Михаил Строганов - Лексикон Таро
Снизу текла река. Конца этой реке не было видно. Источник ее, громадный камин, продолжал ее питать. Так прошел час и пошел второй час. Тут Маргарита стала замечать, что цепь ее сделалась тяжелее, чем была. Что-то странное произошло и с рукой. Теперь перед тем, как поднять ее, Маргарите приходилось морщиться. Интересные замечания Коровьева перестали занимать Маргариту. И раскосые монгольские глаза, и лица белые и черные сделались безразличными, по временам сливались, а воздух между ними почему-то начинал дрожать и струиться. Острая боль, как от иглы, вдруг пронзила правую руку Маргариты, и, стиснув зубы, она положила локоть на тумбу. Какой-то шорох, как бы крыльев по стенам, доносился теперь сзади из залы, и было понятно, что там танцуют неслыханные полчища гостей, и Маргарите казалось, что даже массивные мраморные, мозаичные и хрустальные полы в этом диковинном зале ритмично пульсируют.
Ни Гай Кесарь Калигула, ни Мессалина уже не заинтересовали Маргариту, как не заинтересовал ни один из королей, герцогов, кавалеров, самоубийц, отравительниц, висельников и сводниц, тюремщиков и шулеров, палачей, доносчиков, изменников, безумцев, сыщиков, растлителей. Все их имена спутались в голове, лица слепились в одну громадную лепешку, и только одно сидело мучительно в памяти лицо, окаймленное действительно огненной бородой, лицо Малюты Скуратова…»
Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»
Аркан V — Папа
Трактовка образа:
Один единый в трех лицах, которые могут слагаться в любой последовательности: духовник, законодатель и судья. Оттого его власть даже не вызывает сомнений — он объемлет и повелевает всеми сторонами человеческой жизни, благоразумно избегая лишь акта рождения (соития) и акта смерти (казни, умерщвления).
Аркан Папа — символ власти над людьми, которая воздвигается не посредством насилия, а с помощью управления их умами и чувствами. Папа — «освященный» Жонглер, на которого не глазеют и над которым не смеются, перед кем приклоняют колени и замирают в смиренном благоговении.
Перед Папой смиряются из-за вечно преследующего человечество страха: перед жизнью и смертью, перед настоящим и будущим, перед ближними и перед собой. Потому что человек разумный — это человек боящийся хаоса, дыхание которого постоянно прорывается из-за ветхой пелены привычного и упорядоченного мира.
Психологический аспект:
Семь смертных грехов, семь поцелуев хаоса: Гордость (Superbia), Жадность (Avaritia), Зависть (Invidia), Гнев (Ira), Похоть (Luxuria), Чревоугодие (Gula), Лень (Acedia) — семь фундаментальных инстинктов человека в его многовековой борьбе за существование, помноженные на культурообразующие и социальные принципы жизни. Семь смертных грехов — семь адских врат, семь притаившихся под ногами черных дыр, готовых в любой момент разверзнуться и поглотить как жизнь самого грешника, так и погрузить в хаос бессчетное число грешников, населяющих города и страны.
Во все времена грех придает жизни остроту, наполненность, а подчас является единственным смыслом человеческого существования. Таков неумолимый закон бытия: соединять в инстинктах Жизни корень греха, неиссякаемый источник Смерти; под маской порядка скрывать лицо безумия. Поэтому человеческими душами владеет тот, кто сумеет превратить грех в продукт пригодный и рекомендованный к массовому употреблению. Пусть медленно убивающий, как алкоголь или никотин, но все же легально отпускаемый оптом и в розницу.
Неразумному мотыльку, Душе Человеческой, все равно куда лететь: на свет или на пламя. Было бы ярче. Чужая гибель никого не вразумит и не остановит. Напротив, она только придает азарт. И лишь кроткий, но властный окрик способен удержать её от неминуемой гибели…
Роль в социальной мифологии:
Человечество нуждается в создании культа личности и его развенчании, будь это царь, диктатор или звезда шоу-бизнеса. Перед ними преклоняются, им приписывают сверхчеловеческие качества, ради них идут на большие и малые жертвы. И в тоже время охотно смакуют их слабости и пороки, жадно поглощают интимные подробности их жизни, злорадствуют постигшим горестям и неудачам.
