Николай Старилов - Свободный поиск
Алексей замечал эти взгляды. Сегодня на пляже он увидел соседку рядом с собой. Когда он почувствовал, что кожа на нём, кажется, начинает дымиться, и не желая походить на тех облезлых существ, которые в первые же дни поджарили свои молочно-голубые тела, ушёл под навес, она перебралась туда вслед за ним. Он отнюдь не был неопытным мальчиком и таких женщин как она различал сразу. Есть что-то в них, в их выражении лица, взгляде, что-то трудно определимое, что однако, часто определяется одним словом, что объявляет об их доступности, и это вызывало у Алексея чувство брезгливости и скуки. Алексей протянул руку за хлебом и застыл.
Она собрала свои пушистые каштановые волосы и перетянула их на затылке лентой. Крепкие маленькие ноги были обуты в туфли, состоящие из подошвы и кожаной перепонки на пальцах. Алексея всегда очень удивляла способность женщин носить такую обувь. Вместо синего купального халата на ней было просторное розовое платье, затянутое в талии узеньким ремешком, оставлявшее обнаженными её красивые плечи. Он почему-то подумал, что она идёт к нему и какой-то безотчетный испуг охватил его. В следующее мгновение он уже понял, что не может быть, чтобы она шла к нему. Алексей мял в руке кусок хлеба, потом, спохватившись, положил его рядом с тарелкой, поковырял вилкой второе и вышел из-за стола.
На улице, немного придя в себя, он никак не мог понять, что же случилось. Что с ним происходит? Неужели только то, что сейчас рядом с ним нет Ксении? Значит, он уже давно был готов изменить ей с любой другой, которая только поманила бы его? Но он никогда не знал за собой донжуанских наклонностей и был сейчас поражен тем, что с ним происходит. Эта девочка… Он ничего не понимал сейчас в себе. Давно уже ему не было так плохо. Пожалуй только двенадцать лет назад он испытал тоже неудобство духа, когда по их взводу, окопавшемуся на высоте, била собственная артиллерия. В них не попали, корректировщики быстро перенесли огонь на немецкие позиции, но тем не менее вероятность попадания была и осязаемая мощь этой вероятности ежеминутно сотрясала землю, это была вероятность смерти и ощущение глупости этой смерти подавляло их больше, чем сами взрывы снарядов, во всяком случае его. Но сейчас, сейчас-то не стреляли — прекрасное море, солнце, золотой песочек — чего тебе ещё надо? А может быть всё это и было нужно, чтобы в нем снова что-то пробудилось, высвободилось из-под развалин старой любви, ушедшей теперь уже безвозвратно, ведь с Ксенией всё, в сущности, было решено, он не мог не понимать этого. Наваждение. Он усмехнулся. Неужели и правда южная, временами просто одуряющая жара, так действует на человека, пробуждая в нем то, о чем он может быть никогда и не догадывался. Причём тут юг. Конечно, обстановка как-то влияет, но всё-таки дело прежде всего в нем самом. В нём ли самом, вдруг спросил он себя. Но она, она-то всего только и сделала, что прошла мимо, то есть не сделала ничего. Неужели он мог бы её не заметить? Да нет, не может быть. Неужели только случайность определяет нашу жизнь? Ну, и что же, пусть случайность, значит надо принимать эту случайность, если она сама наша жизнь — глупо барахтаться, отбиваться от неё или делать вид, что её не существует, как будто это страшный сон детства, что-то недоступное нам, то с чем мы не можем бороться. Не можем ли? Может быть всё-таки можем? А если можем, то почему не боремся или боремся так, что наша борьба больше похожа на игру в поддавки? «Почему у меня так часто меняются мысли и настроения? Да она просто опутала меня, совратила меня,» — растерянно думал он, хотя понимал, что для тридцатилетнего мужчины это звучит несколько смешно по отношению к девчонке. И тем не менее это так… но ведь она его не «совращала». Вообще, в сущности, незнакома ему. Почему же он, едва увидев её сегодня, забыл всё? Это что же — любовь с первого взгляда? В мои-то годы. Бессмыслица. Так не бывает, потому что не может быть. Бессмыслица вообще всё это. Глупо. Нет, лучше не думать об этом совсем. Он пошёл на пляж, плавал, лежал на горячем песке и с радостью чувствовал, что уже не думает о ней, не понимая, что в нем сейчас происходит то внутреннее движение, которого сам он не замечал, но которое должно было принести ему решение.
