Юхан Борген - Темные источники (Трилогия о маленьком лорде - 2)
- Я едва не познакомился с Биргером, - сказал он, - едва не встретился с ним.
- Ты, говорят, с кем только не встречаешься, - язвительно заметила тетя Клара. - Впрочем, меня это не касается, - добавила она, тут же спохватившись.
Вилфред встал из-за стола и, подойдя к окну, стал глядеть на серые площадки строящегося городка. Это был первый теплый вечер в долине. Девочки и мальчики медленно бродили по дороге, омытой весенним светом.
- Как по-твоему, тетя Клара, - заговорил он, - могут люди не просто встречаться друг с другом... - Она хотела прервать
его движением руки, давным-давно знакомым ему движением, которое должно было пресечь всякую попытку душевных излияний. - Погоди, ответь мне на этот единственный вопрос! Как по-твоему, ты веришь, что какое-то родство душ... Он не решился продолжить. К тому же она прервала его на сей раз довольно резко.
- Нет, - сказала она, - в это я не верю. - И, немного помолчав, продолжала: - У тебя была выставка... - Он поморщился. Она читала статьи в газетах и, наверное, сохранила вырезки. - Твой отец был разносторонне одаренный человек.
- Но он ничего не доводил до конца. Она посмотрела на него с удивлением:
- Что ты имеешь в виду?
- Он ведь и жизнь свою до конца не довел.
Он в первый раз произнес это вслух. И это прозвучало обвинением. Но к его удивлению, тетя Клара ответила:
- Я не такая уж набожная, по крайней мере в общепринятом смысле. Но по-моему, тоже - это единственный поступок, который противоречит божьим заповедям.
- Тоже? - переспросил Вилфред. - Я вовсе не думал его обвинять.
- Не знаю, - отозвалась она. - Так или иначе, ты не имеешь на это права. Да и она, пожалуй, тоже. Я имею в виду твою мать. Но кто-то или что-то... имеет право винить. От жизни, вот так оборванной, всегда остается что-то... что-то... Словом, не знаю...
- Скажи, тетя Клара! - воскликнул он тихо. - Скажи, что хотела сказать, непременно скажи.
- Я же говорю тебе, не знаю. Может, что-то, что каким-то образом падет на других...
Воцарилось молчание. На секунду ему показалось, что у нее дрожат губы. Она продолжала теребить свой медальон.
- Я думаю только о себе, - сказал он. - В этом вся беда.
Тетя Клара откинулась назад, словно подавляя усмешку.
- Это свойственно не тебе одному... Но вот то самое, что остается, не знаю, как это назвать, - это и в самом деле становится как бы неоплаченным долгом.
Она сказала это просто, как нечто давно для нее решенное. А в нем вдруг всколыхнулось все: тоска, смятение и в то же время жадное любопытство.
- Почему,- тихо спросил он,- почему мы так мало знаем друг о друге?
Она рассмеялась обычным своим коротким смешком.
- Кто "мы"? Ты, верно, имеешь в виду нашу семью? Твой отец...
Он напряженно уставился на угасающий свет. Теперь дорога опустела - от поселка новостроек веяло пылью и будущим.
- ... он, по-моему, жил в каком-то замкнутом мире - в мире, который замкнут в другом мире, а тот - в третьем и так далее. Помнишь деревянных матрешек, которых можно было извлечь одну из другой? - И тетя Клара улыбнулась.
Вилфред вспомнил желтую деревянную бабу, внутри которой находилась другая деревянная баба, а в той - третья деревянная баба. И подумал о медальоне тети Клары...
- ...но, на беду, то, что было внутри, было больше того, что находилось снаружи, каждый следующий пласт в глубине был больше того, что снаружи...
Как небо под потолком дома в Сковлю, которое было выше синего неба. Всегда что-то большое замкнуто внутри маленького, от этого никуда не уйдешь. Дом в стеклянном яйце.
- ...как, наверно, у всех людей, - сказала она. - Когда-то это называли душой, потом решили, что это несовременно. Может, оно и правда. Не имеет значения. По-моему, есть люди, у которых много таких... душ...
Она умолкла. Вилфред подался ближе к ней.
- И у отца?..
- Может быть, - нехотя подтвердила она. - Может быть, и у него. Душ так много, что им как бы не хватает места. Может, и у всех так. Но некоторых это взрывает изнутри... я хочу сказать прежде, чем все упорядочится.
- Ты хочешь сказать, пока не расставишь всех баб по местам? - спросил он, улыбнувшись.
- Я не это имела в виду, я имела в виду порядок вообще.
- Прости, тетя, я не хотел... - Он опять переиграл. - А ты веришь в порядок, тетя Клара?
- Уж художникам, во всяком случае, следовало бы в него верить, сердито ответила она. Теперь она снова была строгой тетей Кларой, тетей Кларой его детских лет, которая аккуратно складывала салфетку, когда другие, скомкав, отбрасывали ее. Пласты времени сдвинулись в памяти Вилфреда, бесшумно меняясь местами.
