Другая страна - Джеймс Болдуин
Эрик положил голову ей на колени и сказал:
– Вот и все, во всяком случае все, что я могу рассказать на этот день. Мне кажется, тебе следует это знать. – Он колебался, чего-то недоговаривая, сглотнул слюну, и она увидела, как задвигалось адамово яблоко на его горле. Потом выговорил: – Я ничего не могу обещать тебе, Кэсс.
– А я и не жду никаких обещаний. – Она наклонилась и поцеловала его в губы. – Ты очень красивый, – сказала она, – и очень сильный. Я ничего не боюсь.
Эрик посмотрел на нее снизу вверх, показавшись Кэсс одновременно ее ребенком и ее мужчиной – по ее бедрам пробежала дрожь. Он поцеловал ее, вытащив из волос две шпильки, – и сразу же утонул в золотых волосах. Потом, притянув к себе, уложил рядом. Радуясь и волнуясь, как дети, они разделись, восхищенно любуясь друг другом. Кэсс почувствовала, что возвращается в то далекое, почти забытое время, когда она еще не звалась Кэсс, а была бесхитростной, кроткой, горделивой, ждущей решения своей судьбы Клариссой, когда душа еще не была усталой, а любовь, хотя уже маячила на дороге, до калитки еще не добралась. Эрик не сводил глаз с ее тела, оно казалось ему свежесозданным творением, еще влажным – только что из рук Творца, и его восхищение передалось Кэсс. Глядя, как он идет выключить настольную лампу, она любовалась им, вспоминая тела своих детей, Пола и Майкла, которые вышли из ее лона, – такие совершенные, так много обещавшие в будущем. Слезы брызнули у нее из глаз, подобно роднику, забившему в пустыне от жезла Моисеева. В свете ночника, горевшего над ее головой, тело Эрика блистало, и у Кэсс рука не поворачивалась погасить свет. Она следила за ним во все глаза. Вот он нагнулся, чтобы снять давно уже замолкнувшую пластинку, вот отключился зеленый глазок проигрывателя, вот Эрик повернулся, глядя на нее очень серьезно потемневшими, запавшими глазами. И Кэсс, меньше, чем когда-либо, понимая, что такое любовь, радостно улыбнулась ему, а он ответил ей робкой ликующей улыбкой. Роли их странным образом уравнялись: каждый как бы заново учился любви и учил другого. И каждый боялся, что безжалостный свет приподнимет покров над самыми невероятными, неразгаданными тайнами.
Кэсс выключила ночник, продолжая видеть в сумерках его надвигающееся тело. Эрик взял ее с непосредственностью и пылкостью юноши: она пробудила в нем дотоле дремавшего зверя, и тот вырвался из клетки с яростью, ошеломившей и изменившей обоих. После он заснул у нее на груди, словно ребенок. Она разглядывала его слегка приоткрытый рот, выступающие вперед матово поблескивающие зубы, тонкую серебристую струйку, стекающую с уголка рта, слабо пульсирующую жилку на поросшей рыжим пушком руке – она давила ей на бедро; одна нога с обращенным к ней коленом поджата, на лежащей ладонью кверху руке подрагивал мизинец; Эрик лежал так, что живота и полового органа не было видно.
Кэсс взглянула на часы. Десять минут второго. Надо возвращаться домой. Чувства вины не было, и это ее обрадовало, хотя некоторая тревога оставалась. Она освободилась от тяжелого груза, снова стала собой – впервые за долгое время.
Кэсс осторожно высвободилась из объятий спящего Эрика, поцеловала его в лоб и укрыла. Затем пошла в ванную и приняла душ. Под струей воды она тихонько запела, а потом с наслаждением вытерлась полотенцем, хранившим его запах. Она одевалась, продолжая мурлыкать себе под нос, потом стала приводить в порядок волосы, но вспомнила, что шпильки остались на ночном столике. Она вышла из ванной и увидела Эрика, сидящим в постели с сигаретой в руке. Они улыбнулись друг другу.
– Как ты себя чувствуешь, детка? – спросил Эрик.
– Чудесно, а ты?
– Тоже чудесно, – и он смущенно засмеялся. Потом спросил: – Тебе нужно уходить?
– Да. Нужно. – Она взяла с ночного столика шпильки и заколола волосы. Эрик притянул ее к себе и поцеловал.
Странный поцелуй, в его продолжительности было что-то печальное. Казалось, он искал в ней нечто такое, что давно уже отчаялся найти, сомневаясь, что это возможно.
– Ричард проснется?
– Не думаю. Впрочем, это неважно. Мы теперь редко проводим вечера вместе – он работает, я читаю, или иду в кино, или смотрю телевизор. – Она коснулась ладонью его щеки. – Не беспокойся.
– Когда я увижу тебя?
– Скоро. Я позвоню.
– А я могу позвонить? Или ты считаешь, лучше не надо?
Она заколебалась.
– Все равно. – Оба подумали: пока все равно. Он поцеловал ее еще раз.
– Жаль, что ты не можешь остаться, – сказал он. И снова засмеялся. – Мы еще в самом начале, надеюсь, ты это понимаешь.
– Конечно, понимаю, – сказала она. Эрик прислонился к ней своей небритой щекой. – Но сейчас мне нужно ехать.
– Проводить тебя до такси?
– Эрик, не говори глупости. Какой смысл?
– Мне приятно. Подожди минуточку. – Он соскочил с кровати и поспешил в ванную. Кэсс слушала журчание и плеск воды, обводя еще раз взглядом жилище Эрика – теперь все здесь казалось до боли знакомым. Надо будет выбраться сюда поскорее, чтобы все привести в порядок. Днем это будет трудно сделать, разве что в субботу. Кэсс сообразила, что для романа ей понадобится прикрытие, и подумала об Иде и Вивальдо.
Эрик вышел из ванной, надел трусы, брюки и тенниску, сунул ноги в туфли. Тщательно вымытое лицо было сонным и бледным. Распухшие губы пылали как у античных героев и богов на фресках.
– Ты готова? – спросил он.
– Готова. – Он передал ей сумку.
Обменявшись быстрым поцелуем, они спустились по лестнице и вышли на улицу. Эрик держал свою руку на талии Кэсс. Они молча шли по совершенно пустой улице. Люди виднелись только за стеклами баров, они отчаянно жестикулировали и, казалось, что-то выкрикивали там, в чаду, при желтоватом освещении; в боковых улочках тоже шла своя ночная жизнь, там бродили во мраке люди с собаками на поводках, те что-то вынюхивали, и казалось, их хозяева тоже. Они миновали кинотеатр и вышли на авеню в том месте, где находилась больница, и в тени этого большого, похожего на шатер здания обменялись улыбками.
– Я так рад, что ты позвонила, – сказал он. – Просто ужасно.
– А я рада, что ты оказался дома, – отозвалась она.
Они еще издали увидели такси, и Эрик поднял руку.
– Через пару дней позвоню, – сказала Кэсс. – В пятницу или в субботу.
– Буду ждать. – Такси остановилось. Эрик открыл дверцу и помог ей сесть, потом наклонился и поцеловал на прощание.
– Будь умницей.
– Ты тоже. – Он захлопнул дверцу и помахал рукой. Такси двинулось с места, и, отъезжая, Кэсс видела, как он в одиночестве возвращается на длинную и темную улицу, только что пройденную ими
