Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд
Во время англо-французского медового месяца, который сейчас начался, Бэзил высадил своих участников атомного марша в Кале. Все они были в маскарадных костюмах – мужчины в килтах, женщины в брюках. Погода выдалась ясная и не слишком холодная; вся экспедиция была с самого начала пронизана праздничной атмосферой. Поскольку во Франции нет противников использования атомной энергии, и буквально единственным общественным вопросом, по которому все французы сходятся во мнении, является желательность собственной атомной бомбы, французы тотчас предположили, что марш является поздравительным жестом с целью объединить Олдермастон и Сакле. Слово jumelage [133] широко использовалось газетами; оба движения стали отныне сестрами-близнецами, друзьями навеки. Когда британцы сошли со своего судна, их встречали цветами, флагами, речами и вином. С момента своей высадки они практически не просыхали. Никто из них совсем не знал французского, поэтому, с умелой подачи Бэзила, они сделали вывод, будто этот прием означает, что и все население чувствует то же, что они. На веселом кермессе [134] они больше танцевали, чем маршировали по Нормандии. Им не позволялось платить за еду, выпивку и кров. Бэзил и его дедуля, который выдоил огромные суммы за поездку «все включено», получили хорошую прибыль. В Сакле их приветствовал сам атомный министр, присланный Норти. Тут цветов и флагов было еще больше, вино – крепче, а речи – длиннее. Британцев сердечно пригласили поехать в Сахару и стать очевидцами первого французского ядерного взрыва, когда такой вдруг состоится. В счастливом тумане пьяного заблуждения они были затем на официальных государственных автомобилях, с эскортом мотоциклистов, отвезены в аэропорт Орли и авиакомпанией «Эр Франс» бесплатно отправлены домой.
«Никогда со времен войны не были англо-французские отношения такими безоблачными», – писала «Таймс». А в «Дейли телеграф» говорилось: «Мудрое и тонкое маневрирование сэра Альфреда Уинчема в трудной ситуации имело триумфальный успех». Лорд Ворчун заявил, что хитрые французы еще раз накрутили хвост британскому льву и их лакея Уинчема следует немедленно отослать в Рангун.
Глава 23
– Я не возражаю, чтобы мальчики называли меня папой, – сказал Альфред (который на самом деле был против и приложил немало усилий, успешных в случае Дэвида и Бэзила, чтобы его называли «отец»), – но не «бедолагой».
Это было утром после мятежа. Грейс и Шарль-Эдуар приехали на очередное совещание на тему, что делать с детьми. Наши двое перед этим завтракали с Альфредом; у них произошел долгий и бесплодный спор по направлениям, которые становились уж чересчур знакомыми. Искренне стараясь использовать язык, понятный Альфреду, они объяснили: представители шоу-бизнеса являются аристократами современного мира, Янки – его король, и они в качестве его камергеров занимают самое завидное положение по сравнению с любым из ныне живущих подростков. Альфред спросил, каковы их планы на ближайшее будущее. Ответ был: «Чёс с Янки по России». (Кажется, «чёс» на языке шоу-бизнеса означает «гастроли».) Им предстояло чесать через Францию, Швейцарию и Чехословакию, вероятно, с заездом на Балканы. Конечной их целью была Москва.
– Как удачно, что все мы выбрали в школе русский язык.
– И где бы мы ни появились, – сказал Фабрис, – молодежь будет вопить и реветь от восторга, потому что в тех странах у всех есть диски Янки, которые они покупают на черном рынке. Ты бы видел фанатские письма, которые он получает от подростков.
Затем заговорил Альфред, на языке наших предков. Он мобилизовал всю свою мудрость, все свое красноречие, он исторг слезы из своих глаз, обосновывая позицию в защиту цивилизации. Мальчики вежливо слушали в течение часа. Когда они убедились, что Альфред закончил и они ни в коем случае его не перебивают, то ответили, что его судьба послужила им примером. Они не могли не заметить, что он год за годом влачит жалкое существование, старея и не испытывая никакого удовольствия, радости или наслаждения, и в конечном счете оказался в этом достойном сожаления, старомодном анекдотическом заведении – английском посольстве в Париже.
– Когда я выходил из комнаты, – сказал Альфред, изложив нам все это, – то услышал, как Чарли говорит Фабрису: «Бедняга, он безнадежно отстал!» Думаю, это прекрасно резюмирует их отношение. Мы – бедняги, Валюбер, и мы безнадежно отстали. Да, даже вы.
– Не понимаю, почему вы говорите «даже вы». По-моему, я – особенно.
– Вы человек действия, и поэтому у них может быть к вам определенное уважение. Конечно, они хорошо знают, что у вас за плечами успешная война, но для них это ничего не значит. Им решительно наплевать на свободу, равенство и братство и на любую из наших ценностей – а еще меньше их заботят король и страна. Альфа и омега их существования – хорошо проводить время. Они считают, что прекрасно смогли бы танцевать под рок-н-ролл при Гитлере, – и действительно смогли бы. – Альфред закрыл лицо руками и с горечью добавил: – Чернокожие утверждают, что мы находимся в полном упадке. Эти мальчики – типичные представители своего поколения. Варвары придут им на смену без особого труда. Мы были против них последним бастионом. По крайней мере, мы можем этим гордиться. Но вы сражались напрасно, работа всей моей жизни пошла насмарку, и, весьма вероятно, эта должность – самая бессмысленная ее часть.
– Дорогой мой посол, – произнес Валюбер, – вы воспринимаете все это слишком трагически. Молодые люди в условиях процветания живут для удовольствия. Всегда так было и, без сомнения, будет. Когда я думаю о том, какими были мы с Фабрисом, вплоть до самой войны… Кроме женщин и охоты, у нас не возникало ни одной серьезной мысли. Конечно, когда мы были в возрасте Сиги, наши мозги были повернуты в сторону усердной работы силой экономических санкций. Если бы мы могли зарабатывать девять фунтов в неделю, упаковывая бритвы,
