Уильям Фолкнер - Деревушка
- Так, так,- сказал он.- Значит, вот она какая.
- Если не нравится, поезжайте обратно в Техас верхом на муле, - сказал Сноупс.
- Ладно,- сказал техасец.- Только уж тогда мне нужна пуховка или, на худой конец, мандолина.
Он осадил мулов, ввел их в оглобли и взял хомут. Два человека подошли и застегнули постромки. Все смотрели, как он садится в коляску и берет вожжи.
- Куда вы теперь? - сказал один.- Домой, в Техас?
- На этой колымаге? - сказал техасец.- Да в первом же техасском кабаке, только завидят ее, сразу созовут комитет бдительности. К тому же я не хочу, чтобы этакая красота пропадала за зря и Техасе - этот кружевной верх и шикарные колеса. Раз уж я заехал так далеко, то заверну на денек-другой поглядеть северные города: Вашингтон, Нью-Йорк, Балтимору. Где тут у вас самая ближняя дорога на Нью-Йорк?
Этого никто не знал. Но ему объяснили, как доехать до Джефферсона.
- Так и езжайте, все прямо,- сказал Фримен. - Держите по дороге, мимо школы.
- Ладно, - сказал техасец. - Смотрите же, не забудьте, этих лошадок надо почаще охаживать по башке, покуда они к вам не привыкнут. Тогда у вас не будет с ними никаких хлопот.
Он снова натянул вожжи. Сноупс подошел и сел в пролетку.
- Подвезите меня до дома Уорнера,- сказал он.
- А я и не знал, что поеду мимо его дома,- сказал техасец.
- Так тоже можно проехать в город, - сказал Сноупс. - Трогайте.
Техасец дернул вожжи. Но вдруг он остановил мулов.
- Тпру.- Он распрямил ногу и сунул руку в карман. - Ну-ка, малыш, сказал он мальчику.- Беги в лавку и купи... или, ладно, не надо. Я остановлюсь и куплю сам, мне все равно по пути. Ну, всего друзья, - сказал он. - Не скучайте.
Он развернул мулов. Коляска покатила. Все глядели ей вслед.
- Похоже, что он решил подъехать к Джефферсону совсем не с того бока,сказал Квик.
- Он доберется дотуда налегке, - сказал Фримен. - Так что ему не трудно будет подъехать с какого хочешь бока.
- Да,- сказал Букрайт. - В карманах у него не больно-то будет звенеть.
Они пошли обратно к загону меж двумя рядами терпеливых, неподвижных фургонов, по узкому проходу, в самом конце почти загороженному фургоном, где сидела женщина. Муж ее все еще стоял у ворот с мотком веревки, а тем временем спустилась ночь. Светло было почти по-прежнему; пожалуй, свет стал даже ярче, но приобрел неземную, потустороннюю, лунную яркость, и теперь, когда они снова стояли у загородки, пятнистые шкуры лошадей были ясно видны и даже как бы светились, но они сделались плоскими и похожими одна на другую,- это были уже не лошади, не существа из костей и мяса, и трудно было
- Ну, чего ж мы ждем? - сказал Фримен. - Покуда они спать лягут?
- Я думаю, надо каждому взять по веревке, - сказал Квик. - Эй вы, берите веревки.
Но веревка оказалась не у всех. Некоторые, выйди утром из дому, даже не слышали о конских торгах. Они просто случайно заехали на Французову Балку, узнали об этом и остались.
- Сходите в лавку и купите,- сказал Фримен.
- Лавка уже закрыта,- сказал Квик.
- Нет, не закрыта, - сказал Фримен. - Иначе Лэмп Сноупс был бы здесь.
Пока те, кто привез с собой веревки, доставали их из фургонов, остальные пошли к лавке. Приказчик как раз запирал ее.
- Значит, вы еще не начали их ловить? - сказал он.- Вот здорово. А то я боялся, что не поспею вовремя.
Он снова отпер дверь, из которой пахнуло застарелыми, острыми запахами сыра, кожи и патоки, отмерил куски веревки, и они всем гурьбой, окружив приказчика, пошли назад, говоря без умолку, хотя он их и не слушал. Груша у дома миссис Литтлджон была словно отлита из лунного серебра, пересмешник, тот же самый или другой, уже пел на ней, а к загородке были привязаны лошади с фургончиком Рэтлифа.
- То-то мне весь день чего-то не хватало, - сказал один. - А это Рэтлифа не было, не слыхать было его советов.
Когда они проходили мимо загородки, миссис Литтлджон на заднем дворе снимала белье с верейки; запах ветчины еще стоял в воздухе. Остальные ждали у ворот, за которыми лошади снова сбились в кучу, похожие на призрачных рыб, плавающих в ярком неверном свете луны.
- Пожалуй, верней всего ловить их по одной,- сказал Фримен.
- По одной, - сказал и Генри. Он, видимо, не сходил с места с тех самых пор, как техасец вывел своих мулов из загона, только положил руки на створку ворот, одной рукой все еще сжимая моток веревки. - По одной, - сказал он. И стал ругаться хрипло, монотонно, устало. - После того как я простоял здесь целый день, дожидаясь, покуда этот... - Он скверно выругался. Потом начал трясти ворота с усталой яростью, пока кто-то не отодвинул засов, и тогда ворота распахнулись, и Генри вошел в загон, а за ним все остальные. Мальчик не отставал от отца, но Эк заметил его и обернулся.
- Ну-ка, - сказал он.- Дай сюда веревку. А сам ступай за ворота.
- Ну-у, па! - сказал мальчик.
- Нет, брат. Они тебя затопчут. И так уж чуть не затоптали нынче утром. Стой у ворот.
