Джером Джером - Мальвина Бретонская
Аргументы здравого смысла на миссис Малдун не подействовали бы. Профессор чувствовал это - да их и не было у него под рукой. Он отдал сквозь дверь распоряжение отвести «мадемуазель» в столовую и прислушивался, пока шаги Друзиллы не замерли в отдалении.
- Вы слыхали когда-нибудь про Белых Дам? - прошептал профессор.
По части фей и эльфов было, пожалуй, не много такого, о чем миссис Малдун не слышала бы и во что бы не верила. Уверен ли профессор?
Профессор дал миссис Малдун слово чести джентльмена. «Белые Дамы», как, безусловно, знала миссис Малдун, принадлежат к числу добрых фей. При условии, что никто ее не обидит, бояться нечего.
- Да уж я-то наверняка ей дорогу не перейду, - сказала миссис Малдун.
- Она недолго у нас прогостит, - добавил профессор. - Мы просто будем с ней вежливы.
- Лицо-то у ней доброе, - согласилась миссис Малдун, - и обхожденье приятное.
Дух у этой хорошей женщины заметно поднимался. Расположением «Белой Дамы», возможно, стоило и заручиться.
- Нужно сделать ее нашим другом, - ухватился за эту возможность профессор.
- И запомните… - прошептал профессор, раскрывая дверь, чтобы дать выскользнуть миссис Малдун, - …никому ни слова. Она не хочет, чтобы об этом стало известно.
Можно оставаться уверенным: миссис Малдун покинула ванную с убеждением, что, насколько это зависит от нее, то ни тени подозрения, будто Мальвина - кто-то иной, чем та, кем она выглядит в праздничном платье Друзиллы, в деревню не проникнет. Платьице было приятное, этакое летнее по характеру, с короткими рукавами и свободное в шее, и в любом смысле шло Мальвине гораздо лучше, чем самая изысканная мануфактура. Ботинки такого успеха не имели. Мальвина решила эту проблему, оставляя их дома вместе с носками всякий раз, как выходила из дому. Что это плохо, она понимала: свидетельством тому были ее неизменные попытки их упрятать. Их находили в самых неожиданных местах: запрятанными за книги в кабинете профессора, засунутыми в пустые банки из-под чая в кладовке миссис Малдун. Миссис Малдун невозможно было убедить даже извлечь их. Банка со всем содержимым молча выставлялась профессору на стол. Мальвину по возвращении ожидала встреча в упор с парой строгих, неумолимых ботинок. Уголки рта феи опускались линиями, наводящими на мысль о виновности и покаянии.
Прояви профессор твердость, она бы уступила. Но с черных «обвинителей»-ботинок взгляд профессора неудержимо переносился на «обвиняемые» белые ступни, и тотчас же в сердце он становился «защитником». Надо будет купить пару сандалий в следующий раз, как поедет в Оксфорд. Во всяком случае - что-нибудь поизящнее этих мрачных, бескомпромиссных ботинок.
К тому же, Мальвина и нечасто отваживалась покидать пределы сада. По крайней мере, днем, - наверное, следует сказать: в ту часть дня, когда деревня была на ногах. Потому что Мальвина, похоже, была из пташек ранних. Приблизительно в самый глухой, по мнению всякого христианина, час ночи миссис Малдун - и бодрствовавшая, и спавшая в ту пору в состоянии сильного нервного напряжения - вдруг слышала звук тихо отворяемой двери; выглянув из-за приподнятого уголка шторы, она успевала заметить порхание одежд, которые словно таяли в предрассветных сумерках; слышала все слабее и слабее долетающий с нагорья неизвестный напев, сливающийся с ответными голосами птиц.
На нагорье-то, между рассветом и восходом солнца, Мальвина и познакомилась с двойняшками Арлингтон.
Они, конечно, должны были лежать в постели - все трое, если уж на то пошло. Оправданием двойняшкам послужил их дядя Джордж. Он рассказал им про Аффингтонское70 привидение и пещеру Вейланда-кузнеца, а на день рождения подарил «Пак».71 Им всегда на день рождения дарили подарки на двоих - иначе они их взглядом не удостаивали. В десять часов они удалились каждый к себе в спальню и принялись по очереди не спать. При первом же проблеске рассвета следившая из своего окна Виктория, как уговаривались, разбудила Виктора. Виктор был за то, чтобы бросить всю эту затею и уснуть снова, но Виктория напомнила ему о «клятве», они совсем легко оделись и спустились по плющу.
На Мальвину они наткнулись поблизости от хвоста Белой лошади.72 Они поняли, что это фея, едва завидев ее. Но не испугались - по крайней мере, не сильно. Первым заговорил Виктор. Сняв шапку и преклонив колено, он пожелал Мальвине доброго утра и выразил надежду на то, что она здорова. Мальвина - очевидно, обрадовавшись встрече, - отвечала им, и тут пришел черед Виктории. До девяти лет у двойняшек Арлингтон была общая французская няня; а потом Виктор пошел в школу и постепенно все поперезабыл; Виктория же, оставшись дома, продолжала разговоры с «madame».73
- Ой! - сказала Виктория. - Так значит вы - французская фея.
