Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 2)
Хоть мне и самому жаль прерывать это повествование, однако я вынужден сообщить, что в этом месте исповеди мисс Ньюком (чью манеру рассказывать очень точно копировала моя супруга) оба мы так громко расхохотались, что маленькая принцесса де Монконтур просунула голову в дверь нашей комнаты и осведомилась, чему мы так весело смеемся. Но мы не стали объяснять хозяйке дома, что бедная Этель вместе со своей бабушкой была повинна в тех же самых грехах, за которые теперь осуждала девиц Бурр. Очевидно, мисс Ньюком полагала, что уж ее-то никак нельзя обвинить в подобных хитростях, иначе она бы не стала так негодовать на других.
"Куда бы мы ни приезжали, - продолжала исповедываться Этель перед моей супругой, - нетрудно было заметить (надеюсь, я могу сказать это без тщеславия), кто был предметом внимания лорда Фаринтоша. Он следовал за нами повсюду; и не было случая, чтобы, приехав в гости в какой-нибудь дом в Англии или в Шотландии, мы не повстречали его там. Бабушка всем сердцем желала этого брака, не стану скрывать, что и я, когда он сделал мне предложение, была очень довольна и горда.
За последние месяцы я узнала о нем многое и лучше поняла как его, так и себя, Лора. Один человек, которого я всегда буду любить как брата... вы знаете его, когда-то обвинял меня в суетности, да и вы порой упрекали меня в этом. Но какая же это суетность, пожертвовать собою ради семьи! Каждый из нас по рождению принадлежит определенному кругу, что же плохого или странного в том, чтобы искать себе мужа среди равных? Правда, лорд Фаринтош не считает меня себе ровней, как, впрочем, и всех остальных своих знакомых. - Тут Этель рассмеялась. - Ведь он султан, а все мы, светские барышни, его покорные рабыни. Признаться, мне не очень нравились взгляды его величества на сей предмет. Мне просто непонятна подобная гордыня!
Не скрою от вас, милая Лора, что, когда я обручилась с Фаринтошем и лучше узнала его нрав (я ведь теперь что ни день видела его, разговаривала с ним, слышала отзывы о нем людей), меня все чаще стали обуревать тревожные мысли относительно той поры, когда мне придется стать его супругой. Он не внушал мне уважения, хоть я и ближе узнала его за те месяцы, когда в наших семьях был траур. Я не буду рассказывать вам о маркизе. Вправе ли я сообщать друзьям то, что слыхала от него в минуты откровенности? Он утверждал, что я нравлюсь ему тем, что не льщу ему. Бедный Малькольм, ему все льстят! Но чем же, как не лестью, было мое согласие на брак с ним? Да, Лора, то была лесть, преклонение перед титулом, жажда обладать им. Разве я вышла бы замуж просто за Малькольма Роя? Я отказала лучшему искателю, Лора.
Все эти думы мучили меня несколько месяцев. Наверное, мое общество не доставляло ему большой радости, и все же он сносил мои капризы значительно терпеливее, чем я могла ожидать. Когда же, четыре дня назад, мы прибыли в этот печальный дом (куда должен был вскоре пожаловать также и Фаринтош) и застали здесь лишь горе и уныние и этих бедных детей, брошенных матерью, - я жалею ее, да поможет ей бог, она была очень несчастлива, и несчастна сейчас, и несчастной умрет, - я лежала и бессонными ночами думала о собственном моем будущем и о том, что, подобно Кларе, тоже выхожу замуж ради богатства и положения в обществе; а ведь я сама себе хозяйка, не раба чужой воли, и от природы не такая покорная, как она, - так зачем же я это делаю, спрашивала я себя. Раз уж Клара покинула нашу семью, где была так несчастна и теперь все равно что умерла для нас, я должна заменить мать ее сиротам. Я люблю ее маленькую дочурку, и она тоже всегда любила меня; в день нашего приезда она прибежала ко мне вся в слезах и, обвив ручонками мою шею, проговорила своим детским голоском: "Вы же не бросите нас, правда, тетя Этель?" Я не покину ее и буду учиться, чтобы учить ее, и сама постараюсь стать лучше, чем была прежде. Ведь молитва поможет мне, правда, Лора? Я уверена, что поступила правильно и что мой долг - остаться здесь".
Пересказывая мне эти признания Этель, Лора казалась глубоко растроганной, и когда назавтра в церкви священник прочел первые слова богослужения, мне почудилось, что ее светлое личико озарилось каким-то особым сиянием.