- Но ведь нам надо двух поймать.
Эк постоял немного, глядя на мальчика.
- Верно,- сказал он.- Нам надо двух. Ладно, идем, только не отставай от меня. И когда я крикну "беги", ты беги. Слышишь?
- Встаньте цепью, ребята,- сказал Фримен.- Не давайте им прорваться.
Они двинулись через загон широкой подковой, каждый с веревкой в руке. Лошади были теперь в дальнем конце загона. Одна тревожно всхрапнула: весь
- Уберите отсюда мальчишку,- сказал он.
- И впрямь, иди-ка ты отсюда, - сказал Эк сыну. - Полезай вон в тот фургон. Оттуда тебе все будет видно.
Мальчик повернулся и побежал к навесу, под которым стоял фургон. Цепочка людей медленно продвигалась по загону, и Генри шел впереди всех.
- А теперь не зевать,- сказал Фримен. - По-моему, лучше нам сперва загнать их в конюшню...
Лошади вдруг сорвались с места. Они пустились бежать в обе стороны вдоль загородки. Люди по концам подковы тоже побежали, крича и размахивая руками.
Они заставили лошадей повернуть назад и снова погнали их впереди себя; лошади сгрудились и метались отчаянно, создавая призрачную и суетливую неразбериху.
- Держите их,- сказал Фримен. - Не давайте им удрать.
Люди снова двинулись вперед. Эк обернулся; он сам не знал, что его заставило это сделать - какой-то звук или что-нибудь еще. Мальчик опять шел за ним по пятам.
- Тебе что сказано? Ступай в фургон и сиди там, - сказал Эк.
- Гляди, па! - сказал мальчик.- Вон она, наша! Вона! - Это была лошадь, которую техасец подарил Эку. - Поймай ее, па!
- Не путайся под ногами,- сказал Эк.- Ступай в фургон.
Цепь не останавливалась. Лошади кружились на месте и все теснее жались в кучу, шаг за шагом оттесняемые к открытым воротам конюшни. Генри по-прежнему шел впереди, чуть пригнувшись, и его тощая фигура даже в неверном свете луны излучала все ту же обессилевшую ярость. Пятнистая куча лошадей откатывалась перед наступавшими людьми, как снежный ком, толкаемый невидимой рукой, все ближе и ближе к черному зеву конюшни. Как потом стало ясно, лошади, не сводившие глаз с людей, только тогда поняли, что их гонят к конюшне, когда, пятясь, вступили в ее тень. Вопль неописуемой ярости вырвался из их гущи, и они ринулись вперед, отчаянные и сеющие отчаяние; один лишь миг, застыв в безмолвном ужасе, люди смотрели на них, а потом повернулись и побежали, а цветная волна длинных свирепых морд и пятнистых грудей настигла и разметала их, совершенно поглотив Генри и мальчика, которые застыли на месте, только Генри поднял обе руки, все еще сжимая веревку, а потом схлынула, и лошади пронеслись через загон прямо к воротам, которые тот, кто вошел последним, позабыл запереть и оставил приотворенными, вломились в них, сорвав створы с петель, и понеслись среди запрудивших улицу фургонов и запряженных лошадей, которые тоже заволновались, вставая на дыбы и грызя постромки и дышла. Эта бешеная лавина промчалась по улице, забурлила, обтекая тот фургон, где сидела женщина, и понеслась дальше, на дорогу, где разделившись надвое, стремительно ринулась в разные стороны. Все, кроме Генри, вскочили на ноги и побежали к воротам. Мальчик снова остался невредим, его даже не сбили с ног; отец схватил его, приподнял над землей и стал трясти, как тряпичную куклу.
- Сказано тебе было, сиди в фургоне! - кричал Эк. - Сказано тебе!
- Гляди, па! - выкрикивал мальчик между встрясками.- Вон наша лошадка! Вона!
Это снова была та лошадь, которую техасец подарил Эку. О второй они и не вспоминали, ее словно и не было вовсе; как будто кровь, которая текла в жилах у обоих, властно и мгновенно заставила их забыть о той лошади, за которую они уплатили деньги. Они бросились к воротам и побежали вслед за другими. Они видели, как лошадь, подаренная техасцем, вдруг повернула назад, вбежала через ворота во двор миссис Литтлджон, одним махом вскочила на крыльцо, вломилась на деревянную веранду и исчезла внутри дома. Эк и мальчик вбежали на веранду. На столе, прямо за дверью, стояла лампа. В ее мягком свете они видели, как лошадь, словно шутиха, заполнила собой весь длинный коридор, разноцветная, неистовая, грозная. В дальнем углу прихожей стояла желтая лакированная фисгармония. Лошадь налетела на нее, фисгармония издала один звук, почти аккорд, низкий, звучный и торжествующий, полный глубокого и сдержанного удивления; лошадь снова круто повернула, и вместе со своей огромной, причудливой тенью исчезла в другой двери. Это была спальня; там, спиной к двери, стоял Рэтлиф в нижнем белье и в одном носке, держа другой в руках и высунувшись в открытое окно, выходившее к загону. Он обернулся через плечо. Одно мгновение он и лошадь таращили друг на друга глаза. Потом Рэтлиф выпрыгнул в окно, а лошадь попятилась из комнаты назад в коридор, повернулась и увидела Эка с мальчиком - они как раз вбежали с веранды, и в руках у Эка была веревка. Она снова повернулась, и, пробежав по коридору, выскочила на заднее крыльцо, куда в этот миг поднималась миссис Литтлджон, неся охапку белья, снятого с веревки, и стиральную доску.
