Плутарх - Сравнительные жизнеописания - Ликург и Нума Помпилий
XXX. В царствование Агида проникли в Спарту в первый раз деньги, вместе же с деньгами вернулись в государство корыстолюбие и жажда богатства. Виной тому был Лисандр, который, не любя денег лично, сделал своих сограждан корыстолюбивыми и познакомил с роскошью. Он привез домой золото и серебро и нанес смертельный удар законам Ликурга. Но пока они оставались по-прежнему в силе, можно было сказать, что Спарта жила жизнью не государства, а жизнью опытного и мудрого мужа или, верней, с одной скиталой и плащом предписывала законы охотно подчинившейся ей Греции, как Геракл, по представлению поэтов, с львиною шкурой и дубиной обходил весь мир. Как он наказывал беззаконных и кровожадных тиранов, так и она низвергала в государствах неправильно поставленные власти и царей, была посредницей в войнах, усмиряла возмущения и в большинстве случаев не выставляя в поле ни одного солдата, а отправляя лишь посла, приказания которого все слушались немедленно, как слетаются и приводят все в порядок пчелы при появлении матки. Вот как полезно было государству его тогдашнее благоустройство и правила справедливости, которых оно держалось. Странным кажется мне после этого, что некоторые говорят, будто спартанцы умели повиноваться, но не повелевать, как, с другой стороны, я не понимаю, почему превозносят слова царя Теопомпа, который на чье-то замечание, что "Спарта держится потому, что ее цари умеют управлять", ответил: "Вернее, потому, что ее граждане умеют повиноваться".
Мне кажется, никто не станет охотно подчиняться тому, кто не умеет повелевать, подчинению же учатся у царей, так как кто умеет вести, за тем и идут охотно. Укротить лошадь -- значит сделать эту лошадь смирной и послушной, точно так же задача царя -- заставить его подданных повиноваться, спартанцы же сумели не только заставить другие народы повиноваться им, но и внушить им желание подчиняться именно спартанцам, предоставить себя в их распоряжение. Их послы просили у них не флота, не денег, не солдат, а только вождя-спартанца и, получив его, смотрели на него с уважением и страхом, как сицилийцы -- на Гилиппа, халкидцы -- на Брасида, все малоазиатские греки -на Лисандра, Кал-ликратида и Агесилая. Таких лиц называли "гармоста-ми", т. е. вводящими порядок, и "софронистами", т. е. наставниками всех народов и царей, и видели в Спарте в целом как бы воспитательницу или дающую советы честной жизни и разумного государственного правления. В этом смысле, мне кажется, смеется Стратоник в своем шутовском проекте государственного устройства, советующий афинянам справлять мистерии и устраивать торжественные процессии, элидцам быть судьями на играх, к чему у них есть особенные способности, спартанцам же -- пороть обоих, если они в чем-либо провинятся. Это было сказано в шутку; но ученик Сократа, Эсхин, видя, как хвастаются фиванцы своей победой при Левктрах, серьезно заметил, что они ничуть не отличаются от мальчишек, которые задирают нос, что им удалось отколотить своего дядьку...
XXXI. И все же Ликург не стремился главным образом к тому, чтобы поставить свое государство во главе других, напротив, он думал, что жизнь отдельного человека, как и жизнь государства, может быть счастлива только тогда, когда он чист нравственно и в мире с самим собою. Поэтому все его действия и поступки клонились к одной цели -- чтобы его сограждане были как можно долее свободны нравственно, довольны собою и благоразумны.
Его государственное устройство взял за основание и написавший свод законов для своего собственного государства Платон, так же, как Диоген, Зенон и вообще все занимавшиеся подобного рода вопросами и заслужившие себе похвалу, хотя они оставили после себя одни буквы и слова. Но Ликург не нуждался ни в буквах, ни в словах, -- он произвел на свет действительное и неподражаемое государственное устройство и в то время, как другие считают существование истинного философа чем-то идеальным, сделал из своих сограждан целый город философов. Его слава справедливо превышает славу всех когда-либо существовавших греческих законодателей, вследствие чего и Аристотель заметил, что "Ликурга в Спарте чтят меньше, чем он заслужил", хотя ему и оказывают здесь величайшие почести. Ему построили храм и ежегодно приносили жертву как богу. Говорят, когда его прах был привезен на родину, молния упала на его гроб, чего не случалось впоследствии ни с кем из великих людей, кроме Еврипида, скончавшегося и погребенного близ Аретузы, в Македонии. Это может оправдывать в глазах других -- поклонников Еврипида и служить для них доказательством, что одному ему выпало на долю то, что задолго до него случилось с самым любимым богами и святым по жизни человеком...
