Планета мистера Заммлера - Сол Беллоу
– Окей, дядя.
– Когда будет конец света, решать не нам. Для нас важно, что близится конец твоего отца.
– Я знаю. Зачем вы лишний раз мне это говорите?
Действительно – зачем? Вот Анджела сидит, выставив напоказ грудь и источая женские ароматы. Большие глаза почти сливаются друг с другом. Нужно ли рассказывать ей сейчас про Цезаря и тенктеров, нужно ли мучить ее идеями? Лучше оставить в покое это бедное существо – сейчас она подает себя именно так. Да ей и правда не позавидуешь. Но оставить ее в покое Заммлер почему-то пока не мог.
– Как правило, аневризмы приводят к смерти мгновенно, – сказал он. – Элья получил отсрочку, и это дает нам шанс.
– Какой? Вы о чем?
– Шанс кое-что прояснить. Благодаря ему твой отец стал реалистом: посмотрел в лицо тем фактам, которые до сих пор были скрыты в тени.
– Вы имеете в виду факты обо мне? Обо мне он по-настоящему знать ничего не хотел.
– Да.
– К чему вы клоните?
– Ты должна кое-что сделать для него. Ему это нужно.
– Что именно?
– Тебе виднее. Если ты его любишь, дай ему знак. Он горюет. Он в ярости. Он разочарован. И я не думаю, чтобы все дело было в твоих сексуальных похождениях. В такой момент они могут показаться мелочью. Неужели ты не понимаешь, Анджела? От тебя многого не потребуется. Нужно только дать человеку последнюю возможность собраться с мыслями.
– Если я вас правильно понимаю, вы предлагаете мне устроить старомодную сцену у смертного одра?
– Не все ли равно, как это назвать?
– То есть я должна просить у него прощения? Вы серьезно?
– Абсолютно.
– Но как я могу… Это будет слишком сентиментально и фальшиво, даже по меркам моего отца. Нет, вы обратились с вашим советом не по адресу. Я себе совершенно не представляю ничего подобного.
– Он хороший человек. И он при смерти. Неужели у тебя не найдется для него нескольких слов?
– А что тут скажешь? И, может быть, вы попробуете думать о чем-нибудь кроме смерти?
– Но она стоит сейчас перед нами.
– Вижу, вы останавливаться не собираетесь. У вас еще что-то на уме. В таком случае выкладывайте.
– Я могу говорить прямо?
– Да, только покороче.
– Я не знаю, что произошло у вас в Мексике. Подробности не имеют значения. Я просто хочу указать тебе на одну странность: на отдыхе ты можешь быть веселой, доступной и любвеобильной. Ты можешь заниматься фелляцией и групповым сексом – в том числе с незнакомыми людьми. Это все тебе можно, но нельзя воспользоваться последней возможностью помириться с отцом? Он очень любит тебя. Может быть, больше, чем кого бы то ни было. Он много в тебя вложил, и если бы ты постаралась ему чем-то ответить…
– Дядя Заммлер!
Анджела пришла в ярость.
– Ты сердишься. Понимаю.
– Вы меня оскорбили. Я уже много выслушала от вас обидного. Но сейчас вы переходите все границы, дядя Заммлер.
– Обидеть тебя я не хотел. Просто, по-моему, есть вещи, которые все знают. Ну или должны знать.
– Бога ради, прекратите.
– Хорошо. Не буду лезть не в свое дело.
– Вы в своей конуре ведете своеобразную жизнь. Рада за вас, но с чего вы взяли, будто это дает вам какие-то права? По-моему, вы ничего не понимаете в проблемах других людей. Вы говорите о фелляции? Да что вы знаете о таких вещах?
Не сработало. Анджела выдвинула тот же аргумент, что и агрессивный молодой человек в университете: он, Заммлер, уже выпал из обоймы. Высокий, сухой, неприятный старик, который всех осуждает и много о себе мнит. А кто он, черт побери, на самом деле? Вещь, вышедшая из употребления. К стенке его, á la lanterne![107] Отлично. Пожалуй, ему действительно не следовало так провоцировать Анджелу. Теперь он и сам весь трясся.
Серая медсестра вошла в палату и позвала его к телефону.
– Вы мистер Заммлер?
Он вздрогнул и вскочил, не зная, чего ожидать.
– Да! А кто… кто меня спрашивает?
– Ваша дочь. Можете поговорить в коридоре, у стойки дежурной медсестры.
Через несколько секунд он проговорил в трубку:
– Да, Шула? Говори! Что случилось? Где ты?
– В Нью-Рошелле. Где Элья?
– Мы его ждем. Чего ты хочешь, Шула?
– Ты про Уоллеса слышал?
– Да.
– Посадить самолет без колес – это не каждый сумеет.
– Да, великолепно. Он достоин восхищения. А ты, Шула, поезжай домой. Тебе нечего делать у Грунеров, незачем там рыскать. Ты должна была вернуться в город со мной, но опять поступила мне наперекор.
– У меня и в мыслях этого не было.
– Именно так ты и сделала.
– Неправда. В любом случае это в твоих интересах.
– Шула, не делай из меня дурака. О моих интересах ты позаботилась уже достаточно. Оставь их в покое. Зачем ты мне позвонила? Боюсь, я начинаю понимать.
– Да, отец.
– Ты нашла!
– Да, папа, разве ты не рад? Угадай где? В комнатке, где ты спал. В пуфике, на котором ты сидел. Я увидела тебя на нем, когда принесла тебе кофе, и сразу подумала: «Деньги здесь!» Я даже не сомневалась. Потом ты уехал, я разрезала пуфик, а внутри и правда тайник. Ожидал ли ты такого от кузена Эльи? Лично я удивлена. Мне не хотелось верить в эту историю, но пуф действительно оказался набит пачками стодолларовых бумажек.
– Боже правый.
– Я их не пересчитывала, – сказала Шула.
– Не лги мне.
– Ну хорошо, я сосчитала. Но я ведь в этом не разбираюсь: ни в деньгах, ни в бизнесе.
– Ты говорила с Уоллесом по телефону?
– Да.
– Сказала ему?
– Ни слова.
– Правильно. Шула, теперь ты должна все передать мистеру Видику. Позвони ему, путь приедет. И возьми с него расписку.
– Отец!
– Да, Шула.
Заммлер подождал. Он ясно видел, как дочь, вцепившись в трубку одного из белых грунеровских телефонов, мысленно перебирает аргументы. Как она борется с негодованием против его глупого упрямства и старомодной честности. Которая дорого ей обойдется. Он прекрасно понимал ее чувства.
– Папа, на что ты будешь жить, когда Эльи не станет? – произнесла Шула.
Хороший вопрос, и очень своевременный. Отношения с Анджедой Заммлер испортил. «Я никогда не прощу вас, дядя», – скажет она и действительно не простит.
– Будем жить на то, что есть.
– А если Элья нам ничего не оставит?
– Это уж только ему решать.
– Но мы ведь одна семья. Вы с ним были так близки…
– Ты сделаешь, как я скажу.
– Послушай меня, отец. Я ведь о тебе забочусь. А ты мне даже ничего не сказал про мою находку.
– Ты чертовски проницательна, Шула. Поздравляю. Молодец.
– Вот именно. Когда ты сидел на этом пуфике, я заметила, что он топорщится не так, как остальные. Потом ощупала его: внутри шуршала бумага. Я сразу все поняла. Уоллесу, конечно, ничего не сказала. Он спустит эти деньги за неделю. А я могла бы купить себе новые вещи. Если бы я одевалась в «Лорде и Тейлоре», то вид у меня был бы менее эксцентричный, и, пожалуй, у меня появился