Другая страна - Джеймс Болдуин
– Останемся сегодня дома, и мы с Полом покажем тебе некоторые приемы, чтобы никто больше не посмел приставать к тебе. Освоишь их – и те негодные мальчишки будут бояться тебя как огня. Только увидят – сразу в кусты. – Зазвенел неуверенный смешок Майкла. Эрик услышал, как набирают номер, потом – голос Ричарда и наконец звяканье положенной трубки.
– Мы, видимо, не поедем с тобой, – сказал Ричард, входя в гостиную, – ты уж извини. Я уверен, что все в порядке, но Кэсс хочет, чтобы мальчика осмотрел врач, а значит, надо его дождаться. Да и вообще не стоит оставлять детей сегодня одних. – Ричард взял из рук Эрика рюмку. – Давай долью. – Он направился к бару – далеко не такой спокойный, каким хотел выглядеть. – Черные дьяволята! – пробормотал он. – Чуть не убили малыша. Почему бы им не драться друг с другом, скажи на милость?
– Майклу сильно досталось?
– Один зуб шатается, нос разбит, но, самое страшное, напугали его до смерти. Слава богу, рядом оказался Пол. – Он помолчал. – Не знаю… Что происходит? Все вокруг, весь город летит в тартарары. Я все время твержу Кэсс, что надо отсюда уехать, но она не хочет. Может, после этого случая согласится.
– Соглашусь на что? – спросила Кэсс, входя в комнату и направляясь к журнальному столику перед диваном. Вытащив сигарету из пачки, она закурила.
– Жить за городом, – ответил Ричард. Он говорил с женой нарочито спокойно, как бы сдерживая эмоции, и глядел ей в глаза.
– Я не возражаю. Мы просто еще не решили, куда именно переедем.
– Только потому, что все предложенные мной варианты тобой отвергались. А так как никаких встречных предложений не поступило, я решил, что ты вообще не хочешь двигаться с места.
– Прекрати, Ричард, просто мне не очень нравятся все эти писательские резервации, к которым ты хочешь примкнуть.
Глаза Ричарда потемнели от гнева.
– Кэсс не любит писателей, – небрежно объяснил он Эрику, – во всяком случае, тех, кто живет литературным трудом. В ее представлении писатели должны голодать и бегать за бабами, вроде нашего драгоценного Вивальдо. Вот это то, что надо, так должен вести себя настоящий художник. Тот же, кто любит одну женщину, заботится о семье и зарабатывает на жизнь, – продажный писака.
Кэсс побледнела.
– Ничего подобного я никогда не говорила.
– Разве нет? Существует много разных способов сказать такое. И ты мне говорила это тысячу раз. Не считай меня безнадежным идиотом, крошка. – Он повернулся к Эрику, который, стоя у окна, мечтал провалиться сквозь землю. – Вот если бы ей подвернулся такой, как Вивальдо…
– Прошу, оставь Вивальдо в покое! Он здесь совершенно ни при чем!
Ричард расхохотался, даже довольно весело, что в подобной ситуации было несколько необычно.
– Спутайся она с таким, как он, вот были бы сопли и вопли. Как же, можно примерить мученический венец! Мы это так любим! – Он глотнул из рюмки и подошел к жене ближе. – А знаешь, почему так? Хочешь знать? – Кэсс не произнесла ни слова. Только подняла на мужа свои огромные глаза. – Потому что ты ничем не отличаешься от других американских дур. Вам нужен никчемный мужик, которого можно жалеть, и чем он беспомощнее, тем более сильные чувства пробуждает. Ведь тогда вы можете протянуть руку помощи – излюбленное выражение таких идиоток, – стать ему опорой. Опора! – Ричард запрокинул голову и рассмеялся. – А потом, в один прекрасный день, парень чувствует какую-то странную пустоту между ног, лезет пощупать свои мужские причиндалы и выясняет, что их упрятали на хранение в комод с бельем. – Он залпом допил содержимое рюмки и перевел дух. – Вот как обстоят дела, не так ли, радость моя? Ты ведь уже не любишь меня, как прежде.
Кэсс выглядела страшно усталой, лицо ее как-то мгновенно осунулось.
– Ты не прав, – сказала она. – Все совсем не так. – В ее глазах стояли слезы; она вдруг заговорила с внезапно нахлынувшей яростью: – Ты не имеешь никакого права так обращаться со мной и приписывать мне то, чего я никогда не делала. – Ричард хотел было примирительно коснуться ее плеча, но она резко отпрянула. – Тебе лучше уйти, Эрик, не очень-то приятно присутствовать при такой сцене, извинись за нас перед Вивальдо и Идой.
– И скажи, что чета Силенски, эта образцовая супружеская пара, проводит время, разыгрывая воскресную стычку, – прибавил Ричард, тяжело дыша и глядя на Кэсс с побелевшим от гнева лицом.
Эрик осторожно поставил рюмку, ему хотелось опрометью бежать отсюда.
– Я скажу, что вы не смогли прийти из-за несчастья с детьми.
– Передай Вивальдо – пусть мотает себе на ус. Вот что случается, если заводишь детишек и вообще получаешь то, к чему стремишься. – На лице Ричарда появилось растерянное выражение, сделавшее его похожим на юнца. – Прости, Эрик, мне чертовски жаль. Мы совсем не собирались делать тебя свидетелем такой мелодраматической сцены. Пожалуйста, зайди к нам как-нибудь в другой раз – баталии у нас ведутся не все время, честное слово. Я провожу тебя до дверей.
– Не волнуйся, – успокоил его Эрик. – Я уже достаточно взрослый и все понимаю. – Он подошел к Кэсс и пожал ей руку. – Рад был повидать тебя.
– И я. Смотри, чтобы огонек не погас.
Эрик рассмеялся, но эти слова охладили его еще больше.
– Буду стараться, – сказал он. Ричард проводил его до входной двери, а Кэсс осталась неподвижно стоять посредине гостиной.
Ричард открыл дверь.
– Всего хорошего, дружище. Тебе можно позвонить? Кэсс записала номер?
– Да. И у меня есть ваш.
– О’кей. Скоро увидимся.
– Конечно. Пока.
– Пока.
Дверь за ним захлопнулась. Он снова оказался в безликом коридоре, где гулял ветер, перед ним простирался ряд наглухо запертых дверей. Вытащив носовой платок, он утер со лба пот, подумав, сколько таких вот ссор происходит за закрытыми дверями. Потом вызвал лифт. Дежурил уже другой лифтер, он жевал сандвич.
Эрик вновь оказался на улице. Там было пусто и спокойно – квартал готовился ко сну. Он остановил на авеню такси, которое помчало его в центр.
Конечной целью поездки был бар в восточной части Гринич-Виллидж, до недавнего времени ничем не отличавшийся от прочих заведений такого типа. Теперь в нем играли джаз и талантливая, но еще мало кому известная молодежь могла рассчитывать на выступления здесь. В витрине красовалась изготовленная вручную картонная афиша, рекламирующая сегодняшний концерт. Среди прочих имен Эрик увидел одно знакомое – этого ударника они с Руфусом слушали еще много лет назад; теперь тот, конечно, ни за что не узнал бы Эрика. Кроме того, в витрине были выставлены газетные и журнальные публикации, превозносящие до небес неординарные достоинства этого заведения.
Столь же неординарные люди заполняли внутреннее пространство – небольшой зальчик с баром в одном углу и столиками – в другом. Там, где кончалась стойка, зал расширялся, здесь стояло еще несколько столиков, узкий коридорчик вел отсюда на кухню и
