Мор Йокаи - Венгерский набоб
В конце концов братья стали стороной обходить Карпатфальву, будто калабрийский какой постоялый двор, пользующийся дурной славой, а столкнется кто ненароком с хозяином, уже издали ну оправдываться: я, мол, грехи свои искупил, оставь ты меня в покое.
На кого же и это не действовало, тех заманивал Карпати на собрания у Сент-Ирмаи, обсуждавшие общественные дела.
Там заседали все люди серьезные, ученые, просвещенные, и наши не привычные к такой обстановке молодцы прескверно себя в ней чувствовали, поеживаясь при мысли, что Сент-Ирмаи, чего доброго, и с женой своей познакомит, дамой, по слухам, тонко воспитанной, высокообразованной - а в присутствии таких ой-ой как бывает не по себе.
Вот г-жа Карпати, с той легче гораздо. Про нее хоть известно, что не из родовитых каких-нибудь; значит, и слов не надо особенно выбирать, дома небось всякое слыхала и лыко в строку не поставит, ежели в веселую минуту сам кудрявое что-нибудь загнешь; это тебе не графиня Сент-Ирмаи. Перед этой ни пикнуть, ни пошевелиться, эта в Англии, вишь, воспитывалась, а про англичанок говорят, что при них даже если ногу на ногу положишь или просто перчатку снимешь или в разговоре такое невинное слово нечаянно употребишь, как "пуговица", "рубашка", "булавка", "чулки", они тотчас встанут и общества своего лишат.
С такими не знаешь никогда: а вдруг ты ужасную невоспитанность допустил.
Краем уха слышали мы уже и еще про одно имевшее в ближайшем будущем народиться публичное установление, которое должен был возглавить г-н Янош, подавший самую его идею, с одобрением встреченную во всех без изъятия общественных кругах.
Все партии, какое отличие ни носили - белое, черное, красное или пестрое перо, зеленую ветку или ленточку, как себя ни именовали, консерваторами, реформаторами или либералами (о радикалах тогда еще не слыхивали), будто по волшебству объединились вокруг этой идеи, этого предложения, коего непреходящую, несуетную ценность лучше всего то доказывает, что оно и до сего дня пользуется такой же, если не большей, популярностью, не только не убавив, но и решительно прибавив в зажигательной своей, вдохновляющей силе.
Обладающая сей магической силой идея, счастливым провозвестником которой был Янош Карпати, звалась: общество борзятников.
Ни минуты не сомневаемся, что после предисловия столь хвалебного вы уже и сами это отгадали.
Борзая, несомненно, - один из важнейших и примечательнейших феноменов отечественной природы. Но по причине многообразного ее социального воздействия приходится сию породу трактовать и как один из положительных факторов жизни общественной.
Не будем уж напоминать о том мистическом почти, - можно сказать, гипнотическом, - влечении, каковое дворянство наше питает к статному сему животному, словно чуя в нем аристократа собачьего племени. Примем в соображение лишь то, что повсеместно в Эрдее и самой Венгрии нельзя представить себе приличного дома без этих благородных животных, которые образуют как бы дополнительное его население; это искони там в заводе. Куда ни ступишь, везде борзые: и во дворе вас за полы тянут, и на кухне зевают, и в передней чешутся, и в гостиной мух ловят, и в столовой встают на задние лапы, и под роялем, и в креслах, и на диване с хозяином и хозяйкой рядом сидят, в числе тем большем, чем богаче эти последние. Но и у самого захудалого дворянчика их по меньшей мере пара, пользующаяся теми же привилегиями. Прибавьте еще к этому заявление фельдмаршала Башты [Башта Дердь (1544-1607) - военачальник на службе у Габсбургов, деспотический наместник Трансильвании, изнурявший ее поборами], который грозился некогда, что не успокоится, пока эрдейский дворянин хоть одну борзую способен прокормить, и вы поймете, что пес этот - показатель национального нашего благосостояния и даже некий символ величия всего венгерского племени.
Но и в национальной экономике борзая тоже важный, существенный фактор, ибо, не говоря уже о том, что из кроличьего пуха делаются лучшие шляпы, кои, следовательно, видную статью нашей торговли составляют; не касаясь и того, что кролики, обгрызающие кору молодых саженцев - злейшие враги отечественного плодоводства и, если не травить их борзыми, ни о каких фруктах речи быть не может, обратим внимание лишь на одно: кто мощнейший двигатель умножения и улучшения конского поголовья в стране? Все та же борзая! Ведь кой черт, в самом деле, угонится за борзой? Для этого лошадь нужна, и хорошая. Так что охота с борзыми и коневодству содействует всенепременнейше.
Присовокупим, кстати, еще, что удовольствие, доставляемое псовой охотой, от многих пустых соблазнов отвлекает: от книжек дурных и глупых газет, сберегая исконную простоту нравов, не смущаемых навязчивыми науками да неугомонными поэтами.