Так в 1913 году, в дни празднования трехсотлетия дома Романовых, восторженные народные толпы распрягли царский экипаж и несли его на руках, а спустя четыре года те же народные толпы потешались над «сброшенным с престола Николашкой с его немецкой потаскухой» и с удовольствием выкалывали глаза батюшки-царя на портретах…
Общественное чувство похоже на маятник: одна сторона его осмеяние и опошление, другая — преклонение и раболепие. Ярче всего этот принцип отразился в триумфальных шествиях Древнего Рима, когда вслед помпезной свиты ликторов, легатов и трибунов, окружавших блещущего золотом и благоухающего лавром полководца, шли его легионеры, прославляющие его подвиг и глумящиеся над его персоной.
Нечто подобное можно наблюдать и в средневековой должности адвоката дьявола, при Конгрегации канонизации святых. Тогда advocatus diaboli был обязан разыскать и представить все имеющиеся сведения о слабостях, пороках и даже незначительных моральных изъянах кандидата в святые. При этом должность адвоката дьявола была ответственной и почетной, потому что благодаря ней устанавливалась и гарантировалась подлинная святость.
Власть Папы проистекает как бы «не от мира сего», из светлых и темных глубин человеческого сердца, сокровенных порывов души и тайных пороков его ума. На диалектическом единстве и борьбе добродетелей и пороков зиждется тайна могущества Папы. Из противоположных, неразрывных и противоречащих себе начал он строит свой престол. Сомнение, недоверие и хулу превращает в преданность, преклонение и обожание.
Цитата:
«Будущее у нас похоже на какую-то бескрайнюю бессонницу, а человек на улитку, его слизистое прошлое тянется за ним, как прозрачный след, а будущее ему приходится взваливать себе на плечи, как домик, в который он, скрючившись, забирается каждый вечер, чтобы переночевать…»
Милорад Павич «Семь смертных грехов»
Ключ:
«Преодолеть сомнения помог наглядный пример. Миримский потому и стал завсектором, что прошел курс подготовки, сразу после «посвящения…
Славу доставили на какую-то загородную турбазу. Куда именно, он не знал — везли ночью в автобусе, в котором, кроме него, находилось еще восемь ребят, в основном молодых. Дело было ранней весной, а турбаза не отапливалась, и все оставшиеся до рассвета часы он простучал зубами. Будущих некронавтов разместили в щитовых домиках, по четыре человека в комнатенке с двухъярусными нарами, разделенными узким проходом. Даже откидного, как в железнодорожном купе, столика, и то не было. Об умывальнике и говорить не приходится. Умывались во дворе из железной бочки.
День начинался в шесть часов с троекратного удара по рельсу. Так называемый завтрак состоял из кружки горячего отвара и сухаря. В полдень давали миску гороховой похлебки, немного жиденькой перловки и тот же отвар, попахивавший аптекой. Хуже, чем в концлагере, о котором Калистратов знал, конечно же, понаслышке. С жалким существованием, от которого можно было протянуть ноги…
Режим на турбазе установили жесточайший. Ни развлечений, ни свободного времени. Самый обычный разговор мог дать повод для наказания. «Послушники», как надлежало отныне именоваться обитателям неведомого миру «звездного городка», обязаны были во всем исповедоваться «духовнику» — мрачному и, как Кощей, худому верзиле. Малейшее проявление недовольства каралось лишением горячей пищи, в сравнении с которой тюремная баланда могла показаться роскошеством.
Славе с «духовником» повезло. Его опекун оказался тихим немногословным человеком заурядной наружности и мягких манер. С неподдельным участием выслушав жалобы на холод и скудное довольствие, он объяснил, что все это делается для пользы «послушников». Привел в пример прославленных иноков и пустынников — подвижников веры, коим при жизни открылись небесные врата. А ведь их подвиг потребовал долгих лет, тогда как Славе Калистратову предстоит потерпеть какой-нибудь месяц, в крайнем случае — два. Кому оно нужно, мясо? Животные белки затемняют сверхчувственный разум, а крупы, бобовые и рис, напротив, способствуют просветлению. Приятным, до самого сердца проникающим голосом «духовник» повествовал о чудесах, творимых архатами-саниасинами….
Перемежая притчи и поучения почти приятельским трепом на бытовые темы, опекун интересовался малейшими подробностями Славиной жизни. Расспрашивал про родственников, друзей, знакомых: где кто живет, чем интересуется. Просил, ради тренировки памяти, перечислить адреса и фамилии. От его внимания не ускользнули и некие сугубо интимные детали, связанные с половой жизнью. И понятно, почему. В программе подготовки воздержание стояло во главе угла.
