Болеслав Прус - Приключение Стася
Полчаса спустя бричка въехала на городскую площадь под аккомпанемент хлопающего бича и латыни, расточаемой растроганным органистом еще более щедро, чем всегда.
* * *
Пан Лосский был мужчина средних лет, весьма порядочный и благопристойный; кроме этих достоинств, он отличался также здравым смыслом, изрядным поместьем и английскими бакенбардами. Небольшая плешь свидетельствовала о том, что сей славный муж смолоду неоднократно прошибал стену лбом и вообще вел не слишком благочестивый образ жизни. Обстоятельство это, однако, не подрывало уважения, которым он пользовался у соседей, а для жены делало его еще дороже, ибо примешивало к их нынешнему супружескому счастью капельку ревности к вчерашнему дню и капельку тревоги относительно завтрашнего.
В качестве выборного волостного судьи пан Лосский исполнял свою должность к всеобщему удовлетворению. Не желая отрывать людей от работы, он обзавелся элегантной крытой таратайкой на рессорах и в суд, за две мили от дома, ездил один. Поэтому всякий раз, когда он возвращался из суда с опозданием, пани имела обыкновение как бы невзначай спрашивать его:
- Ты не заезжал к кому-нибудь из соседей?
- Нет, - отвечал он, - я прямо из суда.
- Ах!.. - кончала разговор пани, сожалея в душе, что в этот суд мужа не сопровождает кучер или по крайней мере какой-нибудь мальчишка.
Мы не уклонимся от истины, указав, что и знакомые судьи, а особенно дамы, до известной степени разделяли сомнения пани Лосской относительно безгрешного образа жизни ее супруга. Слава, раз завоеванная, живет вечно.
В тот день, когда случилось уже известное нам происшествие на дороге, пан Лосский возвращался домой около двух часов дня. В суде сегодня дел было немного, дома его ждали приехавшие в гости соседи, и он спешил вернуться. Когда Шаракова прицепляла тележку к его таратайке, он как раз задумался о тяжбе двух крестьян из-за курицы, потом размышлял о том, как развлечь своих гостей, и никак не предполагал, что может стать невольным виновником тяжелого горя кузнечихи и предметом увеселения для соседей.
В конце леса дорога в поместье судьи ответвлялась от большака влево. Лосский свернул на нее без всяких приключений и выехал в открытое поле. В одном месте какие-то люди копали ров, и судья заметил, что люди эти с большим оживлением показывают друг другу на его таратайку.
Потом повстречалась ему баба с маленьким мальчиком; они остановились посреди дороги и так широко разинули рты, словно собирались проглотить гнедую лошадь вместе с таратайкой. Столь явно выражавшееся изумление льстило судье, который с удовольствием убеждался, что полюбившийся ему экипаж начинает обращать на себя внимание.
Стась, вначале восхищавшийся быстрой ездой и подскакиванием тележки, вскоре соскучился и уснул, грезя, должно быть, о проказах Курты и поцелуях матери. Но вот таратайка, стукнувшись о подворотню, въехала во двор.
На веранде под полотняным навесом, среди цветов, сидела пани судейша, окруженная дамами и мужчинами, видимо ожидая хозяина дома. Судья заметил это и, желая показать себя во всем блеске, решил объехать кругом большой газон. Конь, почуяв натянутые поводья, вскинул вверх красивую голову, перебирая в такт стройными ногами. Судья, чтоб не отстать от него, тоже напружинил ноги, выпрямился и принял изящную позу.
Эффект, на который он рассчитывал, действительно удался. Когда, объезжая двор, судья поравнялся с верандой, гости захлопали в ладоши, закричали "браво!", выражая все признаки удовольствия.
Лосский натянул поводья еще туже, конь вскинул голову еще грациозней, таратайка и прицепленная к ней тележка с ребенком покатили еще торжественнее, а восторг зрителей перешел в бешеное веселье. Это уже удивило судью, особенно когда он заметил, что даже старый его слуга кусает губы, чтобы не расхохотаться.
- Браво!.. Браво!.. Поздравляем!.. Ха-ха-ха!.. - кричали мужчины.
Лосский выскочил из таратайки и остолбенел, заметив, как переглянулись дамы с весьма двусмысленным видом и как у жены его, светлой блондинки и инстинного ангела во плоти, появилась неопределенная улыбка на устах и очень определенные слезы в больших кротких глазах.
- Отведи лошадь в конюшню! - приказал слуге забеспокоившийся судья.
- А с этим что будем делать, ваша милость?.. - спросил старый плут, указывая салфеткой на тележку.
Лосский оглянулся и обомлел, увидев предмет, столь трудно совместимый с его положением мужа и стража законности. Эта злополучная история усложнялась еще более тем, что у супругов Лосских не было детей.
