Болеслав Прус - Эхо музыки

Но в эту минуту тот коснулся струн. Только проиграл он несколько первых тактов, как один из рекрутов, узнав мелодию, затянул:

Не затем поется, чтоб всем слышно было,

А затем, чтобы душа не ныла!

Ему стали вторить другие:

Не затем поется, чтобы нас слыхали,

А чтобы веселье по свету гуляло!

Фельдфебель с интересом прислушивался. И ему эта песня была знакома, когда-то он знал и слова и мотив, но давно позабыл.

А музыкант уже заиграл другое, и хор тотчас подхватил:

В несчастливый час мы сошлись с тобою.

Расстаться нам наступило время,

Пусть далеко ты, не подашь мне вести,

Все равно сердца вечно будут вместе.

Пресвятая дева, сжалься надо мною,

Ты всегда была мне матерью родною.

Ниспошли мне силы, дай мне утешенье.

Помоги, откликнись на мое моленье.

Так одна мелодия сменялась другой, звучала песня за песней, и фельдфебель, к своему удивлению, припоминал каждую из них. Но не только это его поразило. Старый музыкант по временам извлекал из своей скрипки такие удивительные звуки, что фельдфебеля дрожь пробирала. Он не раз слыхал игру полковых оркестров, но никогда музыка не волновала его так - казалось, звуки проникают в грудь, доходят до самого дна сердца.

- Ну и чудак! - прошептал фельдфебель, глядя в запотевшее окно на скрипача, который, заложив нога за ногу, сидел на заборе, как в кресле.

Новобранцы пели, а фельдфебель уже не вслушивался в слова. Он был весь захвачен удивительной музыкой. То были не звуки мертвого инструмента, а рыданья и вздохи, то говорили тоска и боль, разрывающие человеческую грудь. И ему они когда-то были понятны, но когда? Может быть, когда он был унтер-офицером? Нет, много раньше, в деревне, когда и он выводил детским тонким голоском:

Шла сиротка мимо сжатой полосы, на нее напали злые псы.

Как же ей отбиться? Некому вступиться!

Вступился, вступился всевидящий с неба,

Отогнал собак он корочкою хлеба.

И случилось чудо. Каменный человек, не знавший, что такое мечта, в эту минуту грезил наяву. Исчезли казарма, рекруты, - перед ним расстилался луг, облитый майским солнцем. Он узнавал извилистую речку, и лес на холме, и выгон, где паслось деревенское стадо. Вот корова его матери, белая с коричневыми пятнами. А вот и компания деревенских пастушат, - и среди них он сам. Да, да, это он, в старой соломенной шляпе с широкими полями, в синей безрукавке. Его товарищ, десятилетний Томек, играет на дудочке, а другие поют, и он ясно слышит унылый напев и повторяет за ними слова:

Ступай, сиротинка, к мачехе скорее,

Пусть она рубашку выстирает чисто.

Ах, она стирая, рвет рубашку в клочья

И меня потом в ней по земле волочит.

Вот из деревни идет сестра, несет ему обед в горшках. Да, это ее русые волосы, розовая юбка и голубой передник. Всмотревшись, он видит, что нога у сестры обвязана тряпкой - она ее поранила, собирая хворост в лесу...

Фельдфебель тряхнул головой, крепко протер глаза - и видения рассеялись. Он снова был в казарме, слышал пение новобранцев и звуки скрипки за окном.

- Что за черт! - прошептал он. - Пьян я, что ли? Нет, я сегодня и капли в рот не брал. Может, заболел?

Он действительно вспомнил, что, когда болел тифом, ему тоже мерещилась всякая всячина. Но тогда это его мучило, а сейчас, наоборот, сердце наполняли непонятная радость и грусть.

Опять страстно зарыдала скрипка под смычком музыканта, и опять увлекла старого солдата в прошлое:

Ой, в зеленой роще пташки распевают,

А моего Яся на войну угоняют!

Не год, не два война длится,

И матери бедной по ночам не спится.

Да это та самая песня, которой его провожали в солдаты! Вот он сидит в плетеном кузове брички, а впереди на телеге едут музыканты и играют, не щадя сил. Слышен чей-то плач - это мать стоит у дороги...

Фельдфебель сел - ноги его не держали.

- Боже ты мой, боже!.. - бормотал он, тяжело дыша. Вздохи распирали ему грудь, к глазам подступали слезы, но плакать он не мог и только глотал их.

Скрипка на миг умолкла, и старый солдат пришел в себя. Он поглядел в окно. Музыкант все еще сидел на заборе, безобразный, лохматый, и натягивал струну, а от печи падали на его фигуру красные отблески пламени, придавая ей какой-то фантастический вид.

Скрипач только в эту минуту заметил фельдфебеля.

- Эй, пан вояка! - крикнул он, нагибаясь к окну казармы. - А пустили бы вы жен к вашим хлопцам... чтоб не горевали!

Услышав это, новобранцы притихли и с беспокойством смотрели на своего начальника.

Фельдфебель был в нерешимости. Однако через минуту кликнул полицейского и, не глядя на него, сказал:

- Приведи баб под окна. Пускай хлопцы натешатся. - Потом буркнул про себя: - Он - колдун, скрипач этот, он умеет вызывать духов... он мне мать родную показал и нашу деревню... Спаси, господи, и помилуй! - добавил он, крестясь.

Через несколько минут мещанин, просунув руки сквозь решетку, уже обнимал жену, деревенская баба - своего Валека, а старый еврей шептал больному сыну:

- Ты сразу ложись в госпиталь... тебя освободят...

Музыканта уже не было на заборе, но фельдфебель, поглядывая в окно, всякий раз крестился и бормотал:

- Колдун! Ей-ей, колдун... Он умеет вызывать духов...

ПРИМЕЧАНИЯ

ЭХО МУЗЫКИ

Рассказ впервые опубликован в 1880 году.

Стр. 85. ...творца музыки будущего. - Имеется в виду знаменитый немецкий композитор Рихард Вагнер (1813-1883).

Стр. 96. Я вернулся из преисподней... - отрывок из стихотворения польского поэта Адама Асныка (1838-1897) "Орфей и вакханки".