Все сдвинулось, и тот замысел, который он искал, - тоже. На мгновение казалось: он вот-вот дотянется до него рукой - так было, когда он встретил в лесу Поэта, когда выяснилось, что тетя Клара знает о большем, которое заключено в меньшем. Милая тетя Клара! Много времени утекло с тех пор, когда, стоя на крыльце своего маленького домика, она энергично махала ему на прощанье рукой. Вокруг нее все было маленьким, но как же это случилось, что он никогда не замечал, сколь велика ее внутренняя независимость... Он был благодарен ей за ее терпимость и деликатность, у других его родных это было игрой, она же не притворялась. Может, и тайна, которую хранил ее медальон, была настоящей, большой тайной.
Он много бродил в эти дни, часто возвращаясь в одно и то же место. Стояла весна, ягод в лесу еще не было. По временам ему сильно хотелось есть, его преследовали пищевые галлюцинации, но чаще голод удавалось обманывать, пососав что попадалось под руку - щепку или какой-нибудь цветок. Он ощущал в себе небывалую легкость, свободу почти от всех потребностей. Он все больше и больше чувствовал свою связь с деревьями, но не могучими хвойными великанами, а с невысокими лиственными деревьями, вроде тех, под которыми он видел Поэта. Он стал похож на пугливого зверя, у которого, может, и нет повсюду врагов, но тело его все равно всегда готово к прыжку.
Вилфред много бродил, но тропинки так и не нашел. Семья подрядчика и трое его детей: Клаус, Ларс и Ингер, куда ни глянь - всюду будущее, славные, добрые ребятишки, ему было жалко расставаться с ними. Он подарил Ингер маленький круглый камешек, который носил с собой. "Потри его, услышишь далекую музыку". Она потерла камешек и явственно услышала музыку. Дети тоже стояли на крыльце, провожая его, и махали ему вслед, пока он не скрылся за поворотом дороги, это прогоняло чувство одиночества и успокаивало. Но все это было уже давным-давно.
От него опять остались кожа да кости. Велосипед он продал стрелочнику на какой-то железнодорожной станции. Он был не прочь найти какое-нибудь пристанище, где мог бы сесть за свои воспоминания о будущем. Однажды он как одержимый стал писать, имея в виду что-то высказать. И все же замысел ускользал от пего - тот замысел, который кроется за внешним проявлением всего сущего.
И вот однажды он добрел до Робертовой гостиницы и поселился в ней. Он писал. У тети Клары он стащил одну из газетных вырезок, где был воспроизведен портрет отца. Вилфред подолгу смотрел на него, а потом разнообразия ради писал. Робертова гостиница и в самом деле стала гостиницей, только она уже не принадлежала Роберту. Называлась она "Валхаллой" - подходящее место, чтобы окрепнуть после болезни. Новый управляющий был человеком энергичным - он и сам вложил в дело некоторую сумму.
В первую же ночь они с Вилфредом вспомнили Роберта, и этот неутомимый благожелатель вдруг ожил перед глазами Вилфреда. Все, что было тогда, вдруг как-то странно ожило перед ним.
А в другие вечера Вилфред сидел у печи в маленьком кружке выздоравливающих. Зябко поеживаясь, они рассказывали о своих болезнях и были счастливы, что нашли слушателя - молодого человека, который уж наверняка не хлебнул таких бед, как они.
21
Бывали дни, когда Валдемара Матиссена снедала глубокая тревога. Даже Апокалипсис не мог его успокоить. Он испытывал искушение наготовить себе яств по старым рецептам и раскупорить одну из бутылок бордо, что перезимовали в его погребе в Энебакке.
Потом он начинал терзаться, бродил как неприкаянный по пыльным дорогам и все прислушивался, не заслышатся ли шаги.
В своем смятении он однажды спозаранку поехал в город к Роберту. Услужливый Роберт опять оказался точкой, в которой сходятся все пути. Он получил письмо от нового управляющего "Валхаллы". Тот сообщал о молодом человеке, их общем друге, который сидит и пишет в сумерках. Управляющий не скрывал своего беспокойства: молодой человек тощ и плохо одет, никакого режима не соблюдает, к обеду и ужину не является и, по рассказам живущих в отеле, часто бродит вокруг, разговаривая сам с собой.
Мужчины сидели вдвоем в благоустроенном бараке Роберта в Делененге - в теплое время года это было хорошее жилье, приспособленное к тому, чтобы днем принимать гостей: по ночам хозяин дома работал. Они сидели, предаваясь воспоминаниям о тех днях в жизни норвежской столицы, когда для властителя Матиссена все происходящее было загадкой, но зато для Роберта, обреченного и неунывающего, все было ясно как день.
