Джеймс Хилтон - Утерянный Горизонт
"Это не доказательство что он не сумасшедший. У него могло хватить сумасшедствия все это спланировать."
"Безусловно, такое возможно."
"В таком случае нужно определить план действий. Что мы собираемся делать когда он приземлиться? Если, конечно, он не разобьет машину и всех нас не уничтожит. Что мы собираемся делать? Бежать к нему навстречу с поздравлениями о прекрасном полете, да?"
"Ну не о Вашей же жизни," ответил Барнард. "Хотя я оставлю на Вас все попытки поздравлений."
И снова Кануэйю не хотелось продолжать спор, тем более что американец своим уравновешенным юмором был в состоянии сам держать все под контролем. Кануэй уже успел подумать о том, что компания могла бы быть собрана менее удачно. Лишь Мэллинсон склонялся к придирчивости, и это отчасти, могло быть вследствие высоты. Разряженный воздух производил различные эффекты на людей; Кануэй, к примеру, под его действием погружался в смешанное состояние ясности ума и физической апатии, что было довольно приятным. И потому, вдыхая чистый холодный воздух, он ощущал легкие спазмы удовольствия. И не смотря на то, что вся ситуация была, без сомнения, ужасной, у него не хватало сил для негодования на то, что происходило с таким целеустремлением и пленяющим интересом.
Так же при виде высочайшей горы на нашло тепло удовлетворения, что на земле все еще существовали места, отдаленные, недостижимые, нетронутые человеком. Ледяной вал Каракорамов выступал сейчас более поразительно чем когда-либо на фоне северного неба, зловещего, мышинной окраски; горные пики отливали холодным блеском; глубоко величественные и далекие, они хранили достоинство в самой своей безымянности. Те несколько тысяч футов, что отделяли их от известных гигантов, могли полностью предохранить эти вершины от альпинистских экспедиций; в них было меньше заманчивого обаяния для того, кто бьет рекорды. Кануэй был антитезис подобного типа; он был склонен видеть вульгарность в западном идеале превосходства, и предложение "все возможное для наивысшего" ему казалось менее благоразумным и наверное, более избитым нежели "многое для высоты." По сути, он был равнодушен к излишним усилиям, и сами покорения нагоняли на него скуку.
Упали сумерки во время его раздумий над панорамой, окутывая глубины в густой, бархатный мрак подобно расплывающейся вверх краске. И вся горная цепь, уже намного ближе, побледнев, предстала в новом великолепии; поднялась полная луна, дотрагиваясь по очередности до каждой вершины, словно небесный фонарщик, пока весь горизонт не заблистал на фоне черно-синего неба. Воздух становился прохладнее и неприятными покачиваниями машаны заявил о себе знать ветер. Эти новые бедствия подействовали на пассажиров удручающе; никто не рассчитывал, что полет будет продолжаться после захода солнца, и теперь последняя надежда лежала в том, что топливо подходило к концу. Это, однако, должно было случиться скоро. Мэллинсон начал бурное обсуждение этого вопроса, и Кануэй, с некоторой неохотой, так как он действительно не знал, определил расстояние в тысячу миль, из которых большая половина уже была пройдена. "Ну и куда же это ведет нас?" несчастным голосом спросил юноша.
"Трудно сказать, но пожалуй, в одну из частей Тибета. Если это Каракорамы, Тибет простирается за ними. Одна из вершин, между прочим, должна быть К2, та, что обычно считается второй по высоте горой в мире."
"Следующая по списку после Эвереста," прокоментировал Барнард. "Подумать только, какой вид."
"И с точки зрения альпиниста намного сложнее чем Эверест. Герцог из Абруззи покинул ее как абсолютно невозможный пик."
"О, Боже мой," проворчал Мэллинсон c раздражением, но Барнард рассмеялся. "Я полагаю, в этом путешествии Вы выступаете в роли официального проводника, Кануэй, и признаюсь, был бы я подогрет чашечкой кофе с коньяком, и Тибет, и Теннесси предстали бы для меня в одном свете."
"Но что же мы собираемся делать?" снова стал подгонять Мэллинсон. "Зачем мы здесь? Что за смысл во всем этом? Я не понимаю как можно шутить о таких вещах."
"Это все равно что закатывать сцены по этому поводу, молодой человек. Кроме того, если парень действительно не в своем уме, как Вы изволили заявить, в этом, наверное, и нет никакого смысла."
"Он должен быть сумасшедшим. Других объяснений я не могу найти. Как ты считаешь, Кануэй?"
Кануэй покачал головой.