- Поздравляем с находкой!.. - хохотали мужчины.
- Так сделайте же меня хоть гласным! - кричал восьмидесятилетний экс-полковник, старый холостяк.
Между тем дамы окружили тележку, в которой плакал проснувшийся Стась.
- Прелестный ребенок! - говорила одна.
- И какой нежненький!
- А ему уже по крайней мере годик, - прибавила третья.
- Так судья же ровно два года трудится на пользу общества! - зычным голосом выпалил полковник.
- Но, господа, это, наверное, ошибка! - оправдывался изменившимся голосом несчастный судья.
- В таком адресе не может быть ошибки! - возразил неисправимый полковник. - Однако ничего не скажешь, мальчик хорошенький, как картинка!
Пользуясь кутерьмой, пани Лосская ускользнула в комнаты. Несколько минут спустя она вернулась с сильно покрасневшими глазами, но была уже спокойнее, словно примирилась с судьбой. За ней плыла старая толстая ключница.
Когда судейша дрожащими руками вынула Стася из тележки и передала его ключнице, бедный муж спросил необычно смиренным тоном:
- Что ты думаешь с ним делать?
- Не отсылать же его на скотный двор?.. - тихо ответила жена с оттенком упрека в голосе.
Услышав это, молодые дамы покраснели, пожилые переглянулись и даже мужчины стали серьезны, а полковник сказал:
- Ну, дорогая пани, шутки в сторону, а вы хорошо сделаете, если сейчас покормите мальчишку, - он, наверное, проголодался. А своим чередом надо сообщить в приход и войту, потому что это очевидное недоразумение, и родители мальчугана, должно быть, чертовски беспокоятся...
Между тем ключница, пристально разглядывая ребенка, бормотала:
- Клянусь Христовыми ранами, вылитый наш пан!.. Наш пан был в точности такой, когда ему исполнился годик!.. Я-то его помню: нос, глаза, даже родинка на шее!.. Точнехонько такой же! Ого!.. Это не мужицкое дитя...
Судейша, желая прервать эти неуместные замечания, легонько подтолкнула разболтавшуюся женщину к крыльцу и велела умыть и накормить ребенка. Гости уже унялись и теперь наперебой соболезновали горю родителей, в то же время возмущаясь столь очевидной небрежностью няньки, прицепившей тележку к таратайке. Судья поддакивал им, силясь угадать, в какой деревне ему прицепили мальчишку; а когда разговор перешел на другую тему и жена успокоилась - по крайней мере внешне, Лосский на минуту оставил гостей и поспешил в гардеробную.
Там, разогнав всю прислугу, обосновалась ключница; посадив ребенка к себе на колени, она кормила его булкой с молоком. Стась ел, но все время беспокойно озирался в незнакомой комнате, словно искал мать. Когда вошел судья, мальчик, увидев мужчину, стремительно кинулся вперед, протягивая к нему ручонки, и закричал на своем детском языке:
- Тятя!.. Тятя!..
- Голос крови!.. Клянусь Христовыми ранами! - воскликнула ключница. Ах, что это за умный ребенок... точнехонько как пан.
Судья подошел к мальчику, внимательно оглядел его, осторожно коснулся загорелой щечки и вдруг, обернувшись - сначала направо, потом налево, поцеловал Стася. Сделав это, к неописуемому умилению ключницы, он вышел в сени.
В сердце его проснулось странное чувство. Он был растроган, встревожен, но вместе с тем доволен и горд. Стась нравился ему больше, чем какой-либо иной ребенок.
В коридоре он встретил жену, но не посмел взглянуть ей в глаза. Тогда она протянула ему руку и вполголоса сказала:
- Я уже не сержусь.
Лосский крепко прижал ее к груди и тотчас же вышел на крыльцо, боясь, что она заметит его волнение.
* * *
Суббота в маленьких местечках - это день тишины и отдыха. По этой причине пан бургомистр городишка X., пани бургомистерша и нотариус, их друг, отправились в полдень на прогулку.
Бургомистр, низенький пухлый человечек, шел впереди. Правую руку, сжимавшую трость, он закинул за спину, а левую, согнутую в локте, нес перед собой совершенно так же, как церковный служка, собирающий на храм во время обедни, несет свой подносик. При этом он непрестанно ухмылялся и закрывал глаза; люди говорили, что он это делает, чтобы "не видеть, откуда падает", разумеется, в эту протянутую руку.
Шагах в пятнадцати позади него следовал нотариус, долговязый стареющий холостяк, выступавший под руку с пани бургомистершей. Мы сильно сомневаемся в том, что кого-либо удивляли в местечке такого рода прогулки. Все привыкли к ним, не исключая и бургомистра, который был всегда доволен и думал лишь о том, чтобы "погуще падало".