Вечером на площадке перед домом отдыха были танцы. Светились разноцветные фонари и также как обычно и везде, под любую музыку все танцевали одинаково, если только можно назвать танцем, а почему бы и нет, это медленное перешагивание и топтание, которым люди занимаются, когда хотят теснее прижаться друг к другу. В летнем кинотеатре шел фильм, который она смотрела за неимением других уже раз десять еще дома, и Таня нехотя пошла на танцы — в конце концов ей не сто лет. Вокруг стояли мужчины и женщины, только женщин значительно больше, особенно средних лет, и смотрели на танцующих. Её почему-то никто не приглашал, и она почувствовала какое-то смутное беспокойство, хотя была уверена в себе, потому что знала, что она красива и нравится мужчинам. Сейчас она не понимала почему её никто не приглашает, не догадываясь о том, что её пока не приглашают именно потому, что она слишком красива и впервые появилась здесь. Она уже начала злиться на себя за то, что пошла на эту танцплощадку, но уходить было неудобно, потому что тогда кто-то мог бы подумать, что она приходила сюда специально потанцевать, но когда её никто не пригласил, ей пришлось уйти несолоно хлебавши. Поэтому она выпустив на губы высокомерную улыбку, делала вид, что пришла как все остальные, стоявшие вокруг — просто так, посмотреть. Её пригласили и она, не задумываясь, согласилась, чтобы только прекратить это тягостное для неё стояние. Её кавалеру было далеко за сорок. Густые с проседью волосы, нос картошкой, и весь он был какой-то широкий — широкие губы, широкий подбородок, широкие плечи. Некрасив, но мил. Он только молча смотрел на неё, почему-то не пытаясь заговорить, во всяком случае не от робости, её он преодолел в себе давно — это было видно сразу. Сильные руки, опытный взгляд. Наверное, у него была своя система. «Жаль только, что ему не придётся испытать её на этот раз», — подумала она, усмехаясь про себя.
— «Потому что во второй раз я с ним танцевать не пойду, на сегодня хватит глупостей.»
Кончилась музыка, мужчина поклонился, проводил её и встал рядом, похожий на старателя, застолбившего свой участок — и сам же играл роль ещё довольно крепкого столба, ясно извещавшего, что на его участок другим заходить не стоит.
«Так, по-видимому, этот танец мы простоим рядом. Он попытается завести со мной разговор, и следующий танец мы проведём в более тесном общении, и так далее»…!
Она всё понимала, но её как будто бес подталкивал — маленький такой бесёнок, вроде того, что сидел в кармане у кузнеца Вакулы — ей было безумно интересно, что произойдёт дальше. Она понимала, что опять делает глупость, но была не в силах уйти, и дело было не в партнере — в конце концов этот-то ей уж точно не нравился ни с какой стороны и никаких опасений в ней не возбуждал, но против воли эти разноцветные фонари, эта музыка, эта толпа танцующих и не танцующих, этот теплый вечер, эти звёзды — разбудили в ней ту двадцатилетнюю девчонку, которой она и была. Ей было приятно ощущать в себе эту прекрасную лёгкость, хотя где-то далеко, на задворках сознания, тихо сидела испуганная мыслишка, шептавшая, что это только опасный самообман. Стоявший рядом «партнер» сделал какое-то движение, и она слегка повернула к нему голову, как будто предостерегая его, давая понять, что все его надежды бессмысленны. Алексей увидел знакомое лицо — она танцевала с каким-то представительным мужчиной. Что-то как будто кольнуло его в сердце, хотя это была явная глупость. Он с досадой оглянулся вокруг, словно бы примериваясь, кого бы пригласить, хотя он не собирался никого приглашать. Она увидела его танцующим с этой женщиной, соседкой по столику, старательно окручивавшей его. Её морщины, накрашенные губы и брови, её возраст, всё вызывало в Тане презрение — неужели он не видит, что она старуха.
Жизнерадостный «массовик-затейник» объявил «белый танец», прокричав: «Дамы приглашают кавалеров» с таким чувством, словно ожидал, что все дамы сейчас же бросятся приглашать его одного. Мило улыбнувшись седовласому директору завода, базы или чего-то там еще, Таня подошла к Алексею. Она ничего не сказала. Она смотрела ему прямо и открыто в глаза, и он понял, что это то самое мгновение в его жизни, когда нужно проявить всю свою волю и решиться, не отступить, испугавшись того, чем всё это может кончиться. Он положил левую руку ей на талию, а в свою правую взял её левую руку, забыв от волнения, что это делается наоборот. В толпе танцующих было тесно и, чтобы её не толкали, он крепче прижал её к себе. Она не отодвинулась, только чуть отвернув и наклонив голову почти прижалась лицом к его плечу, а её волосы касались его губ. Камни на берегу, песок с теплыми следами человеческих тел, мохнатые водоросли, легкий свет луны, тёплый и свежий ветер, гладкие черно-голубые волны с белыми завитками гребней… Они остались совсем одни, только звёзды светили им сверху. Он провел рукой по её всегда пушистым волосам, зарываясь пальцами в их каштановый блеск, по обнаженным платьем плечам.
