Лео Перуц - Иуда Тайной вечери
Он гордо вскинул голову и, не удостоив своих зложелателей ни единым взглядом, отправился в подвал наполнить глиняный кувшин знаменитым "вино санто".
Отведав вина, Иоахим Бехайм почувствовал себя весьма уютно. Такое вино, сказал он себе, я готов пить каждый вечер, да и возле постели недурственно бы держать кувшинчик. Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. А живописцы и камнерезы вокруг продолжали свой разговор, и толковали они о предметах, весьма далеких от всего, что когда-либо вызывало у немца интерес.
- ...Вот почему я бы очень хотел написать ее в образе Леды, нагую и потупляющую взор...
- С лебедем на коленях?
- Да неужто? И кому же достался заказ?
- За индиго, свинцовые белила и золото я не меньше одиннадцати лир выложил.
- Нагую, но с одного боку...
- ...Открывает он, значит, сундук, запускает в него голову, ровно нырнуть собрался, ну, думаю, сейчас деньги достанет...
- ...Окутанную тремя покрывалами, тут уж я покажу, на что способен, ведь это трудная задача для живописца...
- И с лебедем на коленях?
- Кольчужник! Гончар! Ну мыслимое ли дело?! И оружейный литейщик!
- А достает он штуку сукна. Вместо денег - сукно на платье. Мне! Человеку, который своим искусством облагородил нравы этого города!
- Эта троица два года точно проваландается.
- Дурак он. Скряга. Я чуть по уху его не огрел этим сукном.
- Если ты не записной сотрапезник у господ, от которых получают столь превосходные заказы...
- Скряга он!
- С лебедем на коленях?
- Да, с лебедем на коленях. Но разве в этом дело? Пернатую тварь ей кто угодно подрисует.
- А вот и Манчино. Долгонько мы нынче его дожидались. Сюда, Манчино!
- Тут сам Папа ничего бы не смог поделать - Манчино все равно бы раньше не явился. С толстухой своей миловался, совсем голову потерял.
- Шагает герой после схваток любовных...
- ...В блудилище, где вместе с ней живет.
- Совершенно верно. Прямиком оттуда. У кого-то есть возражения?
Дремоту немца как рукой сняло; он узнал низкий, звучный голос, произнесший последнюю фразу, и открыл глаза. Рыночный певец, тот самый, с изрытым морщинами лицом и горящими глазами стоял посреди трактирного зала и декламировал стихи:
Скажи, что любишь ты меня. Я страстно
Ожившим отплачу тебе огнем.
Твоя постель нам будет - рай прекрасный
В блудилище, где вместе мы живем4.
- Хозяин! - прервал он декламацию, подсаживаясь к своим приятелям. Подай-ка мне поесть, только смотри не прогадай с выбором блюд, иначе не миновать тебе убытка. Потому что в кармане у меня всего один медный сольдино, зато неподдельный и полновесный. На чем я остановился?
В бою страстей вкусил победы вящей
Я, как Ахилл, что мирмидонян вел.
Потом ушел. Ее оставив спящей
В блудилище, где вместе мы живем.
- Эти стихи, - заметил один из сидевших за тем же столом, - мы все от тебя уже раз десять с лишком слыхали, трактирщик и тот их наизусть выучил. Сочинил бы что-нибудь новенькое, Манчино, глядишь, и ужин образуется.
Бехайм подозвал хозяина.
- Кто этот человек, который только что вошел? - спросил он. - С медным сольдино. Наружность у него довольно странная.
- Этот? - презрительно бросил хозяин. - Вы не первый обратили на него внимание. Стихоплет. Сочинитель. Читает тут свои вирши, тем и добывает себе пропитание. Они зовут его Манчино, Левша, потому что он все делает левой рукой, оружие и то держит в левой и ловко с ним управляется, сущий душегуб. Как его звать на самом деле, никто не ведает, и он сам тоже. Однажды утром его с разбитой головой подобрали на тракте и отнесли к лекарю, а он, как очнулся, ничего не мог вспомнить, что было раньше, даже имя свое позабыл. Странно, сударь мой, что человек позабыл свое имя. Мессир Леонардо, который часто сюда захаживает и ведет с ним разговоры... Как, сударь?! Вы не знаете мессира Леонардо? Мессира Леонардо, который отлил в бронзе коня покойного герцога? И не слыхали о нем никогда? Дозвольте спросить: вы откуда пожаловали? Не от турок ли? Я вам вот что скажу: этакий Леонардо рождается на свете, я чай, раз в сто лет. Подлинный гений, сударь! Подлинный гений во всех искусствах и науках! Я, сударь, трактирщик, мое дело кухня, и меня вы не спрашивайте, хоть, к примеру, в винах я разбираюсь отменно, но вы других спросите, кого угодно в Милане спросите про мессира Леонардо, флорентийца, и всяк вам скажет - и досточтимый брат Лука, и мессир д'Оджоно, художник, что сидит подле Манчино... да, верно, подле этого самого Манчино, о котором у нас речь, так, стало быть, мессир Леонардо говорит, что имя свое и происхождение он забыл по причине раны в голове и по причине анатомии. Иногда он вроде как вспоминает, Манчино, и плетет тогда, что он-де сын герцога или другого какого знатного вельможи, и что отправился путешествовать для развлечения, и что есть-де у него городские дома, сельские усадьбы, рыбные пруды, леса и деревни, и все это ждет его, только он не знает где. А другой раз жалуется, что искони был нищим бродягой, терпел холод, голод и прочие напасти и несколько раз чудом спасся от виселицы. Один Господь ведает, где тут правда. Который год Манчино этот ходит ко мне в трактир, приятели когда кормят его ужином, а когда и нет. Да чего уж, от ломтя хлеба с копченой колбасой я не разорюсь. По-итальянски он говорит на манер савойских горцев, может, там его герцогство и находится, а может, выдумка это. Днем он, слышно, хороводится с гулящими девками, ну а больше я про него ничегошеньки не знаю, все вам рассказал.
