Бог здесь был, но долго не задержался (сборник рассказов) - Шоу Ирвин

Стив знал, почему Крейн пришел пораньше, написал на черной, чистой доске эти два стихотворения Шели -- его плач. В субботу вечером брат Крейна погиб в автомобильной аварии, возвращаясь со стадиона, с игры, проводившейся в Сан-Франциско. Сегодня вторник -- первое занятие Крейна после гибели брата.

Крейн стоял перед ними -- сутулый, узкоплечий, в ярком твидовом пиджаке, который ему явно велик, глядя на своих товарищей без особых, по-видимому, эмоций. Еще раз посмотрел на то, что написал, словно хотел лишний раз убедиться -- задача, изображенная на доске, решена правильно,-потом снова повернулся к этим высоким, цветущим калифорнийским девушкам и юношам, ставшим вдруг неестественно серьезными из-за столь неожиданного пролога к лекции, и стал декламировать стихи.

Ровным тоном, без всяких эмоций в голосе, небрежно похаживая взад и вперед перед доской, время от времени поворачиваясь к написанному тексту, чтобы смахнуть соринку от мела, прикоснуться к последней букве слова большим пальцем руки, поразмышлять, колеблясь, над фразой, словно перед ним неожиданно раскрылось ее абсолютно новое значение.

Моллисон все стоял у окна, глядя на студенческий городок и время от времени шепотом, почти неслышно повторяя в унисон с Крейном строчку стихотворения,-- он давным-давно оставил всякую надежду вбить что-нибудь в эти прополосканные морской водой и пропеченные жарким калифорнийским солнцем юные мозги легким, воздушным молоточком романтической поэзии девятнадцатого века.

"...Неоплаканную урну",-- прочитал Крейн все тем же абсолютно ровным тоном, лишенным всякой эмоциональности,-- словно произносил наизусть эти строки для тренировки памяти. Последнее эхо его мерного голоса замерло в тишине, и он оглядел через толстые очки всех присутствующих, ничего от них не ожидая. Потом прошел к задней стене аудитории и склонившись над своим стулом принялся собирать учебники.

Преподаватель очнувшись наконец от сосредоточенного разглядывания солнечной лужайки, крутящихся дождевых установок, теней деревьев, в пятнышках от жары и ветра, оторвался от окна и не спеша проследовал к своему столу; бросил еще один близорукий взгляд на письмена, начертанные на черной доске, и вдруг рассеянно проговорил:

-- "На смерть Китса". Все свободны".

Тут же студенты тихо, по очереди стали покидать аудиторию, со всей юношеской скромностью и воспитанностью -- никто не упрекнул бы их в плохих манерах,-- стараясь не глядеть в сторону Крейна.

Стив вышел одним из последних -- решил подождать Крейна. Кто-то должен хоть что-то сказать, сделать, хотя бы прошептать: "Мне очень жаль!", пожать руку этому мальчику. Когда появился Крейн, Стив быстро нагнал его, и они зашагали вместе.

-- Моя фамилия Денникот,-- представился Стив.

-- Знаю,-- ответил Крейн.

-- Можно задать тебе вопрос?

-- Конечно, почему нет?

Ни в голосе, ни в поведении Крейна не чувствовалось горя,-- он только моргал за толстыми очками, созерцая яркое солнце.

-- Зачем ты это сделал?

-- Ты против?

Вопрос поставлен остро, но тон мягкий, небрежный -- ответ как бы невзначай.

-- Нет, конечно, черт возьми! Просто мне хотелось знать -- зачем ты это сделал?

-- В субботу вечером погиб мой брат.

-- Знаю.

-- "На смерть Китса". Все свободны",-- хмыкнул тихо, без всякой злобы Крейн.-- Славный старик этот Моллисон. Тебе не приходилось читать книгу, которую он написал о Марвелле?

-- Нет, не читал,-- признался Стив.

-- Потрясающая книга! Ты в самом деле хочешь знать, почему я это сделал?

-- Да, хочу.

-- Так вот...-- как-то рассеянно начал, Крейн, поглаживая лоб.-- Ты ведь единственный из всех, кто меня об этом спросил. Из всего курса. Ты разве был знаком с моим братом?

-- Ну... едва.

Стив думал о брате Крейна -- защитнике. Золотистый шлем на фоне зеленого поля, номер на спине (какой был у него номер?) -- В общем, игрушка, которую вытаскивали каждое воскресенье на газон: пускай выполняет искусные маневры, совершает яростные столкновения, отважно вступает в схватки; фотография на программке -- молодое, грубо сколоченное лицо, презрительный буравящий взгляд. Откуда это презрение, по отношению к кому? А может, во всем виноват неопытный фотограф? У него идея: а вдруг кого-то заинтересует лицо этой куклы под номером, сам-то он уверен в особой важности того, что делает,-- пытается сохранить этот образ в памяти людей: спустя, к примеру, пятьдесят лет юное лицо на фотографии хоть и пылится на чердаке, среди всякого хлама, но все же способно при случае напоминать какому-нибудь старику о днях его молодости.

-- Как ты считаешь, он ведь не очень-то похож на Джона Китса.-- Крейн, остановился под деревом на минутку -- поправить стопку книг под мышкой.

Жаркое солнце, кажется, его донимало, и книги свои он нес как-то неловко -- вот-вот свалятся на землю.

-- Честно говоря, по-моему, не очень.

Крейн молча кивнул.

-- Но я ведь знал его,-- хорошо его знал. А никто из тех, кто произносил все эти идиотские речи у него на похоронах, его не знал. Не верил он в Бога, не верил в похороны, в эти проклятые спичи. Ему нужна скромная, тихая церемония прощания, вот я и пытался такую организовать для него. Потребовалось всего ничего -- кусочек мела и поэт, со своими стихами, и я прекрасно обошелся без всех этих лгунов в черных траурных костюмах. Хочешь сегодня вместе покатаемся?

-- Да, хочу.-- Стив ни секунды не раздумывал.

-- Тогда встретимся в одиннадцать в библиотеке.

Крейн махнул негнущейся рукой и пошел прочь, сутулый, нескладный, долговязый, вечно недоедающий, худой, с редкими волосами, с этой расползающейся под мышкой стопкой книг,-- немой укор своему брату -- золотой легенде Западного побережья.

Юноши ехали в молчании; старый, без крыши форд Крейна дребезжит, а ветер так сильно завывает, что в этом адском грохоте, когда они, подскакивая на ухабах, мчались вперед, разговаривать просто невозможно, даже если очень хочется. Крейн, склонившись над баранкой, нервно, но очень осторожно вел машину, его длинные, бледные руки мягко сжимали руль.

Стив даже не успел найти Адель и предупредить, что, вероятно, не вернется во время к ланчу, но теперь уже ничего не поделаешь. Откинувшись на спинку сиденья, он наслаждался солнцем, видом желтоватых выгоревших холмов и серо-голубых волн, лениво разбивавших о скалы или проворно набегавших на песок пляжа. Интуитивно он чувствовал, что их прогулка каким-то образом связана с продолжением траурной церемонии в честь погибшего брата.