По рассказам некоторых, Ликург скончался в Кирре; но Аполлотемид говорит, что он умер в Элиде, Тимей и Аристоксен -- что он кончил дни свои на Крите. Арис-токсен рассказывает также, что критяне показывают его гробницу в пергамском округе, возле большой дороги. Говорят, у него был единственный сын, Антиор. Он не имел детей, и со смертью его угас его род. Друзья и близкие Ликурга заменили ему некоторым образом потомство, образовав кружок, существовавший долгое время. Дни, в которые он собирался, назывались "Ликурговыми днями". По словам Аристократа, сына Гиппарха, когда Ликург умер на Крите, его друзья сожгли его труп и, по его завещанию, бросили пепел в море: он боялся, что его останки перенесут в Спарту, вследствие чего спартанцы сочтут себя свободными от клятвы и сделают перемены в данном им государственном устройстве под предлогом того, что он вернулся на родину...
Вот все, что нам известно о Ликурге.
НУМА ПОМПИЛИЙ
I. Относительно времени жизни царя Нумы существуют самые разноречивые показания, хотя есть весьма точные родословные его потомков. Какой-то Клодий в своих "Хронологических изысканиях" так, если не ошибаюсь, называется его книга -- уверяет, что древние документы погибли во время несчастной войны с галлами, те же, которые существуют в настоящее время, не заслуживают доверия, так как их авторы желали польстить некоторым лицам, которые хотели попасть в число членов древнейших и самых аристократических фамилий, не имея на это права. Одни считают Нуму учеником Пифагора, другие, напротив, говорят, что Нума вовсе
не получил греческого воспитания. Следовательно, он или был в достаточной степени одарен от природы, чтобы без посторонней помощи совершенствоваться нравственно, или же воспитателем царя был какой-нибудь иностранец, оставлявший по своему умственному развитию позади себя даже Пифагора. Одни уверяют, что Пифагор жил около полутораста лет после Нумы и что с Нумой был знаком и помогал ему в устройстве государственного управления путешествовавший по Италии спартанец Пифагор, победитель на Олимпийских играх в шестнадцатую олимпиаду, в третий год которой Нума принял царство, и что по совету этого Пифагора в государственном строе Рима сделано много заимствований из политического устройства Спарты. Кроме того, по происхождению Нума был сабинцем, сабинцы же считают себя спартанскими колонистами. Трудно установить точное время его жизни, тем более если держаться в данном случае списка олимпийских победителей, который был издан, говорят, впоследствии элидцем Гип-пием, но не может быть вполне принят на веру. Мы опишем в жизни Нуны все, что знаем за достойное рассказа, предпослав соответствующее введение.
II. Уже тридцать семь лет правил Ромул основанным им Римом. Пятого июля, в тот день, который в настоящее время называется Капратинскими нонами, Ромул приносил за городом, на Козьем болоте, жертву за весь народ в присутствии Сената и большей части граждан. Внезапно в воздухе произошла большая перемена: на землю спустилась туча, сопровождаемая вихрем и бурей. Остальной народ в страхе пустился бежать и рассеялся в разные стороны, Ромул же исчез. Его не нашли ни живым, ни мертвым. На патрициев пало сильное подозрение. Народ говорил, что они давно тяготились царской властью и, желая забрать управление государством в свои руки, умертвили царя, так как он стал с некоторого времени поступать с ними суровее и деспотичнее. Патриции старались рассеять подобного рода подозрения, причислив Ромула к богам и говоря, что он "не умер, а удостоился лучшей доли". Прокул, личность, пользовавшаяся уважением, поклялся, что видел, как Ромул возносился в полном вооружении на небо, и слышал его голос, приказывавший называть его Квирином.
В городе начались новые волнения и споры относительно избрания будущего царя: новые граждане не успели еще вполне слиться с прежними. Народ продолжал сильно волноваться, патриции вследствие царствовавших между ними несогласий также подозревали один другого. Все, однако, были согласны в том, что необходимо избрать царя, но спорили и расходились во мнениях не только о том, кому предложить корону, но и из какого народа должен быть будущий царь. Те, которые вместе с Ромулом первыми поселились в городе, не хотели и слышать, чтобы сабинцы, только впоследствии получившие право жить в городе и землю, имели власть над теми, кто принял их в свою среду. Но и сабинцы были правы, говоря, что после смерти царя своего Татия они не восстали против Ромула, но подчинялись ему как единодержавному владыке, вследствие чего имеют право требовать, чтобы будущий царь принадлежал к их народу. Они присоединились к римлянам не как слабейшие к сильнейшим, -- напротив, слившись с ними, они увеличили количество населения и возвели город на степень его нынешней славы. Вот о чем спорили они. Чтобы споры, возникшие вследствие безначалия, не перешли в открытое возмущение в то время, когда государство находилось в опасном положении, патриции, общее число которых доходило до полутораста человек, решили дать каждому из них права царской власти и позволить в продолжение шести часов ночи и шести часов дня приносить богам установленные жертвы и заниматься государственными делами. Такое разделение патриции считали удачным в том отношении, что оно уравнивало их, точно так же, как смена власти уничтожала в народе чувство зависти. Он видел, что в тот же день и ту же ночь одно и то же лицо из царя делалось простым гражданином. Этот образ правления римляне называют "междуцарствием".
