Ноэл Кауард - Интимная комедия

Целуются.

Мы любим друг друга уже целых восемь лет. Три в браке, и пять в разводе. Э л л и о т. Ты мой ангел! Ангел! (Страстно целует ее.) А м а н д а (слабо сопротивляясь). Не надо, милый, не надо! Перестань. Э л л и о т. Почему я должен перестать? Я же знаю, ты обожаешь заниматься любовью... А м а н д а (сквозь поцелуи, деловито). Мы же только что пообедали.

Эллиот перестает целовать ее и на мгновенье застывает.

Э л л и о т (резко отстраняясь от нее). Что за гадости ты говоришь! А м а н д а (поправляя волосы). А что тут такого гадкого? Э л л и о т (поднимаясь с дивана). Ну, ни капли романтики. Ни капли! А м а н д а. Довольно трудно быть романтичной, когда тебе сворачивают шею. Э л л и о т. Что же ты не сказала, что тебе больно? А м а н д а. Сейчас уже прошло. (Сидит на диване скрестив ноги среди подушек.) Э л л и о т. Как удачно. (Берет из пачки сигарету.) А м а н д а. Дай мне тоже. Э л л и о т (бросает ей сигарету.) На. А м а н д а. А спички? Э л л и о т (раздраженно). Ты можешь подождать секунду? (Прикуривает сам.) А м а н д а. Галантный кавалер. Э л л и о т (бросает ей спички). Держи. А м а н д а (холодно). Спасибо.

Некоторое время оба молчат.

Э л л и о т (подойдя к окну). Уникальная способность доводить человека до белого каления. А м а н д а. Не понимаю, чем я тебя так довела. (Кладет спички на стол через спинку дивана.) Э л л и о т. Отсутствием чувства такта. А м а н д а. Чувство такта? Ну, уж не тебе об этом судить. Э л л и о т. Мы, видите ли, только что пообедали. А м а н д а. Да, только что пообедали. Э л л и о т. В этой реплике -- вся твоя мещанская ограниченность. А м а н д а. Ах, вот как! Э л л и о т. Сказать такое -- меня аж передернуло. А м а н д а. Сколько шума из-за того, что задели его дурацкое самолюбие. Э л л и о т. Самолюбие? Причем здесь самолюбие? А м а н д а. Ты не можешь смириться с тем, что бывают случаи, когда мое это... как его там... не срабатывает одновременно с твоим! Э л л и о т. "Это как его там"! Постаралась бы выражать свои мысли более четко. А м а н д а. Ты прекрасно понял что я имела в виду, и перестань меня поучать. Э л л и о т. Ах, это я тебя поучаю! Ну вот что... А м а н д а (вскакивая). Все! Байрон! Ради Бога! Байрон! Э л л и о т. А я говорю... А м а н д а. Байрон! Тройной Байрон!

Несколько мгновений они молча глядят друг на друга, затем Аманда бросается на диван лицом в подушки. Эллиот смотрит на нее, затем решительно подходит к роялю, гасит сигарету и начинает играть что-то суровое и мощное. Доиграв, посылает воздушный поцелуй Аманде, которая смотрит на него с дивана. Затем начинает играть Этюд (оп. 25). Шопена. Аманда встает, подходит к двери, выключает свет. Горит только настольная лампа. Затем она подходит к окну, гасит сигарету, слушает. Эллиот переходит с Шопена на популярную лирическую мелодию. Аманда тихонько насвистывает ее. Эллиот тоже начинает насвистывать. Аманда садится на скамеечку рядом с Эллиотом и последние несколько нот наигрывает одним пальцем на октаву выше. Эллиот сажает ее к себе на колени.

Э л л и о т. Ты самая потрясающая и невероятная женщина на свете. А м а н д а (в его объятиях). Милый.

Долгий поцелуй. Внезапно раздается телефонный звонок. Аманда вскакивает.

