Стивен Миллхаузер - Потерянный парк
Мнения о новом парке резко разделились, но даже взбешенные критики, считавшие его оскорблением нравственности, признавали, что Сараби, хоть он и поплатился уважением, заработанным прежними парками, остается прозорливым балаганщиком, знающим, как раздразнить приземленные аппетиты городских масс. Некоторые наблюдатели попытались объяснить явление парка послевоенной свободой, падением морали среднего класса, неразборчивым стремлением к удовольствиям, - короче говоря, коллективным помешательством, последним симптомом которого и стал "Дьявольский Парк". Пытаясь дать ему оценку в контексте карьеры Сараби, один критик доказывал, что парк - ожесточенная циничная реакция управляющего на провал предыдущего творения: чудовищно разочарованный Сараби создал антипарк, намеренно жестокий и беспощадный, потворствующий самым неприглядным инстинктам толпы. На эту интерпретацию, привлекшую к себе немалое внимание, пространной статьей язвительно ответил Уоррен Бёрчард, вернувшийся к теме парков с аттракционами после одиннадцати лет молчания. Он утверждал, что "Дьявольский Парк" - далеко не исключение в карьере Сараби и является последней формой в непрерывной линии усовершенствований. Каждое творение, писал Бёрчард, все полнее выражает идею парка развлечений. Это касается даже провалившегося парка, который, несмотря на отказ от механических аттракционов, двигался в направлении новых, более сильных ощущений. История парков Сараби, доказывал автор, есть не что иное как беспрерывное движение в одном направлении, где "Дьявольский Парк" - не просто последняя, но окончательная стадия. Ибо здесь Сараби посмел включить в свое создание элемент, ставящий под угрозу само существование этой любопытной формы массовых увеселений, известной как парки аттракционов: а именно - отсутствие всяких границ. После этого не может быть новых парков - только совершенствование и усложнение, поскольку любой предполагаемый дальнейший шаг приведет лишь к полному уничтожению самой идеи парка развлечений. Подхваченные и развитые другими критиками, аргументы Бёрчарда оставались классической линией защиты "Дьявольского Парка", согласно которой оппонентам Сараби и приходилось формулировать контраргументы.
Оскорбленная нравственность, противоречивые отчеты, слухи и преувеличения, гибель Анны Стански - все это разжигало любопытство публики и увеличивало посещаемость, хотя многие и заявляли, что не вернутся сюда никогда; имеющиеся у нас свидетельства доказывают, что самые откровенные оппоненты Сараби в большинстве своем возвращались снова и снова, привлеченные запретными удовольствиями, под защитой масок и костюмов, из чистейшего стремления разобраться.
Дискуссия разгоралась, парку грозило уголовное расследование, посещаемость росла, и стали распространяться слухи, что Сараби планирует еще один парк. Поговаривали, что Сараби работает над столь необычным аттракционом, что одна поездка на нем навеки изменит пассажиру жизнь. Говорили, что Сараби разрабатывает колдовской или мистический парк, откуда опрометчивый посетитель не вернется никогда. Что Сараби создает парк, состоящий из маленьких отдельных киосков, где с помощью особых механизмов, прикрепляемых к голове, каждый посетитель не двигаясь испытает весь спектр человеческих ощущений. Говорили, что Сараби проектирует невидимый парк, бесконечный парк, парк на булавочной головке. Настойчивые и зачастую безответственные предположения той зимы ясно показывали, что Сараби коснулся больного места; приближался новый сезон, в тенях купален таяли последние сугробы, и небольшие группки людей приезжали в выходные погулять вокруг знаменитой белой стены, поглазеть на огромные ворота, высокие башни, закрытые кабинки лифтов, послоняться вокруг закрытого парка в надежде углядеть его новую тайну.
Открытие было назначено на субботу, 31 мая 1924 года, на 9 утра; очередь начала выстраиваться вечером в пятницу. К 6.30 на следующее утро столпилось столько народу, что для поддержания порядка пришлось вызывать конную полицию. Свидетельства очевидцев разнятся в важных деталях, но большинство сходятся на том, что около семи утра из парка донеслись крики. Через несколько минут ворота отворились, выпустив толпу рабочих, киоскеров, актеров, зазывал, пигмеев мбути, служителей аттракционов, гномов и охранников в малиновых мундирах; все они размахивали руками и кричали. Вскоре завыли сирены: свидетели вспоминают, что увидели над стеной тоненькую струйку дыма. Через двадцать минут весь парк был охвачен пламенем. Громадная белая стена, легковоспламеняющееся сооружение из дранки и штукатурки, стоившее целое состояние, быстро превратилась в грандиозное кольцо огня. Полицейские очистили улицы - куски горящей стены разлетались метеорами и разбрасывали фонтаны искр. После третьего сигнала тревоги к парку съехались все пожарные со всех пожарных станций Бруклина. Обрушился участок стены, и наблюдатели увидели горящие аттракционы: карусель с огненной крышей и сгорающими лошадками, адское чертово колесо, что вертелось в пламени, падающие мосты, почерневшие американские горки с ярко пылающими деревянными опорами, охваченные огнем киоски и рушащиеся башни. Внезапно раздался крик: из ротонды, ведущей в первый подземный парк, поднялась стая пылающих чаек, отчаянно вопящих от боли. Некоторые сумасшедшими кругами помчались на толпу, а люди визжали, закрывали лица и махали руками.
