич вытащил из-под кровати бутылку рябиновой и поставил на стол. Ничего не объясняя, Петя сидел, мрачно свесив голову на грудь, пил рюмку за рюмкой, иногда ударял кулаком по столу. Молчаливый Алексеич не спрашивал, продолжал набивать папиросы, важно сопел похожим на хобот носом и подливал.
Когда выпили бутылку до дна, Петя сказал:
— Пойдем теперь в трактир. Будем на биллиарде играть.
В трактире Петя бил шары кием так, что они летели за борт, и повторял:
— Ну, уж, где тебе, бакалее, спорить со мной… — а кончив играть, сел рядом с Алексеичем на диван и, мотнув головой, сказал:
— Ну, брат, напьюсь сегодня вдрызг!
— Зачем?
— Надо. Так, чтобы глаза на лоб вылезли. Пойдем, выпьем по коньяку… Разобью сегодня все! — решил он у буфета, — Фонари, будку на площади и всякую дребедень… Никита, — советовался он с