Преследователь (Записки Даниэля Бренделя) - Гюнтер Вайзенборн
Если бы он поднял селедку и не окликнул меня, я бы, пройдя несколько шагов, обернулся и изобразил на лице удивление, словно только сейчас заметил потерю.
Но он оказался честным человеком. Он окликнул меня:
— Эй, послушайте!
Я обернулся. Он поднял селедку и спросил:
— Ваша рыбина?
Я вытаращил глаза:
— Как она очутилась у вас?.. Уж не я ли ее…
— Ну конечно, вы обронили. Эх, вкусная, должно быть, голубушка, а?
Меня удивил его неожиданно низкий голос. Я улыбнулся ему. Мы оба остановились. Он тоже засмеялся. Лицо у него было доброе; на носу сидели очки в медной оправе, тонкую морщинистую шею венчала костлявая птичья головка.
— Что же вы хотите получить в награду за находку?
— Рыбью голову для моей Мурлышки.
— Это ваша кошка?
— Ну, конечно; красивая, трехцветная.
Мы прошли вместе несколько шагов и опять остановились. Я развернул бумагу, и он положил туда селедку. Он смотрел на нее с вожделением.
— Селедочки что надо. Верно, трофейные, а?
Я медлил и не завертывал селедки.
— Знаете что? Оставьте себе. Вы ведь ее нашли. Я бы только дома заметил, что она выскользнула.
— Вы не шутите? — Сквозь очки он окинул меня недоверчивым взглядом.
— Берите, берите.
Он вынул селедку из бумаги. Я дал ему газету. Он завернул селедку и сунул стоймя в карман пиджака. Мы пошли дальше. Он что-то обдумывал. На углу перед пивнушкой он остановился.
— Я пропущу здесь стаканчик.
— До свиданья.
— Может, и вы за компанию выпьете?
— Ничего не имею против.
Мы стояли у стойки. Он пошептался с хозяином, и тот пододвинул ему прикрытую стопку водки. Он разом опорожнил стопку, запрокинув назад свою седую птичью голову, словно разглядывал потолок. Потом крякнул и поднял кружку пива:
— За ваше здоровье.
— И за ваше. — Мы не спеша тянули пиво и молчали.
— У вас что — свободный вечер сегодня?
— Да. Черт его знает, как ползет время.
— Дайте-ка я попробую угадать, кем вы работаете.
— Валяйте.
— Слесарь?
— Не-е.
— Наборщик?
— Угадали. Еще кружку!
— А где вы работаете?
— «Винклер и сын» — вот как наша лавочка называется, два квартала отсюда.
— А, знаю. Типография. Разве сейчас еще печатают книги?
— Не-е, так, печатаем всякую всячину.
— Ага, газеты.
— Не-е, карточки. Продуктовые карточки.
— Да, тепленькое у вас местечко.
И вдруг на меня уставились два хищных птичьих глаза, внимательные, зоркие и, как мне показалось, очень недоверчивые.
— Скажете тоже. Тут все на счету. Даже самый что ни на есть маленький талончик на табак не уведешь, ни-ни.
Он приблизил ко мне свою птичью голову. Лукаво посмотрел через очки.
— Тут ничем не поживишься, все сосчитано, сложено в пачки и сдано под расписку. Все равно как деньги.
Для начала этого было довольно. Я переменил тему разговора. Узнал, что он женат, что у него есть аквариум и что он любит играть в скат.
— Жалко, что у нас нет третьего партнера, — сказал я.
— Да, мой партнер лежит в больнице Сердца Иисусова. Заражение крови. Порезался отлитой строкой.
Я рассказал ему о нашем оркестре. Может быть, он заглянет завтра вечерком в наш ресторан? Там и в скат сыграть можно будет. Что ж, он не прочь.
На следующий вечер он сидел с женой в саду нашего ресторана и пил пиво кружку за кружкой. У нас было еще время, мы пригласили его, сыграли с ним в скат. Звали его Рихард Ян; в ближайший вечер мы получили много сведений о типографии. Мы подсаживались к его столику по очереди. Первым подошел Вальтер. Они расспрашивали друг друга о работе и заработке, а потом Вальтер, как бы невзначай, задал еще несколько вопросов. Потом он сыграл в скат с Рихардом Яном и со мной. Спустя некоторое время подошел Пелле. И все повторилось. Они познакомились и поговорили каждый о своей профессии. Потом появилась Ева и под конец — Мюке. Когда пора было идти на эстраду, мы оставили его вдвоем с женой. В антракте мы опять подсели к их столику. Они были в восторге.
— Да вы играете что надо. Первый сорт. Правда, правда, нам очень нравится. Верно, Герта?
И несловоохотливая Герта, у которой блестели от удовольствия глаза, закивала головой. Мы заметили, что недоверие их заметно поубавилось.
Позднее, когда Рихард с женой ушли, мы сопоставили все выуженные нами сведения и таким образом получили более или менее ясную картину. В один из ближайших вечеров мы опять сидели за столиком с Рихардом Яном и его пышнотелой половиной и рассказывали об ограблении одной типографии, где тоже печатались карточки, о котором мы будто слышали.
— У нас такого случиться не может, — заметил он.
— А почему?
Мы с напряженным вниманием смотрели на него. Был душный летний вечер. В воздухе ни дуновения. В саду сидело не много людей.
— Потому что у нас собака, полицейская, она во-о какая чуткая.
Он лукаво подмигнул нам и склонил немного на плечо свою птичью головку. У меня мелькнула мысль, что он догадался о нашем плане: как-то уж очень странно он реагировал на наш разговор. А что, если он осведомитель? А что, если он понял, что наши безразличные вопросы все бьют в одну точку? Или он ничего не подозревает? У него были какие-то необычайно пронзительные ястребиные глаза с светлым ободком вокруг зрачка.
Вальтер сидел против него, широкоплечий, невозмутимый; он презрительно бросил:
— Ну, с собакой-то взломщик-профессионал всегда справится.
— Да нет у нас никакой собаки.
— Как же так?
— Собаку три дня назад отдали в полицию.
Он рассмеялся нам в лицо и при этом не спускал с нас глаз. Что это могло значить? Издевается он над нами? Или он сыщик и чувствует, что здесь можно что-то выведать? Принимает ли он нас за коллег? Ведет ли с нами игру? Но в таком случае какую?
— Вы же сами сказали, что там есть собака.
— Да, раньше была.
Я рассмеялся, точно он сострил.
— Нам с вами везет на животных: сначала была селедка, теперь собака.
Мюке сморщил свое мальчишеское веснушчатое лицо и сказал:
— Но собаку нельзя съесть.
— Ого! Еще как можно!
— Рагу из пуделя — да это просто пальчики оближешь! — крикнул Мюке, и мы все расхохотались.
Когда Ян с женой ушли, мы держали совет. Мюке было поручено этой же ночью выяснить, есть ли у ночного сторожа собака. Мюке играючи выполнил