Э л л и о т (вставая). О Господи! А м а н д а. Думаешь, это они? Э л л и о т. Не знаю. А м а н д а. О том, что мы здесь, известно только Фриде, но она бы не стала звонить. Э л л и о т. Тогда это они. А м а н д а. Что же мы будем делать? Э л л и о т (обняв ее за плечи). Ведь у нас с тобой все будет хорошо, да? Что бы там ни было? А м а н д а. Конечно, милый. Э л л и о т (целуя ее). Тогда какая разница. (Направляется к телефону, который все еще звонит, зажигает по пути общий свет, снимает трубку.) А м а н д а (садясь на диван). Рано или поздно это должно было случиться. Э л л и о т (в трубку). Алло? Алло? Что?. . Comment?. . Madame, qui?. . Алло!. . Qui c'est ca... Madame Duvallon... Oui, oui, oui... (Прикрывая трубку рукой). Просят позвать к телефону какую-то мадам Дювальон. А м а н д а. А кто это? Э л л и о т. Понятия не имею. (В трубку.) Je regrette beaocoup, Monsieur, mais Madame Duvallon viens de partir -- cette apres midi pour Madagascar... (Кладет трубку.) Уф. На этот раз пронесло. А м а н д а. У меня аж мурашки по спине. Э л л и о т. А правда, что делать, если они вдруг войдут? А м а н д а. Вести себя исключительно вежливо. Э л л и о т. Но с достоинством. А м а н д а. Конечно. Я, возможно, даже сделаю реверанс. Э л л и о т. Видишь, даже большая опасность кажется не такой опасной, когда люди счастливы. А м а н д а. Беда в том, что люди не могут быть счастливы вечно. Э л л и о т. Милая, не говори так. А м а н д а. Но это так. И в сущности, все это очень злая шутка. Э л л и о т (шутливо). И ты смеешь говорить так о прекрасном и священном чувстве -- о любви? А м а н д а (очень серьезно). Именно о нем. Э л л и о т (трагически). И как мне это понимать -- спрашиваю себя я в стремлении к высшей истине. Боже правый, как это понимать? А м а н д а. Ты зря смеешься, я серьезно. Э л л и о т (серьезно). А вот этого, дорогая, не надо! Не надо быть серьезной! Все они только этого от нас и хотят. А м а н д а. Кто -- они? Э л л и о т. Да все эти записные моралисты, которые стремятся сделать жизнь невыносимо унылой. А ты смейся над ними. Будь легкомысленной. Смейся над всеми их священными условностями. Легкомыслие -- как щепотка перца в их слащавую преснятину. А м а н д а. Eсли над всем смеяться, то надо смеяться и над собой. Э л л и о т. Конечно, надо! Мы с тобой дико смешные. А м а н д а. Сколько же продлится эта наша смешная, изматывающая любовь? Э л л и о т. Кто знает. А м а н д а. И у нас вечно будет желание ругаться и ссориться? Э л л и о т. Нет, постепенно оно угаснет. Как и наша страсть. А м а н д а. Господи, неужели правда? Э л л и о т. Все зависит от нас. А м а н д а (серьезно). А вдруг один из нас умрет? Что, второй и тогда будет смеяться? Э л л и о т (с видом знатока). Еще как -- во всю мочь! А м а н д а (задумчиво). Смерть -- это серьезно. Э л л и о т. Нет, совсем нет. Смерть очень смешная штука. Такой изящный трюк с исчезновением. Весь секрет в потайных зеркалах. А м а н д а. Дорогой, ты говоришь глупости. Э л л и о т. А в конечном счете все говорят глупости. И потому да здравствует легкомыслие, и горе жалким философам. Будем дудеть в трубы и пищалки, будем радоваться, как беззаботные школьники. Будем смаковать вкус каждой секунды. Приди же ко мне, о моя милая, и целуй меня, пока тело твое еще не истлело, и черви не копошатся в твоих глазницах. (Увлекает ее на диван, нежно целует.) И знай: я на все согласен. Разрисуй лицо краской, пляши голой на Площади Согласия, кидайся на всех мужчин подряд -- я и слова не скажу, пока уверен, что по-настоящему ты любишь только меня. А м а н д а. Спасибо, дорогой. Ты тоже волен делать, что угодно. С одним исключением: если я замечу хоть один взгляд на другую женщину -- убью! Э л л и о т. А ты помнишь скандал, который у нас был в Венеции? А м а н д а. Какой именно? Э л л и о т. Когда ты купила на площади крашеную деревянную змею, и подсунула мне ее в постель. А м а н д а. А, Чарли! Я назвала эту змейку Чарли. Она так красиво извивалась. Э л л и о т. Жуткая гадость. Я видеть ее не мог. А м а н д а. Помню, помню! Ты выкинул ее через окно прямо в Гранд-канал. Никогда тебе этого не прощу. Э л л и о т. И долго мы из-за нее ссорились? А м а н д а. Несколько дней без перерыва. Э л л и о т. Нет, самый крупный скандал у нас был в Канне. Когда ты своими щипцами для волос прожгла дыру в моем халате. (Смеется.) А м а н д а. Мой гребень тоже сгорел, и все полотенца в ванной. Э л л и о т. Да, в тот раз мы завелись по-настоящему. А м а н д а. Ты меня тогда впервые ударил. Э л л и о т. Ну, не очень сильно. А м а н д а. А когда в номер вошел управляющий, мы уже катались по полу и дрались как две дикие кошки... С ума сойти. (Смеется.) Э л л и о т. Никогда не забуду выражение его лица.