Некоторые из последующих событий в истории этой ветви семейства Ньюкомов я могу изложить лишь со слов той же рассказчицы. Мисс Этель и моя супруга теперь виделись каждый божий день и звали друг друга не иначе, как "моя душечка", с той необузданной горячностью, которую нам, сдержанным светским мужчинам, скупым на чрезмерное проявление чувств, да и вообще старающимся их не испытывать, непременно надобно чтить в представительницах слабого пола, чья любовь разгорается особенно жарко в темный час невзгоды; они целуются, обнимаются, утешают друг дружку, называют уменьшительными именами в том прекрасном и сладостном единении, что спокон веков на земле связывает Страдание и Сочувствие. В мире, поверьте, мисс Найтингейл встречаются на каждом шагу, и мы, больные и раненые каждый в своем Скутари, не испытываем недостатка в сестрах милосердия. Я не был свидетелем того, как моя жена врачевала душевные раны обитателей Ньюком-парка; однако я легко могу представить себе ее среди всех этих женщин и детей - как она дарит им разумный совет, оказывает тысячу милых услуг; вовремя пожалеет, а глядишь и развеселит, и лицо ее при этом дышит искренностью и любовью, которые вдохновляют каждое ее слово, каждое движение, каждый поступок.
Что же касается супруга миссис Пенденнис, то он, со своей стороны, не пытался утешить баронета сэра Барнса Ньюкома. Я не чувствовал к этому джентльмену ни малейшей жалости и не скрывал этого. Флорак, обязанный Барнсу своим титулом и всем своим нынешним благополучием, попробовал было выказать ему соболезнование, однако был встречен с таким нескрываемым раздражением, что предпочел не утруждать себя повторным визитом и предоставил баронету срывать свой гнев на людях, непосредственно ему подвластных. Всякий раз, как Лора возвращалась в Розбери из своих благотворительных поездок в Ньюком-парк, мы справлялись у нее о злополучном хозяине дома. Но миссис Пенденнис неохотно и скупо говорила о том, что видела сама или слышала о нем от других и, как это ни прискорбно, начинала вдруг улыбаться: бедняжка не в силах была подавить в себе чувство юмора; и мы тоже подчас, не выдержав, принимались открыто хохотать при мысли об этом побитом негодяе, этом обиженном обидчике, за что миссис Лора обычно упрекала нас в черствости и бездушии. Когда мы приехали как-то в Ньюком, хозяин "Королевского Герба" посмотрел на нас лукаво и понимающе, а Том Поттс ухмыльнулся и стал потирать руки.
- Это дело оказалось для газеты неизмеримо полезнее всех статей мистера Уорингтона, - сообщил мне мистер Поттс. - "Индепендент" шел нарасхват. И если бы мы могли провести баллотировку, ручаюсь вам, что из каждых шести избирателей пятеро высказались бы в том духе, что сэр Хрюком из Хрюкома получил по заслугам. Кстати, что там за история с маркизом Фаринтошем, мистер Пепденнис? Он явился в "Герб" вчера вечером, нынче утром отправился в Парк, а с дневным поездом укатил обратно в Лондон.
О том, что произошло между маркизом Фаринтошем и мисс Ньюком, мне было известно от наперсницы этой девицы. Приведенное нами прощальное письмо, очевидно, сильно взволновало его светлость, ибо он в тот же вечер с почтовым поездом покинул столицу и наутро, отдохнув немного в гостинице, появился у ворот Ньюком-парка, требуя свидания с баронетом.
Случилось так, что в то утро сэр Барнс выехал куда-то из дому со своим поверенным, мистером Спирсом; тогда маркиз пожелал видеть мисс Ньюком, и привратник, разумеется, не посмел не впустить столь влиятельную особу. Маркиз подкатил к крыльцу, и о нем было доложено мисс Этель. Услыхав о прибытии гостя, девушка побелела как полотно, и моя жена сразу догадалась, кто именно пожаловал. Леди Анна все еще не покидала своей комнаты. Лора Пенденнис осталась командовать оравой детей, в окружении которых как раз и сидели обе наши дамы, когда доложили о прибытии лорда Фаринтоша. Маленькая Клара непременно хотела следовать за теткой, чуть та встала с места: девочку с трудом уговорили ненадолго расстаться с ней.
По истечении часа экипаж укатил, и Этель вернулась такая же бледная, с покрасневшими глазами. Тем временем мисс Кларе подали баранью котлетку, и она уже не так цеплялась за свою покровительницу. Тетя Этель мелко нарезала баранью котлетку и, удостоверившись, что девочка принялась за еду, вышла вместе с подругой в соседнюю комнату - под тем предлогом, разумеется, чтобы показать ей какую-то картину, или чашку, или обновку для малышки, или невесть что еще. (Все это лицемерие имеет целью ввести в заблуждение простодушных служанок, а те притворяются, будто ничего не поняли.) В другой комнате, прежде чем Этель начала свой рассказ, душечка Лора, уж конечно, обняла душечку Этель, а та, в свою очередь, ее.
- Вот он и уехал, - говорит наконец душечка Этель.