И не думай, любезный читатель, будто псовая охота - занятие такое уж пустячное, никакой предварительной подготовки не требующее, и что борзых разводить так же просто, как книжки писать. Нет, тут большая предусмотрительность нужна, широчайшая осведомленность, богатый опыт и взаимный обмен идеями, тонкий ум и толстый кошелек. Ведь хорошая борзая по пятисот, шестисот форинтов идет, - пожертвуй, значит, хоть раз в жизни каждый венгерский помещик цену одного даже щенка на родную литературу, и ей бы расцвет вечный обеспечен, из чего ясно видно, какое важное, насущное дело псовая охота в нашем отечестве и как нам гордиться следует пред остальными всеми нациями, достигнув в сей сфере культуры совершенства такого, что века целые потребуются, пока догонят нас недалекие народы, кои тем временем в промышленности, торговле, искусстве да разных диковинных изобретениях изощрялись.
Какую сенсацию произвел в обеих Венгриях указанный проект Яноша Карпати, описать я не в силах, тут куда более мощная фантазия и вдохновенное перо потребны. Он все классы общества всколыхнул, пробудив его от вошедшей уже в пословицу спячки, заставив даже причиненные последними выборами обиды позабыть, в объятия примирения бросив враждующие семьи и оттеснив на задний план прочие все, мелкотравчатые проектики; да что там: в соперничество вступив - с гадательным долгое время исходом - с предложением основать Академию и пальму первенства ему отдав после того лишь, как основатели пообещались и этому, второму по важности общественному начинанию впредь содействовать в меру способностей.
Итак, можно с полным правом ожидать, что учредительное заседание, имеющее состояться в скором времени в Карпатфальве, будет одним из наиблестящих и увлекательнейших. Заверения об участии в знаменательном сем событии поступили из самых дальних местностей, и волнение, нетерпение весьма велики. Кто же, какая из гончих, прославленных в стране, выиграет приз - золотой кубок с надписью: "Ратовать в жизни учись, и лавры венчают тебя" [строка из стихотворения Ференца Кельчеи] (для борзой назидание весьма подходящее)? Марци Яноша Карпати или Зефир Мишки Хорхи? Все Подбюччье [Бюкк - лесистое нагорье на северо-востоке Венгрии] in massa [целиком, поголовно (лат.)] готово спорить, что обоих опередит Ласточка боршодского вице-губернатора, а Задунайщина почти без изъятия убеждена, что всех обгонит вывезенная из Беня, натасканная в Кишбере дерская [Дер город в северо-западной Венгрии, комитатский центр] Искра; но и те и другие с трепетом поминают одну эрдейскую чудо-зверюгу какого-то мезешегского компосессора [помещик, совладелец имения]; за нее ему в Венгрии уже двести золотых давали, но хозяин ни в какую, всеми чертями собачьими клянется, что к себе в Трансильванию увезет победные лавры.
В последние перед объявленным заседанием недели стряпчий едва справлялся с перепиской. Уже не то что руки, у него и голова теперь вся перепачкана: на светлых волосах, о которые перо вытирается, чернила особенно заметны; черен даже язык, которым пользуется он вместо промокательной бумаги, смело слизывая кляксы.
Господин Янош получает каждодневно целую кину писем со всех концов страны и сам их прочитывает.
В одном его поздравляют, в другом заказывают акции, в третьем обещаются прибыть. Есть отправители, коим видится уже заря благоденствия, занимающаяся над родиной, многие же собаководству прочат блестящее будущее; иные мудрым советом откликаются на проект статута, иные с охотой вызываются принять личное участие в разработке его параграфов. Один, по его словам, до конца дней своих был бы счастлив, попади он в наблюдательный совет, другой просит известить уважаемых членов, что лишен удовольствия попасть на заседание из-за подагры, но на состязании непременно будет представлен своей борзой.
Письма эти г-н Янош с удовлетворением оставляет лежать на столе, даже конвертов не разрешает выметать из кабинета. Пускай валяются, созерцать их доставляет ему всякий раз истинное наслаждение. Огню предаются лишь послания нескольких дерзких профанов, посмевших написать: подумали бы вы, дескать, лучше о яслях да школах для народа; на экономические общества, на художественные выставки усердие обратили, на урегулирование русла Тисы и Дуная у Железных Ворот, на Академию да на театр национальный и музей, на дороги и ссуды зерновые. Люди, мыслящие столь вульгарно, и ответа не удостаивались. Слишком г-н Янош проникся величием своей идеи, чтобы дать себя от нее отпугнуть. Жертвовал же он и на все названные цели, которые граф этот беспокойный и другие удержу не знающие патриоты навязали своими диспутами нации. Верно, конечно, что даже половины денег, отпускаемых им ежегодно на собак, хватило бы все эти предприятия вызволить из затруднений, но из них они и сами как-нибудь выпутаются, это тоже ясней ясного, а псовая охота жертв требует: гончая, она, как сказано, "non nascitur, sed fit" [не рождается, но делается (лат.)], - не родится ею, а становится благодаря надлежащей выучке.