Оба хохочут не в силах остановиться.

А м а н д а. Как же это было смешно, Господи, как смешно! Э л л и о т. Мы тогда были намного моложе. А м а н д а. И намного глупее. Э л л и о т. Но настоящей-то причиной скандала был, конечно, Питер Б[cedilla]рдон. А м а н д а (медленно садится). Да. Хотя ты прекрасно знал, что у меня с ним ничего не было. Э л л и о т. Ничего я прекрасно не знал. Он тебе подарки делал. А м а н д а. Подарки! Подарил одну простенькую брошку. Э л л и о т (садится). Да, очень простенькую! Она вся была утыкана брильянтами, причем абсолютно безвкусно. А м а н д а. Ничего подобного, очень изящная брошка. Я до сих пор ее ношу. И очень часто. Э л л и о т. Ты из кожи вон лезла, чтобы я страдал из-за этого Питера Б[cedilla]рдона. А м а н д а. Никуда я не лезла. Ты ревновал из-за своего больного воображения. Э л л и о т. Ты отлично знала, что он был в тебя влюблен. А м а н д а. Ну, может, и был чуть-чуть. Но ничего серьезного. Э л л и о т. Ты ему позволила себя поцеловать. Ты сама сказала. А м а н д а. Ну и что такого? Э л л и о т. Ах, что такого! А м а н д а. Человеку это было удовольствие, а мне не повредило. Э л л и о т. А как насчет меня? А м а н д а. А ты, если б не был таким подозрительным и не шпионил бы за мной, ничего бы не знал. Э л л и о т. Да, очень интересная точка зрения. А м а н д а. Дорогой, это какой-то скучный разговор. Э л л и о т. Смертельно скучный. (Поднимается, подходит к столику.) Выпьешь коньяку? А м а н д а. Нет, спасибо. Э л л и о т. А я немного выпью. А м а н д а. А что это вдруг? Ты уже два раза себе наливал. Э л л и о т. Ну, если мне захотелось. Я наливал-то по чуть-чуть. А м а н д а. Как хорошо -- сперва чуть-чуть, потом еще чуть-чуть, потом еще, еще, еще... Э л л и о т (наливая себе полную стопку). Три стопки за целый вечер -это не "еще, еще, еще"! А м а н д а. А у тебя это уже стало дурной привычкой. Э л л и о т. Только не надо так надменно, если самой не хочется. А м а н д а. Не говори глупостей. Э л л и о т (раздражаясь). Ну вот что, Аманда!.. А м а н д а. Что? Э л л и о т. Ничего. (Садится на пуфик.)