Юлия Жадовская - В СТОРОНЕ ОТ БОЛЬШОГО СВЕТА
- На все случай надо, - отвечал Тима. - Вон и Варвара Капитоновна идет, - прибавил он, взглянув по направлению улицы, представлявшей два ряда жалких закопченных изб, носивших особенный характер бедного дворянства. Каждая изба разделялась на две половины: на черную и белую. В черной обитали подвластные крепостные семьи, - впрочем, и сами владетели проводили тут большую часть дня - белая содержалась в_ чистоте и служила парадным отделом для приема гостей в именинные и праздничные дни. В ней, кроме того, часто собирались соседи пить чай с медом. Чай этот устраивался поочередно и составлял самое приятное развлечение и удовольствие, поэтому и самовар всегда стоял на окне чистой горницы, выходившей на улицу. За ним забывались все дневные раздоры и часто велась беседа о предметах более отвлеченных. Тут рассказывались страшные истории, разрастались до уродливой неправдоподобности разные политические и житейские слухи.
Так как в тот день соседки приглашены были к Арине Дмитревне, то вслед за Варварой Капитоновной показались вскоре и другие, а также и мужчины. Несмотря на то, что жили они все на виду друг у друга и в продолжение дня ходили в чем попало, к вечеру все принаряжались: барыни надевали чепцы, девицы причесывали голову, а мужчины облекались в сюртуки и пестрые бумажные галстуки. Запоздалые моды уродовались здесь точно так же, как слухи и понятия.
Варвара Капитоновна обладала замечательным даром гадать в карты и была нечто вроде свахи, и потому молодежь к ней льнула.
Да, эти люди женились и распложались, не боясь повторить существование, полное лишений и бедности. Они даже не мечтали сделать какое-либо усилие, чтоб выбиться из вязкого болота, и оставались в нем очень покойно и равнодушно. Ум, сжатый с детства, тупел и тратился на вседневные заботы и нужды, теряя способность развития и высших стремлений.
Арина Дмитревна пригласила гостей в горницу, и вскоре Маланья, кряхтя и краснея от натуги, принесла пузатого утешителя: так назвал самовар один из обитателей сельца Калявина, слывший остряком и забавником в своем кругу. Гостиная Арины Дмитревны была маленькая квадратная комната с некрашеным полом и стенами аu naturel*, по которым бахромой высовывался мох. Несколько удивительных картин лубочной живописи были без рамок прибиты над диваном, покрытым домашней работы тканьем, которое в суровом виде отдано было к набойщику в Нелюдово для изображения на нем затейливого узора в китайском вкусе. В простенках между окон стояли допотопные стулья, покрытые сахарной бумагой, для сбережения ли обивки или для прикрытия ее ветхости - неизвестно; это уже тайна хозяев. Мебель переходила из рода в род, и это придавало ей почтенный вид и характер. Арина Дмитревна с гордостью вспоминала, что у матери ее было двадцать душ… к этому двенадцать человек детей. Когда все выросли и пережени-
____________________* au naturel - в натуральном виде (пер. с фр.) 318
лись, то очутились сперва мелкопоместными дворянами, а потом однодворцами, то есть обладателями одной семьи, жившей с ними в одной избе.
Разговор шел о разных предметах. Сперва потолковали об эманципации крестьян, коверкая это слово на разные лады; но так как все плохо понимали в чем дело, особенно дамы, то скоро и оставили этот предмет. Мужчины, которые и здесь, как и в других, более образованных кружках, отделились особой кучкой в другой комнате, потолковали подольше, даже поговорили, как бы сложиться и выписать "Московские ведомости".
- Нет, батюшки, - возразил на это один из обитателей сельца, высокий, коренастый, уже немолодой мужчина с угрюмым лицом и мозолистыми руками, - мне не до ведомостей; вон у меня Ванька другую неделю с печи не встает, так работника надо нанимать, одному не убраться. Не до газет, как целый день в поле на работе. Тут придешь домой, да норовишь, как бы отдохнуть, кости порасправить.
Господин этот присвистывал, потому что однажды, когда он запрягал лошадь, ту угораздило как-то вышибить ему два передних зуба. Он слыл "темным" работником, молотил рожь на обухе, и хоть жил не роскошнее других, а имел репутацию человека, у которого денежки водятся.
- Уж вы очень надсаждаетесь, - возразили ему, - ведь выше лба уши не растут, всего не захватишь.
- А по-вашему лежебокой быть! Бог труды любит. Что потрудишься, то и соберешь. Вон как Петр Ларионыч разгуливал по ярманкам - так эта два дня его жена и дети голодные сидели. Ко мне же пришли. Вот и Тимофей Васильич пришел, опомнясь, на сенокос, махнул раза два косой да с трубкой на копну и развалился.
