Планета мистера Заммлера - Сол Беллоу

– По-моему, сейчас он едва не задел трубу.

– Это только нам с земли так показалось, – сказал Эмиль.

– Напрасно ему дали лицензию.

– Он улетел. Думаю, это все.

– Тогда поехали?

– В одиннадцать я должен привезти уборщицу… Слышите? Телефон звонит.

– Шула возьмет трубку. Она в доме, – ответил мистер Заммлер.

– Ее нет. Я видел ее, когда подъезжал. Она шла по дороге с сумочкой в руках.

– Куда?

– Не знаю. Может, в магазин? Я возьму трубку.

Оказалось, звонили Заммлеру. Это была Маргот.

– Привет, – сказал он ей. – Ну и?

– Мы открыли ячейки.

– Все так, как Шула сказала?

– Не совсем, дядя. В первом ящике была одна из ее сумок. Внутри то, что она обычно за собой таскает: старые номера «Кристиан сайенс монитор» и «Лайф» да еще какие-то вырезки. Много литературы о студенческих протестах. Про организацию «Студенты за демократическое общество». Доктор Лал был шокирован. И очень огорчен.

– Ясно, ну а что же оказалось во второй ячейке?

– Слава богу, рукопись.

– Целая?

– Думаю, да. Он сейчас ее просматривает. – Маргот отслонила лицо от трубки и крикнула в сторону: – Страницы не вырваны? Нет, дядя, он говорит, что нет.

– О, я так рад! За него, за себя и даже за Шулу. Но где же та копия, которую она сделала у Видика? Наверное, лежит где-то в другом месте или потерялась. В любом случае доктор Лал, надо полагать, счастлив.

– Еще бы. Сейчас он отошел: будет ждать меня у аппарата с газировкой. На вокзале такая толчея!

– Жаль, что утром ты ко мне не постучалась. Ты же знала, как мне нужно в город.

– Дорогой дядя Заммлер, мы об этом подумали, но в машине не было места. Мне кажется, или вы сердитесь? У вас раздраженный голос. Мы могли бы подбросить вас до станции…

«Это тебя мы с Лалом могли бы подбросить до станции», – подумал Заммлер, но промолчал. Сердился ли он?! Еще как сердился! Но даже сейчас, несмотря на давление в черепе и боль в глазу, он не хотел быть резким с племянницей. Да, у нее свои цели, свои женские насущные потребности. Это притупляет чуткость к чужим нуждам. Немудрено, что она не подумала о том, в каком он сейчас напряжении.

– Говинда очень спешил. Не хотел ждать. А поезда сейчас ходят быстро. К тому же я звонила в больницу, говорила с Анджелой. Элья чувствует себя по-прежнему.

– Знаю. Я разговаривал с ним самим.

– Ну вот видите? А сейчас его увезут на какие-то анализы, так что, если бы вы сейчас были в больнице, вам пришлось бы ждать. Я повезу доктора Лала обедать к нам домой. Он так разборчив в еде, а здесь просто сумасшедший дом. Все хот-догами провоняло. Правда, если бы не он, я бы и не заметила…

– Конечно. Дома лучше. Во всех отношениях.

– Когда я разговаривала с Анджелой, она показалась мне очень зрелым человеком. Говорила так грустно, так спокойно. По-видимому, ей уже все ясно. – Своей привычкой всем сочувствовать добродушная Маргот ужасно раздражала Заммлера. – Анджела говорит, Элья о вас спрашивал. Он очень хочет с вами повидаться.

– Я бы уже был у него…

– Так или иначе, сейчас он внизу. Поэтому не торопитесь. Пообедайте с нами.

– Домой я заеду, но обедать не буду.

– Вы нам не помешаете. Вы очень понравились Говинде. Он вами восхищен. Да и вообще мы же с вами одна семья. Мы любим вас как отца. Мы все. Я знаю, что часто досаждаю вам. Ашера я тоже раздражала. И все-таки мы друг друга любили.

– Хорошо, Маргот, хорошо. Довольно. Давай вешать трубку.

– Понимаю: я вам надоела. И вы не любите долгих телефонных разговоров. Но дядя, я не уверена, что мне под силу интеллектуально заинтересовать такого мужчину, как доктор Лал.

– Не говори глупостей, Маргот. Заинтересовывать его интеллектуально тебе ни к чему. Ты его очаровала. Он находит тебя экзотически привлекательной. Не пускайся в долгие рассуждения. Лучше слушай его.

Но Маргот все говорила и говорила. Бросала новые и новые монетки. Проваливаясь, они глухо или звонко звякали. Заммлер не вешал трубку. Но и не слушал.

Дополнительное обследование Эльи он воспринимал как тактический ход со стороны врачей. Они защищают свой авторитет, создавая видимость деятельности. Элья и сам доктор. В свое время он тоже жил за счет подобных жестов, а сейчас должен безропотно позволить их по отношению к себе. И позволит, конечно. Но как же его неоконченные дела? Неужели он всерьез намеревался, перед тем как стенки сосуда лопнут, разговаривать о Кракове? О дяде Хессиде, мельнике, который носил котелок и нарядную жилетку? Заммлер не помнил такого человека. Нет. Он не мог удовлетворить сильно развитых семейных чувств Эльи, который сейчас хотел его видеть именно как представителя семьи. Хотел видеть его худую длинную фигуру и маленькое красное лицо, сморщенное с одной стороны. Грунер не просто проявлял почтительность к существовавшей между ними родственной связи: само по себе это родство было насмешливо затоптано веком, действующим через детей («шлюху» и «идиота с высоким ай-кью»). Элья звал Заммлера не только как одноглазого старого дядю, ворчащего на польско-оксфордском английском. Похоже, он приписывал ему некую удивительную силу – магическую способность восстанавливать человеческие связи. Как Заммлер умудрился внушить племяннику такое мнение о себе? Что особенного сделал? Пожалуй, только восстал из могилы.

А у Маргот много накипело. Она говорила, не замечая молчания на другом конце провода.

Да, Заммлер восстал из могилы. Вот чем он был сейчас так интересен Элье. Он был знаком со смертью, с тайной смерти, с состоянием умирания. Он знал этот процесс изнутри. Ему дали лопату, и он стал копать себе яму. Жена копала рядом. Когда она пошатнулась, он попытался ей помочь. Молчаливо совершая движения лопатой, он хотел что-то сказать Антонине, отдать ей часть своих сил. А на деле, как оказалось, он готовил ее к смерти, которую с ней не разделил. Погибла она, а не он. Она перешла на другую сторону, а он остался. Яма становилась глубже, являя взгляду песок, глину и камни Польши – страны, где они родились. Совсем недавно ему подбили глаз, лицо ничего не чувствовало. Он истекал кровью, но не понимал этого, пока не снял с себя окровавленную одежду. Вот наконец решено, что могила уже достаточно глубокая. Все они стоят на краю, голые, как младенцы, только что вышедшие из материнской утробы. Защелкали ружья, а потом треск выстрелов сменился глухим шумом падающей земли. Ее нападала целая тонна или даже две. Послышался металлический лязг лопат. Удивительным образом Заммлер выбрался наружу. Ему никогда не приходило в голову воспринимать это как достижение. Чем тут гордиться? Тем, что он ногтями проковырял себе путь? Окажись он на дне могилы, он бы задохнулся. Как и в том