Доди Смит - Я захватываю замок
— Да, пожалуй, — согласилась сестра.
Нейл собирался остаться со мной в гостинице, но я возразила, что протанцевать весь вечер босиком в коридоре невозможно.
— Ну да. Ни дать ни взять вечеринка в обитой войлоком палате психбольницы, — улыбнулся он.
Никогда не забуду тот день. Толстый ковер, обтянутые парчой стены, отражение сияющих люстр в золоченых зеркалах… Все такое роскошное — и бессмысленное, безжизненное…
У подъезда Нейл сказал, что подниматься не станет, — проводит до лифта. Пропустив Саймона и Роуз хорошо вперед, он остановил меня и негромко произнес:
— Похоже, нам пора окончательно попрощаться.
Меня охватила грусть. В дополнение к прочему тяжкому грузу страданий.
— Но мы ведь еще увидимся, правда?
— Конечно! Непременно приезжайте в Америку.
— А вы в Англию не приедете?
— Вряд ли, — ответил Нейл и, рассмеявшись, добавил: — Может, и приеду. На старости лет, когда разбогатею.
— За что вы нас так не любите, Нейл?
— Ничего подобного, люблю, — быстро произнес он. — Я все люблю. Просто мне здесь не место.
Саймон и Роуз крикнули, что лифт ждет только меня. Мы торопливо пожали руки.
Как горько! Неужели я увижусь с Нейлом лишь много лет спустя?
В квартире горничная передала мне сообщение от Стивена. Я и забыла, что просила его позвонить! Роуз прочитала записку вслух:
— «Мисс Кассандре Мортмейн от мистера Стивена Колли. Джентльмен сказал, что, если требуется, он полностью в вашем распоряжении».
— По-моему, сказано превосходно! — заметил Саймон. — Думаю, лучше перезвонить.
— Утром перезвонишь, — махнула рукой сестра. — Идем в спальню. Нам до сих пор не удалось толком поболтать.
В тот же миг из своей комнаты вышла Топаз и сказала, что хочет со мной поговорить.
— Может, завтра поговорите? — с нетерпеливыми нотками в голосе предложила Роуз.
Мачеха ответила, что причин откладывать разговор не видит.
— Сейчас лишь половина десятого. Я специально вернулась пораньше.
— Ладно, только давайте быстрее, — недовольно вздохнула сестра.
Топаз повела меня в сад на крыше.
— В квартире ненадежно: могут подслушать.
На крыше было чудесно; среди кадок с низкими деревцами уютно умостилась красивая садовая мебель. И ни души вокруг. Мы устроились на диване-качелях; я ожидала услышать нечто важное, но Топаз — вполне предсказуемо — заговорила об отце.
— Когда он сюда приехал, мы от силы минуту пообщались, — пожаловалась она. — Моя комната для двоих слишком мала, а миссис Коттон оба вечера допоздна задерживала его своими разговорами в гостиной.
Я спросила, по-прежнему ли она о нем беспокоится.
— Нет… По крайней мере, не в том же смысле. С ее стороны, несомненно, ничего нет. Теперь я вижу, он ее интересует не как мужчина, а как знаменитость — если он, конечно, соизволит вновь перейти в разряд знаменитостей. Она надеется, что соизволит. Саймон тоже на это надеется.
— Ну и что такого? — удивилась я. — Ты ведь знаешь, они из добрых побуждений…
— Саймон — да. Его волнует работа Мортмейна ради самой работы — и самого Мортмейна. А вот миссис Коттон просто коллекционирует знаменитостей. Даже я приобрела ценность в ее глазах, после того как она увидела писанные с меня картины.
— Но ведь она пригласила тебя пожить в Лондоне, когда картин еще не видела, — возразила я.
Мне нравится миссис Коттон. Ее доброта к нашей семье за гранью вообразимого!
— Ладно, давай скажи, что я несправедлива… — Мачеха издала свой обычный полувздох-полустон. — Несправедлива, знаю. Но иногда мне хочется завизжать, так она действует на нервы. Почему она не бесит Мортмейна? Уму непостижимо. Болтает, болтает, болтает… Просто как заведенная! Откуда силы? В ее возрасте — и столько энергии! Это ненормально. Наверное, проблемы с железами.
Я рассмеялась, однако Топаз веселье не поддержала — она говорила серьезно; «железы» вообще ее излюбленное словечко.
— Возвращайся в замок. Отдохнешь, — предложила я.
— О том я и хотела спросить. Мортмейну меня не хватает? Чувствуется в его настроении тоска?
Я задумалась. Как бы поделикатнее ответить «нет»?
К счастью, ждать ответа мачеха не стала.
