Збигнев Ненацки - Раз в год в Скиролавках (Том 2)
- Ружье есть у пана Турлея, Порваша, у пана Любиньского, - перечислял Иоахим, который не хотел признаваться в том, что никогда в жизни не держал в руках отцовского ружья. Ионаш Вонтрух снял с головы меховую шапку и пренебрежительно махнул ею в воздухе. - Это не их ума дело. Они не осмелятся пойти к Малявке даже и с ружьем. Доктор нам нужен. Неглович.
- Отца нет дома, - напомнил им Иоахим.
- Это ничего, - заявил Крыщак. - Доктора нет, а ты дома, его сын, Иоахим.
Солтыс Ионаш Вонтрух добавил:
- Такими делами в деревне всегда занимался Неглович. Так было и так будет. И вдруг с Иоахимом произошло что-то странное. Он ощутил в себе какую-то большую силу и смелость. Откуда это в нем взялось - он не знал. Может быть, ему вспомнились рассказы об историях хорунжего Негловича? Или рассказы об отце, который, когда ему было немного лет, убил из "манлихеровки" бородача, главаря банды грабителей? А может быть, эта сила шла от троих мужчин, происходила из их веры в его великанскую силу? Иоахим встал из-за стола. Вытер рот, в сенях набросил на себя пальто и надел шляпу. Так одетый, он вышел на крыльцо, а за ним мужики.
- А ружье, Иоахим? - напомнил ему Крыщак.
- Мне не надо ружья, - сказал он, потому что не хотел признаваться в том, что ни разу его в руках не держал. Макухова преградила ему дорогу.
- Не пущу тебя, Иоахим...
Он отодвинул ее и пошел, а те за ним побежали рысцой, потому что Иоахим был высокий, и шаг у него был большой. Макухова побежала домой, схватилась за телефон и вызвала поликлинику в Трумейках.
Возле дома кузнеца было черно от собравшихся там людей. Возле дверей толпились мужчины и женщины с детьми на руках. Дети постарше плакали, держась за материнские подолы. Над толпой возвышалась большая и черная, как закопченный котел, голова плотника Севрука в кожаной пилотке. Люди толпились, но возле самого входа было свободно - никто не смел притронуться к старой ручке на дверях, перекошенных от дождей и солнца. За этими дверями скрывался кузнец с топором в руках, а в его избе, за окном, заслоненным занавеской, по-видимому, посреди стола стояла банка с золотом.
Только в этот момент Иоахим понял, что значит страх, потому что увидел страх в глазах других людей. Страх и алчность. Но страх пересиливал - это он установил дистанцию между руками и дверной ручкой, парализовал силу стольких мужчин, таких же сильных, как кузнец.
Люди расступились при виде Йоахима. А он посмотрел на небо, которое было синим и пустым. Потом он подошел к двери и стукнул в нее кулаком.
Минуту было тихо, а потом с той стороны, из-за дверей, все услышали голос Малявки: - Голову топором отрублю...
- Это я, Иоахим, сын доктора, Неглович. Иоахим Неглович. Впусти меня к себе, кузнец, - срывающимся голосом проговорил юноша.
Снова наступила страшная тишина, потом легонечко дрогнула дверная ручка, двери приоткрылись, показывая черную щель. Иоахим исчез в этой щели, двери снова закрылись, ручка опустилась.
- Езус Мария, Юзеф, - громко перекрестилась Люцина Ярош.
Все напрягли слух, не донесется ли до них предсмертный крик Йоахима, стук падающего тела. Вместо этого взвизгнули тормоза, машина доктора развернулась на месте перед домом Малявки, людей осыпали льдинки из-под колес.
Доктор выскочил из машины, растолкал толпу, подскочил к дверям, схватился за ручку. Двери открылись без сопротивления и, так же, как Иоахим, доктор исчез в темной пасти сеней. Ничего, что доктор приехал прямо из Трумеек и при нем не было ружья. Если с Иоахимом что-то случилось, не будет кузнеца среди живущих - так думали люди, а Ионаш Вонтрух громко сказал: Из-за золота всегда кровь льется...
В черной от грязи избе горела лампочка без абажура, потому что окно было занавешено какой-то тряпкой. Возле колченогого стола доктор увидел сидящих на двух лавках Йоахима и Малявку, который то и дело лез в банку и вытягивал из нее какие-то пожелтевшие фотографии. На черном от копоти лице кузнеца слезы пробили светлые дорожки от глаз до бороды.
- На этом снимке, пане Йоахиме, видать дом моих родителей. Вот там, за этими пеларгониями, у окна сидит моя мать. Нет уже этого дома, пане Йоахиме... А это - ресторан моего дяди. Сейчас там растет буковый лес... Это школа, пане Йоахиме... В этом окне направо видно голову моего старшего брата, а в том - голову моей сестры, потому что она была классом младше. Меня тогда еще не было на свете...