Мисс Бринклоу повернулась кругом так, как она могла бы сделать во время театрального антракта. "Потому как вы не поинтересовались моим мнением, я могу держать его при себе," начала она с ужасной скромностью, "но мне бы хотелось сказать, что я согласна с господином Мэллинсоном. Я уверена что у бедного человека не совсем хорошо с головой. Я имею в виду пилота, конечно. Так или иначе, если он не сумасшедший, никаких оправданий для его действий не существует." Она конфедициально добавила перекрикивая грохот мотора: "И вы знаете, это моя первая поездка по воздуху! Самая первая! До этого ничто бы не заставило меня совершить подобное, не смотря на то, что одна из моих подруг очень пыталась убедить меня лететь из Лондона в Париж."
"А сейчас, вместо этого, Вы летите из Индии в Тибет," сказал Барнард. "Так в жизни и случается."
Она продолжила:"Однажды мне довелось знать одного миссионера который побывал в Тибете. Он рассказывал что те, кто там проживают, очень странные люди. Они верят в то, что мы произошли от обезьян."
"С их стороны, очень умно."
"О, дорогой мой, я не имею в виду современную точку зрения. Их вера насчитывает столетия, это лишь одно из поверий. Конечно, я сама против таких заключений, и считаю Дарвина хуже любого жителя Тибета. Мои убеждения строятся на Библии."
"Фундаментализм, я полагаю?"
Но по всей видимости Мисс Бринклоу не поняла термина. "В свое время я принадлежала к Л.О.М.," прокричала она тонким голосом, "испытывая, однако, разногласия по вопросу баптизма младенцев."
Кануэй все еще находился под впечатлением того, что это было скорее комическое замечание, пока ему не пришло в голову что под инициалами подразумевалось Лондонское Общество Миссионеров. Все еще рисуя неудобства проведения теологического спора на Юстонской Станции, он начал подумывать, что в Мисс Бринклоу было что-то весьма интересное. Он даже пустился в размышление о том, не предложить ли ей что-нибудь из своих вещей на ночь, но решил что она, похоже, была жилистее чем он. И свернувшись калачиком, он закрыл глаза и легко, спокойно уснул.
А полет продолжался.
Их разбудил внезапный крен машины. Кануэй ударился головой об окно и на мгновение был ошеломлен; обратный крен кинул его барахтающимся между двумя рядами сидений. Значительно похолодало. Первым делом он машинально глянул на часы; пол-второго, проспал он, должно быть, прилично. В ушах стоял хлопающий громкий звук, который поначалу он принял за воображаемый, но потом сообразил что мотор был выключен и самолет двигался против ветра. Он выглянул в окно и совсем близко увидел бегущую внизу землю, смутную, улиточно-серую. "Он будет садиться!" закричал Мэллинсон; и Барнард, так же выброшенный из своего сидения, мрачно ответил: "Если ему повезет." Мисс Бринклоу, которую вся эта суматоха, казалось, волновала меньше всего, поправляла шляпку с тем же спокойствием, как если бы перед ней простиралась гавань Довера.
Вскоре самолет достигнул земли. Но в этот раз приземление было плохим -- "О, Господи, как дурно, проклятие, как дурно!" стонал Мэллинсон вцепившись за свое сидение в течении десятисекундной тряски и грохота. Было слышно как что-то натянулось и треснуло, взорвалось одно из колес. "Это добило его," он добавил в тонах страдания и пессимизма. "Поломка в хвосте, и мы застряли здесь, это уж точно."
Кануэй, неразговорчивый в ситуациях кризиса, вытянул свои отекшие ноги и пощупал голову там где он ударился об окно. Синяк, ничего страшного. Надо было что-нибудь сделать, чтобы помочь этим людям. Но когда самолет остановился, из всех четырех он встал последним. "Спокойно," обратился он к Мэллинсону когда тот, взломав дверь кабины, готовился выпрыгнуть наружу; и в относительной тишине, жутко, донесся ответ юноши: "Незачем быть спокойным -все это выглядит как конец света -- так или иначе, вокруг ни души."
Мгновение спустя, в дрожи и холоде, они все смогли убедиться что так и было. Кроме неистовых порывов ветра да поскрипывания их шагов, не доносилось ни звука, и чувство того, что они находятся во власти чего-то сурового и по-дикому меланхоличного -- настроение пропитывающее землю и вохдух вокруг -- легло на души. Луна скрылась за облаками, и звездное небо освещало громадную пустоту поднимающуюся вместе с ветром. При отсутствии знания или мысли, можно было бы подумать что этот унылый мир был вершиной горы, и что восходящие с него горы были горы на вершинах гор. Их целая цепь светилась на далеком горизонте словно ряд собачих зубов.
Мэллинсон, в горячке деятельности уже направился к кабине. "Кто бы ни был этот красавец, на земле он не вызывает страха," он кричал. "Cейчас я за него возьмусь..."