— Понимаешь, Кассандра, мне необходимо ощущать… свою нужность. Мужчины всегда во мне нуждались! То рисовали, то любили, то просто срывали злость… Да, некоторым надо выплескивать агрессию, чтобы творить. Словом, обойтись без меня никто не мог. Я вдохновляю, Кассандра! Таково мое предназначение.
Я сказала, что, судя по всему, отец начал работать.
— Ты имеешь в виду, я вдохновила его своим отъездом?
Мы покатились от хохота. Чувство юмора у Топаз — величина непостоянная, но если включается, то работает на полную. Отсмеявшись, она вдруг спросила:
— Как тебе Обри Фокс-Коттон?
— Не очень. — Я пожала плечами. — А ему нужно вдохновение? По-моему, у него и так дела идут недурно.
— Но он способен на большее. Он это чувствует!
— То есть вы оба разведетесь, а потом поженитесь?
— Э-э-э… Не совсем, — ответила мачеха.
Вот он, самый важный момент беседы! Господи, какими же словами образумить Топаз? Уверять, будто отец без нее жизни не представляет? Глупость! Правда откроется через полчаса после нашего прибытия в замок.
— А если я скажу, что ты нужна мне и Томасу, на твое решение это не повлияет? — наконец медленно проговорила я.
Мое начало, судя по выражению мачехиного лица, ей понравилось; затем она изрекла один из ужаснейших «топазоризмов»:
— Милая, неужели ты не понимаешь, что искусство важнее личности?
И вдруг меня осенило.
— Но отца-то бросать нельзя, — убежденно сказала я. — Топаз… неважно, скучает он по тебе или нет, но такое потрясение сломит его окончательно. Разве неясно? Представь, что напишут биографы! «Не успел Мортмейн вступить в новую эпоху творческого расцвета, как хрупкое кружево его жизни разлетелось в клочья. Виной тому предательство натурщицы-жены. Никому теперь не узнать, чего лишился мир из-за легкомыслия никчемной женщины». И тебе, Топаз, тоже этого никогда не узнать! Если после твоего ухода отец не напишет ни строчки, ты до конца дней будешь терзаться — не из-за тебя ли?..
Топаз смотрела на меня широко раскрытыми глазами; речь явно ее впечатлила. К счастью, она не успела сообразить, что без новых шедевров до биографии дело не дойдет.
— Видишь, как неверно станут судить о тебе потомки? — гнула я. — А вот если ты пройдешь с ним путь до конца, то тебя назовут «ангелом с полотна Блейка, красавицей, которая ради Мортмейна пожертвовала своими неисчислимыми дарованиями — лишь бы вновь ожил его талант»!
Я замолчала. Не перегнула ли палку? Однако мачеха проглотила и это.
— Кассандра… милая… — взволнованно запинаясь, начала она. — Ты должна сама, сама написать его биографию!
— Непременно, обещаю, — заверила я ее. Вдруг Топаз задержится, хотя бы для того, чтобы вдохновлять меня? Впрочем, наверняка она считает себя мужской музой.
Тревожилась я напрасно. Низким, словно контрабас, голосом мачеха с чувством проговорила:
— Ты спасла меня от роковой ошибки. Спасибо, Кассандра, спасибо! — И, кинувшись меня обнимать, всем весом обрушилась мне на плечи. Чуть на пол не опрокинула.
Ох уж наша дорогая Топаз!.. Обвиняет миссис Коттон в коллекционировании знаменитостей, не замечая, что ее желание исполнять роль музы суть то же самое, только в иной форме. Причем первый вариант мне кажется честнее. У миссис Коттон интерес интеллектуальный (ладно, светско-интеллектуальный), а интеллектуализм любимой красавицы мачехи — сплошное притворство. Подлинная натура Топаз — жена-хозяйка, которая нас кормит, обшивает, моет-чистит-драит… До чего же в людях всего намешано! До чего они многогранны и прекрасны!
По пути вниз мачеха сказала, что домой поедет дней через десять, а может, через две недели — как только Макморрис закончит портрет. Я выразила радость и горячо ее поддержала в этом намерении. Правда, при ней мне будет трудно скрывать следы своих переживаний.
За разговором я совсем позабыла о грусти, но стоило спуститься в квартиру — и вот она! Словно меня и ждала.
Все уже разошлись по спальням. Под дверью Саймона золотилась тонкая полоска света. Целую ночь он будет спать так близко от меня… И на сердце почему-то стало еще тоскливее. Мысль о предстоящей утренней встрече меня не утешила. В сверкающей комнате за бальным залом я поняла: соседство с Саймоном еще болезненнее, чем разлука с ним.
Роуз сидела на кровати, ждала меня. До чего прелестно смотрелись ее яркие волосы на фоне белого бархатного изголовья!
— Я достала тебе ночную сорочку, — сказала она. — Из моего приданого.
Я поблагодарила ее и выразила надежду, что не порву столь воздушную на вид вещицу.