- Да у меня что-то спина разболелась… - отвечал Тима.
- То-то, молодой человек, спина! у меня, может, не меньше спина-то болит, да я не гляжу на это.
В гостиной между тем после насыщения чаем собрался кружок около Варвары Капитоновны, разложившей звездообразно засаленную колоду карт. Девицы посмеивались сдержанным смехом на ее предсказания.
- Ну-ка, раскинь на Тиму, Варвара Капитоновна. Он что-то у меня все худеет и по ночам плохо спит, - сказала Арина Дмитревна.
Варвара Капитоновна раскинула.
- У-у! - заговорила она, таинственно разводя руками, - зазноба есть… антерес нечаянный… марьяж, как есть марьяж… король препятствует… Ну, поздравляю! все четыре десятки; на богачке женится.
- Дай Господи, с состояньицем!
- Он, смотрите, какой у вас молодец - чернобровый, - сказали некоторые.
- Как же, сейчас на графине женится! - шепнула рыженькая барынька своей отупелой соседке с бесцветным лицом. Давно ли вы у Анны Федоровны были? - обратилась она тут с умильной улыбкой к Арине Дмитревне.
- Да с воскресенья не бывала. Надо бы сходить; она этта и то с Малашкой наказывала, что я забыла ее. Дай Бог ей здоровья, любит вас.
- Точно что любит, вам от них счастье. Марья-то Петровна на глазах выросла! совсем невеста. Анне Федоровне о женихах надо будет хлопотать.
- Да какие у нас женихи! - вмешалась барыня с бесцветным лицом. - За мелкопоместных, чай, не пойдет.
- Нынче, матушка, богатых не навыберешься. Женишки-то в сапожках ходят. Нынче норовят как бы за невестой взять побольше, - сказала Арина Дмитревна с каким-то лихорадочным волнением.
- Да, оно конечно, а все больше, как кому на роду написано: уж написано на роду счастье - так тебя оно и на печи найдет.
- Ах, это истинная правда! - отозвались хором все дворянки.
- Уж это она Марью-то Петровну не за Тиму ли своего пятит? - шепнула опять та же рыжая барынька той же бесцветной личности.
- Далеко кулику до Петрова дня! - проговорила та тихо в ответ, робко оглядевшись кругом.
Вечер кончился рано. Перед прощаньем зашел разговор о колдунах и порчах. Все это казалось очень страшным на сон грядущий и имело прелесть чего-то выходящего за черту обыкновенного.
____________________В дождливый день Анна Федоровна, по обыкновению, сидела в детской, в своей старом широком кресле, на пуховой подушке. Перед ней стояла миска с горячим, только что недавно сваренным вареньем. Мухи роями кружились над ним; Анна Федоровна отмахивала их, приговаривая:
- Ах вы, злодейки! эк их к сладкому-то тянет!
Маша сидела с книгой у окна и будто умерла для всего окружающего: так усердно читала она книги, доставленные ей Яковом Иванычем от Арбатова. Анну Федоровну начинала томить тишина и отсутствие постороннего лица, которое бы с умильным участием следило за каждым ее движением.
- Что ты это, Машенька, нос-то в книгу уткнула? даже смотреть скучно! Так вот и прильнула, как муха к меду.
Маша подняла голову и вопросительно посмотрела на мать.
- Да ты от этой книги просто одурела! Что это за книга? Откуда ее выкопал Яков Иваныч? Ведь можно и почитать, да все путем, а то на-ка! целый день, как в воду опущенная.
- Вам что угодно, маменька? - спросила Маша, привстав с места.
- Ничего мне, матушка, не угодно. Ты уж нынче не слушаешь, что мать тебе говорит.
- Я слышу, маменька. Я сейчас перестану читать. Она закрыла книгу.
- Читай, мать моя! насильно от тебя ничего не требую. Уж если своего внимания к матери нет, так насильно не дашь.
Маша не отвечала; но губы ее были крепко, судорожно сжаты, лицо бледно, глаза потемнели и расширились, как будто они видели перед собой не то, что ее окружало. Дитя исчезло, явилась девушка, кипучая, раздраженная, со страстной жаждой знания и счастья. Грудь вздымалась высоко, рука порой хваталась за сердце, а сердце билось так лихорадочно, так безотчетно тревожно…
- Не хочешь ли вареньица? - спросила Анна Федоровна после довольно продолжи-тельного тягостного молчания.
- Нет, благодарю вас, не хочется.
- Да подвинься к столу, что там в углу-то сидишь за версту? Не слышно, что ты бормочешь.
Маша как-то нерешительно и молча придвинулась к столу.
- Скажи ты мне, что на тебя насело? - продолжала Анна Федоровна. - Что с тобой? Я просто тебя не узнаю. Что ты от матери скрываешь? Чем еще Господь наказал меня? Больна ты что ли?