Вообще-то профессор внушил Мальвине, что по причинам, не требующим разъяснений - он их ей, по крайней мере, так и не разъяснил - нельзя упоминать о том, что она фея. Но отрицать этого он ей не говорил. Да и как она могла? Самое большее, что можно от нее ожидать - это соблюсти в таком случае молчание. Поэтому она в ответ разъяснила Виктории, что зовут ее Мальвина и что она прилетела из Бретани в сопровождении «сэра Артура», добавив, что раньше часто слыхала про Англию и очень хотела на нее посмотреть.
- Ну и как она вам? - захотелось узнать Виктории.
Мальвина призналась, что очарована ею. Нигде еще не встречалось ей такого изобилия птиц. Мальвина подняла руку, и все трое смолкли и прислушались. Небо пылало, и воздух казался заполненным музыкой птиц. Двойняшки были уверены, что их там миллионы. Должно быть, они прилетели за мили, мили и мили, чтобы спеть для Мальвины.
И люди. Они такие хорошие, и добрые, и честные. Мальвина сейчас гостила («пользовалась гостеприимством», - сказала она) у мудрого и ученого Кристофера. «Обитель» была видна с того места, где они стояли - из-за деревьев торчали трубы. Двойняшки многозначительно переглянулись. Они ли не подозревали профессора с самого начала! Его черная ермолка, большой крючковатый нос и изъеденные червями книги с пожелтевшими страницами (волшебные! - теперь все сомнения исчезли), которые он часами буравил глазами сквозь совиные очки в золотой оправе!
К Виктору мало-помалу возвращался его французский. Ему позарез хотелось узнать, не встречалась ли Мальвина с сэром Ланселотом74 - «чтобы поговорить».
На лицо Мальвине набежала маленькая тучка. Да, она их всех знала: и короля Утура,75 и Игрэн,76 и сэра Ульфиаса-с-Островов. Беседовала с ними, гуляла по прекрасным землям Франции. (Это должно было происходить в Англии, но Мальвина покачала головой. Вероятно, они странствовали.) Это она спасла сэра Тристана77 от козней феи Морганы.78
- Только об этом, конечно, - пояснила Мальвина,- так никто и не узнал.
Двойняшкам стало любопытно: отчего же «конечно»? - но им не хотелось снова перебивать. Были и другие - и до, и после. О большинстве двойняшки даже не слышали, пока они не дошли до Карла Великого,79 после чего воспоминания Мальвины как-то потускнели.
Все они были весьма обходительны с ней, а некоторые так вообще вполне очаровательны. Но…
Складывалось впечатление, будто все они были для Мальвины не более, чем просто знакомыми - такими, с какими лишь проводишь время в ожидании… и тоске.
- Но сэр Ланселот-то же вам понравился, - настаивал Виктор. Ему хотелось, чтобы Мальвина восхищалась сэром Ланселотом и почувствовала, как много общего между этим рано покинувшим свет рыцарем и им самим. Тот случай с сэром Бедивером.80 Он и сам поступил бы точно так же.
О! да, - признала Мальвина. Он ей «нравился». Он всегда был такой… «превосходный.»
- Но он не был… никто из них не был моими сородичами, моими собственными дорогими товарищами…
Маленькая тучка надвинулась снова.
К периоду современной истории их вернул Бруно.
Первым долгом пастуха Полли по утрам было выпустить побегать Бруно. Тот прибежал запыхавшись и еле дыша, и, очевидно, в обиде на них за то, что в побег не взяли его. Он запросто мог бы всех выдать, не будь он самым всепрощающим из черно-рыжих колли. Просто-напросто за последние полчаса он чуть с ума не сошел от беспокойства, уверенный, что они совсем забыли о времени. «Вы что, не знаете, что уже вот-вот пробьет шесть? Что не пройдет и получаса, как Джейн примется стучаться во все двери со стаканами горячего молока, и наверняка уронит их и поднимет вопль, увидев, что постели их пусты, а окно распахнуто настежь?» Такими он намечал свои первые слова, но стоило ему учуять Мальвину, как они напрочь выскочили у него из головы. Он взглянул на нее один раз и плашмя свалился наземь, извиваясь и подползая к ней, поскуливая и одновременно виляя хвостом. Мальвина приняла его подданство, засмеявшись и погладив его по голове ножкой, от чего тот вознесся на седьмое небо восторга. Вчетвером они спустились с холма и расстались у ворот сада. Двойняшки выразили вежливую, но совершенно искреннюю надежду на удовольствие встретиться с Мальвиной снова; но Мальвину, по-видимому, охватили внезапные сомнения: осмотрительно ли она себя вела? - и потому отвечала она уклончиво. Через десять минут она спала, подложив под золотую голову вместо подушки свою круглую белую руку, в чем и убедилась миссис Малдун по пути на кухню. А двойняшки, обнаружив на свое счастье открытой боковую дверь, проскользнули в дом незамеченными и забрались обратно к себе в постели.
