Том 3. Собор Парижской Богоматери - Виктор Гюго
Aduorsum, stimulos, laminas — crucesque, compedesque,
Nervos, catenas, carceres, numellas, pedicas. boias[108]
Ничего не помогает. Это ужасный человек. Я понапрасну бьюсь над ним.
— Ничего нового не нашли в его доме?
— Как же, нашли! — ответил мэтр Жак, роясь в своем кошеле. — Вот этот пергамент. Тут есть слова, которых мы не понимаем. А между тем господин прокурор уголовного суда Филипп Лелье немного знает древнееврейский язык, которому он научился во время процесса евреев с улицы Кантерсен в Брюсселе.
Продолжая говорить, мэтр Жак развертывал свиток.
— Дайте-ка, — проговорил архидьякон и, взглянув на пергамент, воскликнул: — Чистейшее чернокнижие, мэтр Жак! «Эмен-хетан»! Это крик оборотней, прилетающих на шабаш. Per ipsum, et cum ipso, et in ipso[109] это заклинание, ввергающее дьявола с шабаша обратно в ад. Hax, pax, max[110] относится к врачеванию: это заговор против укуса бешеной собаки. Мэтр Жак! Вы — королевский прокурор церковного суда! Эта рукопись чудовищна!
— Мы вновь подвергнем пытке этого человека. Вот что еще мы нашли у Марка Сенена, — сказал мэтр Жак, роясь в своей сумке.
Это оказался сосуд, сходный с теми, которые загромождали очаг отца Клода.
— А, это алхимический тигель! — заметил архидьякон.
— Сознаюсь, — робко и принужденно улыбаясь, сказал мэтр Жак, — я испробовал его на очаге, но получилось не лучше, чем с моим.
Архидьякон принялся рассматривать сосуд.
— Что это он нацарапал на своем тигле? Och! Och! — слово, отгоняющее блох? Этот Марк Сенен — невежда! Ясно, что в этом тигле вам никогда не добыть золота! Он годится лишь на то, чтобы ставить его летом в вашей спальне.
— Если уж мы заговорили об ошибках, — сказал королевский прокурор, то вот что. Прежде чем подняться к вам, я рассматривал внизу портал; вполне ли вы уверены, ваше высокопреподобие, в том, что со стороны Отель-Дье изображено начало работ по физике и что среди семи нагих фигур, находящихся у ног божьей матери, фигура с крылышками на... пятках изображает Меркурия?
— Да, — ответил священник, — так пишет Августин Нифо, итальянский ученый, которому покровительствовал обучивший его бородатый демон. Впрочем, сейчас мы спустимся вниз, и я вам все это разъясню на месте.
— Благодарю вас, мэтр, — кланяясь до земли, ответил Шармолю. — Кстати, я чуть было не запамятовал! Когда вам будет угодно, чтобы я распорядился арестовать маленькую колдунью?
— Какую колдунью?
— Да хорошо вам известную цыганку, которая, несмотря на запрещение духовного суда, приходит всякий день плясать на Соборную площадь! У нее есть еще какая-то одержимая дьяволом коза с бесовскими рожками, которая читает, пишет, знает математику не хуже Пикатрикса. Из-за нее одной следовало бы перевешать все цыганское племя. Обвинение составлено. Суд не затянется, не сомневайтесь! А хорошенькое создание эта плясунья, ей-богу! Какие великолепные черные глаза, точно два египетских карбункула! Так когда же мы начнем?
Архидьякон был страшно бледен.
— Я вам тогда скажу, — еле слышно пробормотал он. Затем с усилием прибавил: — Пока займитесь Марком Сененом.
— Будьте спокойны, — улыбаясь, ответил Шармолю. — Вернувшись домой, я снова заставлю привязать его к кожаной скамье. Но только это дьявол, а не человек. Он доводит до изнеможения даже самого Пьера Тортерю, у которого ручищи посильнее моих. Как говорит этот добряк Плавт:
Nudus vinctus, centum pondo. es quando pendes per pedes[111]
Допросим его на дыбе, это лучшее, что у нас есть! Он попробует и этого.
Отец Клод был погружен в мрачное раздумье. Он обернулся к Шармолю:
— Мэтр Пьера... то есть мэтр Жак! Займитесь Марком Сененом.
— Да, да, отец Клод. Несчастный человек! Ему придется страдать, как Муммолю. Но что за дикая мысль отправиться на шабаш! Ему, казначею Высшей счетной палаты, следовало бы знать закон Карла Великого: Stryga vel masca![112]. Что же касается малютки Смеральды, как они ее называют, то я буду ожидать ваших распоряжений. Ах да! Когда мы будем проходить под порталом, объясните мне, пожалуйста, что означает садовник на фреске у самого входа в церковь. Это, должно быть, сеятель? Мэтр! Над чем вы задумались?
Отец Клод, поглощенный своими мыслями, не слушал его. Шармолю проследил за направлением его взгляда и увидел, что глаза священника были устремлены на паутину, затягивающую слуховое окно. В этот момент легкомысленная муха, стремясь к мартовскому солнцу, ринулась сквозь эту сеть к стеклу и увязла в ней. Почувствовав сотрясение паутины, громадный паук, сидевший в самом ее центре, подскочил к мухе, перегнул ее пополам своими передними лапками, в то время как его отвратительный хоботок ощупывал ее головку.
— Бедная мушка! — сказал королевский прокурор церковного суда и потянулся, чтобы спасти муху. Архидьякон, как бы внезапно пробужденный, судорожным движением удержал его руку.
— Мэтр Жак! — воскликнул он. — Не идите наперекор судьбе!
Прокурор испуганно обернулся. Ему почудилось, будто сверкающий взгляд архидьякона был прикован к маленьким существам — мухе и пауку, между которыми разыгрывалась отвратительная сцена.
— О да! — продолжал священник голосом, который, казалось, исходил из самых недр его существа. — Вот символ всего! Она летает, она ликует, она только что родилась; она жаждет весны, вольного воздуха, свободы! О да! Но стоит ей столкнуться с роковой розеткой, и оттуда вылезает паук, отвратительный паук! Бедная плясунья! Бедная обреченная мушка! Не мешайте, мэтр Жак, это судьба! Увы, Клод, и ты паук! Но в то же время ты и муха! Клод! Ты летел навстречу науке, свету, солнцу, ты стремился только к простору, к яркому свету вечной истины; но, бросившись к сверкающему оконцу, выходящему в иной, мир, в мир света, разума и науки, ты, слепая мушка, безумный ученый, ты не заметил тонкой паутины, протянутой роком между светом и тобой, ты бросился в нее стремглав, несчастный глупец! И вот ныне, с проломленной головой и оторванными крыльями, ты бьешься в железных лапах судьбы! Мэтр Жак! Мэтр Жак! Не мешайте пауку!
— Уверяю вас, что я не трону его, — ответил прокурор, глядя на него с недоумением. — Но,