Он взял у Бехайма кувшин, чтобы вновь наполнить его вином. Человек, о котором он вел речь, сидел откинувшись на спинку стула, устремив взгляд на закопченные балки, откуда свисали хозяйские колбасы. Потом обратился к своим соседям:
- Вы правы, укоряя меня в том, что я докучаю вам стихами, которые вы уже знаете. Вот почему я только что сложил новые и надеюсь, они придутся вам по сердцу. Итак, слушайте балладу о вещах, какие я знаю, и об одной вещи, которой не знаю.
- Слушайте новую балладу Манчино о вещах, которые... Ну! Начинай! Тишина, все слушают! - крикнул его сосед слева.
Хозяин, вернувшийся с полным кувшином, остановился в дверях, наблюдая за происходящим.
- Однако ж здесь, в этом трактире, - Манчино отвесил поклон в сторону Бехайма, - есть человек, нам незнакомый и, быть может, отнюдь не расположенный слушать мои стихи.
Бехайм почувствовал, что все смотрят на него, и, смекнув, что речь о нем, поспешно встал и заверил, что не менее других сгорает от нетерпения услышать эти стихи. Невелика радость, добавил он, пить вино в одиночку, ведь он пришел сюда в расчете на веселое общество. Засим он назвал свое имя: Иоахим Бехайм.
- Коли так, давайте без церемоний! - воскликнул один из компании Манчино, лысый, с уже седеющими усами. - Садитесь к нам, будем вместе пить и веселиться. Меня зовут Джанбаттиста Симони, я резчик по дереву, и в соборе, справа от главного портала, в первой боковой капелле, вы можете увидеть моего молодого Христа. Здесь, в "Барашке", я наставляю новичков.
- Черт меня побери, если я сейчас не выведаю, где найти эту Аннетту, пробормотал Бехайм; со стулом в одной руке и беретом в другой он перебрался к художникам и, усаживаясь подле лысого резчика, наставника новичков, еще раз повторил, что звать его Иоахим Бехайм. Другие тоже назвали свои имена, но они в его памяти не задержались. Лысый резчик поднял кубок.
- За наше знакомство! Вы уже побывали в соборе? - тотчас спросил он, ибо, как все миланцы, гордился этим замечательным сооружением, воздвигнутым во славу Господа Бога и города.
- Нет, я слушал мессу в церкви братьев-доминиканцев, - ответил Бехайм. - Она удобно расположена, в двух шагах от моего жилья. Впрочем, так было раньше, теперь придется ходить к Святому Иакову, а это довольно далеко. Дело в том, что я нынче съехал с постоялого двора на Малой Кузнечной.
Удовлетворив таким образом любопытство резчика, немец перегнулся через стол и попробовал завести разговор с Манчино.
- Если мне не изменяет память, - начал он, - я видел вас, сударь, несколько дней назад на рынке...
- Что вам угодно? - спросил Манчино, который мысленно шлифовал свои стихи.
- На овощном рынке. Вы там стояли на возвышении, на капустном бочонке...
- Баллада о вещах, какие я знаю, - сказал Манчино. - В ней три строфы и, как положено, краткое послание.
- ...И пели, - упрямо продолжал немец. - А девушка, что прошла мимо...
- Тихо! Тихо! Слушайте! - вскричал мастер-камнерез за соседним столом, да так зычно, что брат Лука, по-прежнему склоненный над своими геометрическими чертежами, вздрогнул от испуга. Трактирщик, аккурат собиравшийся наполнить вином оловянный кубок немца, замер с поднятым кувшином, будто изваяние.
Манчино взобрался на стул. Тусклый свет лампы озарил его изрытое морщинами лицо. Тишина кругом, только в дымоходе словно бы жаловались и плакали грешные души. И он начал:
Я знаю - по коре - деревьев стать,
