Бабуля-суперопекун - Кейт Лонг
— Вам повезло, — сказала я, — Мэгги читает книги, но предпочитает благочестивые книги из церковной библиотеки или романы с рынка, где героиня начинает свой путь в дешевой шали, а заканчивает в брюссельских кружевах. Так что она не утруждает себя хождением в библиотеку.
К тому же, подумала я, если вы не ожидаете встретить кого-нибудь, зная, что этот человек в отъезде, вы можете его и не заметить.
Взгляд мамы все еще был устремлен в потолок.
— Я никогда не анализировала свои поступки, мне просто необходимо было быть рядом с тобой. Ты не понимаешь, как мне этого хотелось.
— Но не тогда, когда я была грудным ребенком.
— Я ведь говорила тебе, что была больна. У меня была депрессия.
Наступила тишина. Мне хотелось спросить ее об отце и о Кэллуме, но я боялась.
— Знаешь, что я думаю? — внезапно проговорила она. — Я думаю, что нам надо выпить.
А мне надо было сделать кое-что еще.
— Можно воспользоваться вашим туалетом?
— Вверх по лестнице и направо. Шерри, бренди или мартини?
Мне все эти напитки казались отвратительными.
— Мартини — это классно!
На лестничной площадке я остановилась. Ванная комната была налево, предполагаемая моя комната — прямо передо мной. Шторы были опущены, свет включен, пижама лежала на кровати. Справа было еще две двери. Я вошла в ее комнату.
Наверное, мне хотелось, чтобы это была келья. В комнате преобладали цвета сосны и пастели. Она была ничем не примечательна, за исключением того, что вдоль стены, под окном, лежали стопки книг. Туалетный столик был пуст, на нем не было косметики и даже на прикроватной тумбе я увидела лишь пару очков для чтения и пузырек с таблетками. Но над комодом висели две газетные вырезки, на которых я обнаружила свое изображение. На одной я получала приз за победу в викторине в третьем классе, а вторая была сделана на фестивале урожая. Я держала тарелку с луковицами и улыбалась. Обе вырезки были ламинированы и приколоты к стене. Затем я увидела цветное фото. Я вспомнила: его сделала мисс Мегера после того, как я сообщила ей, что получила приглашение в Оксфорд.
Минуту я стояла и улыбалась, вспоминая. Потом в памяти возникла другая картина: я кричу в телефонную трубку, которую держит у моего уха Полл, но так, что я могу только говорить, не слыша собеседника. «Это опять тот ужасный извращенец, — говорит она, трясясь от бешенства, — не слушай эту мерзость. Просто скажи ему, скажи, чтобы он убирался из нашей жизни!»
Я выключила свет и закрыла за собой дверь.
Когда я спустилась вниз, то увидела на кофейном столике два бокала мартини.
— Я не жалую алкоголь. Не помню, когда в последний раз пила вино. Но сегодня вечером нам следует выпить. Хочешь, я приготовлю нам поесть?
Это был странный вопрос, потому что единственное, что у нее было из еды — два пшеничных батончика, слегка смоченных молоком, чтобы они сохраняли свою форму, и мартини, если его можно назвать едой. Мне хотелось помочь ей, но она настояла на том, чтобы я осталась в гостиной у телевизора. В конце концов она принесла тарелку с пастой и брокколи с сыром, приготовленных из полуфабрикатов, в которые надо только добавить воды, и мы поужинали, сидя на диване перед телевизором.
— Я не ожидала, что сегодня буду ужинать не одна, — сказала она, наблюдая, как я ковыряю вилкой маленький запечатанный пакетик с соусом.
— Нет, нет, все очень вкусно! — сказала я, и это было правдой.
От голода я готова была съесть кухонную мочалку. На экране перед нами Стинг пел о невыносимом одиночестве, хотя вид у него был цветущий.
После того как мы поужинали, она провела меня обратно на кухню, и мы стали мыть посуду. Сказалось действие мартини, и я почувствовала, что становлюсь храбрее.
Я спросила:
— Ты очень переживала, когда умер мой папа?
— Да, очень. Я даже заболела.
Я сделала вид, что ничего не знаю.
— Он погиб в автомобильной катастрофе?
— Я не была в этом виновата, — быстро проговорила она. — Так сказал следователь. Было проведено надлежащее расследование, и судья вынес вердикт, что смерть наступила в результате несчастного случая. У меня есть вырезки из газет, где об этом написано.
Я продолжала чистить раковину, смывая кусочки еды в сливное отверстие.
— Я сейчас покажу тебе.
— В этом нет необходимости.
Она положила на стол чайное полотенце и взяла меня за руку.
— Ну да, конечно. Могу себе представить, что тебе наговорили. — Она крепче сжала мою руку. — Я знаю, ты должна меня ненавидеть, я это точно знаю.
— Я не могу определить, что чувствую, — сказала я после некоторой борьбы. Если мы не будем честны друг с другом, ничего хорошего не выйдет. — Тот разговор по телефону — там все было подстроено. Я не собиралась говорить тебе, чтобы ты убиралась. Просто я думала, что это кто-то другой.
Слезы показались у нее на глазах.
— Я всегда была неподалеку. Мне хотелось помогать тебе. Тебе понравилась одежда, правда? Я подбирала эти наряды неделями, месяцами. Я хотела, чтобы у тебя было все самое лучшее.
— Они очень красивые.
В ее комнате я изобразила удивление при виде своих фото.
— Видишь? Я смогла их повесить только после смерти отца, но все эти годы я была рядом с тобой.
Я сидела на кровати и смотрела, как она вынимает из комода небольшой плоский чемоданчик, а оттуда — отчет следователя. Мне было неловко читать его при ней, я бы предпочла остаться одна, но она явно хотела видеть мою реакцию.
— Теперь тебе понятно? — сказала она, когда я закончила читать.
Это была правда. Из бумаги следовало, что она невиновна. Это мой отец был виноват в том, что ехал, как ненормальный. Я думала, какая же Полл лгунья. Я и ненавидела ее, и понимала.
— Он был таким самонадеянным, — начала мама, — он все делал так, как хотел, жил по своим собственным правилам. Он никогда не думал о других…
— Не смей! — закричала я. — Никогда не говори так о нем! Я не хочу это слышать. Если ты станешь говорить о нем плохо, я немедленно уйду из этого дома и никогда не вернусь, обещаю! Я пришла сюда не для того, чтобы слушать, как моего отца поливают грязью.
Я засунула отчет обратно в конверт и бросила его в открытый чемоданчик. Она вышла из комнаты, и через минуту я услышала звук льющейся воды и