К девяти утра пожарным удалось лишь локализовать пожар и спасти окрестные дома; обуглившиеся фасады пансионов на соседних улицах заливали водой из брандспойтов, а за девятью рыбаками, отрезанным на дальнем конце загоревшегося пирса, послали полицейский катер. Внезапно через горящую стену перепрыгнул и с ревом боли помчался по улице цирковой лев - грива его пылала. Трое полицейских с револьверами загнали его на автостоянку, где он запрыгнул на крышу автомобиля. Ему двадцать раз выстрелили в голову, а затем топором размозжили череп. К десяти часть территории верхнего парка осела и провалилась в нижний парк, тоже объятый пламенем; наблюдатели с крыш ближайших зданий рассказывали о яме огня, поглотившей два отеля, шесть купален, магазины, рестораны, подземные американские горки и "Веселый Дом". Горящий нижний пирс шипя провалился в искусственный океан, выбрасывая черные облака едкого дыма; а из огня вновь поднялась стая обезумевших вопящих чаек с горящими спинами и крыльями - они вертелись и кружились в дыму и пламени, пока, в конце концов, одна за другой камнем не попа.дали вниз.
К полудню пожар был под контролем, хотя уровни парка яростно горели весь вечер и далеко за полночь. На следующее утро "Эдем" превратился в дымящийся пустырь булыжников и сырого пепла. Тут и там возвышались почерневшие перекосившиеся постройки: оплавившаяся металлическая моторная будка чертова колеса, рухнувший бетонный фронтон какого-то исчезнувшего аттракциона, комья скрученного металла. Каким-то образом - газеты называли это чудом, - погиб лишь один человек, хотя в огне нашли свою смерть бесчисленные львы, тигры, обезьяны, пумы, слоны и верблюды, а также чайки с первого подземного уровня. Единственное тело, найденное в развалинах самого глубокого уровня и изуродованное до неузнаваемости, многие приняли за тело самого Сараби доказательством тому служили и исчезновение балаганщика, и подписанное им письмо, обнаруженное в конторе на Набережном проспекте - в письме говорилось, что в случае смерти Сараби парк передается во владение Данцикеру. Некоторые, впрочем, утверждали, что доказательства совсем не убедительны, а Сараби просто исчез в одном из своих маскарадных костюмов. Причину пожара так и не выяснили, но упорное подозрение насчет поджога никто не отбрасывал; в репортажах из парка высказывалось предположение, что пожар не распространялся с одного уровня на другой, но начался повсюду одновременно. Газеты наперебой объявляли пожар "Величайшим Шоу Сараби" или "Очередным Спектаклем Сараби"; возможно, в оскорбительных заголовках имелась доля истины. Ибо, как выразился Уоррен Бёрчард в памятном некрологе, пламенная гибель "Эдема" стала "логическим завершением" серии все более жестоких наслаждений: после экстремальных выдумок "Дьявольского Парка" оставался лишь сомнительный восторг тотального уничтожения. Сараби, говорилось далее в статье, осознавая неизбежность следующего шага, устроил пожар и инсценировал собственную смерть, ибо для него немыслимо было пережить закат своих парков. Историку остается лишь заметить, что подобные аргументы, пусть заманчивые, пусть неопровержимые, к доказательственному праву отношения не имеют; на самом деле, нам известно лишь, что парк "Эдем" был подчистую разрушен сильнейшим пожаром, длившимся около двадцати шести часов и причинившим материальный ущерб в размере восьми миллионов долларов.
Тем не менее, краткая история парка "Эдем", вычлененная из легенды, заставляет особенно осторожных историков спрашивать себя, действительно ли удовольствия определенного рода по самой природе своей стремятся ко все более крайним формам проявления, пока, абсолютно истощенные, но неспособные успокоиться, не достигают кульминации в черном экстазе самоистребления.