Доктор Неглович взял в руки старые фотографии и посмотрел на лица людей, которые давно уже умерли - здесь или далеко отсюда. Но с фотографий они все еще улыбались. И были на этих снимках такие дома, от которых не осталось и следа, и такие, где теперь жили совершенно новые люди. Только озеро выглядело так же, как сейчас.
Зыгфрыд Малявка размазывал слезы по щекам и говорил. Он все время обращался к Иоахиму, а потом - к доктору. Почти тридцать лет он молчал, а сейчас в нем словно бы какие-то Двери отворились для слов и воспоминаний; этот поток слов он не мог сдержать. И говорил, говорил, говорил...
В банке доктор нашел хлебные карточки с времен войны, уже почти забытой, потому что вторая, которая пришла вслед за ней, оказалась в сто раз страшнее. И был там листочек с подписью лесничего Руперта из Блес, что эта банка, хлебные карточки и фотографии будут замурованы в крыльцо школы в память о факте, что эта школа построена общими усилиями всего села в военное время. "На вечную память", - написал в конце лесничий Руперт, у которого был красивый почерк, и каждая готическая буква отличалась необычайной элегантностью.
Доктор догадался, что кузнец Малявка стесняется своих слез и своего волнения. И тогда он вынес банку с фотографиями и хлебными карточками во двор и показал собравшимся там людям. Прочитал им и письмо лесничего Руперта. - А ты говорил, что там было золото, - сердились люди на Кондека, который первым раз 57 нес по деревне новость о банке, которую нашел Зыгфрыд Малявка.
Кондек съежился и удрал домой. То же самое сделал и Эрвин Крыщак. Только солтыс Йонаш Вонтрух не убежал со стыда и сказал:
- Такие хлебные карточки были дороже золота. Не наестся человек золотом, а хлебом брюхо набьет и жизнь свою спасет. Разве не убил старый Шульц человека в лесу ради куска хлеба?
Вечером Йоахим неожиданно попросил отца, чтобы тот показал ему свое ружье и научил им пользоваться. Доктор не спросил, откуда у него вдруг появилось такое желание, вынул из шкафа ружье, положил на стол.
- Видимо, оно принадлежало князю Ройссу, - объяснил он. - Это курковая двустволка, итальянская модель "кастор" с боковым замком "холланд". Хорошая. Прицельная. Не делает осечек. Я редко хожу на охоту, но люблю, когда в доме есть оружие, сам не знаю, почему...
Йоахим осторожно, как к смычку, прикоснулся к вороненому стволу, а потом убедился, что пальцы у него пахнут маслом. Он и не предполагал, что у ружейного масла такой приятный тонкий запах и что он может ему понравиться. Впрочем, у ружья была прекрасная форма. Как у хорошей скрипки. И оно было необычайно легким. Тоже как хорошая скрипка.
Макухова несколько дольше осталась в этот вечер в доме доктора. Меняя Йоахиму постель в его комнате на втором этаже, она так объяснила ему все это дело:
- Я боялась за тебя, Йоахим, потому что кузнец Малявка - это страшный человек. Потому я позвонила твоему отцу в Трумейки. Но тебя хранит Клобук. Это он превратил золото в старые фотографии и хлебные карточки. Он это сделал для твоего добра и для добра других людей.
О том,
что нельзя осуждать женщину, чья любовь победила
Утром кухня доктора была выстужена; не топилась кухонная печь, не крутилась возле нее Макухова, готовящая, как обычно, завтрак. Доктор Неглович торопливо выпил только стакан горячего чая, вскипяченного на электрической плитке, и перед выездом в Трумейки навестил дом Макухов. Гертруда была в своей кухоньке, пекла праздничный пирог. Ее муж Томаш сидел у окна и печально смотрел на дорогу.
- Я думал, что ты заболела, - сказал доктор. Гертруда пожала плечами:
- Такие женщины, как я, не болеют. Но им может не хватить сил. Через три дня праздники. В доме надо убраться, пол натереть и отполировать, обед как следует приготовить, потому что в первый или во второй день наверняка кто-нибудь заглянет... Это уж мне не под силу. У меня есть свой дом и муж, надо и о нем позаботиться.
- Если тебе тяжело, найми женщину из деревни, чтобы тебе помогла. Ведь ты не бросишь меня и Йоахима на произвол судьбы? Разве я тебе когда плохое слово сказал, Гертруда? Разве закрывал от тебя коробочку с деньгами?
- Да нет. Стояла открытая. Ни разу ты не спросил, на что я трачу твои деньги. И не хвалил меня за экономность и не ругал за расточительность. Старая я уже и слабая, чтобы два дома на себе тащить. - Найми женщину в деревне.
- Что? Какую-нибудь грязнулю, неряху или, того хуже, воровку в дом привести? Ведь у нас все стоит нараспашку, даже коробочка с деньгами. Не дождешься, Янек, чтобы я что-нибудь такое сделала.
