Некоторые любят погорячее, или Джентльмены предпочитают блондинок - Анита Лус

Майор Фокн для англичанина очень приятный человек. То есть, он тратит деньги не считая, и мы очень хорошо завтракали и обедали в Ритце, пока я не увидела того человека. Я так взволнована, что, пожалуй, мне лучше будет одеться, пойти на палубу и посмотреть, действительно ли это тот самый человек. Делать мне больше нечего, мой дневник на сегодня я закончила, а книгу про хороший тон я решила не читать, потому что я ее пролистала, и в ней нет ничего такого, что я хотела бы знать: там написано без конца про то, как надо называть лордов, а все лорды, с которыми я встречалась, обыкновенно сами говорили мне, как их называть, и большей частью у них бывает какое-нибудь смешное прозвище вроде Куку, хотя по настоящему его зовут лорд Кукслэй. Так что не стоит тратить времени на такую книжку. Но я хотела бы, чтобы меня не так сильно волновал тот человек, про которого я думаю, что это «он».

Апрель 13

Это действительно оказался тот самый человек, о котором я думала. Когда я убедилась, что это он у меня прямо-таки сердце остановилось. Мне так и вспомнилось все то, о чем вспоминать никому не могло быть приятно. И вот вчера, когда я вышла на палубу, чтобы посмотреть на «того человека» и убедиться, он это или не он, я встретила очень милого джентльмена, с которым я как-то познакомилась на одном вечере, мистера Гинцберга. Только его фамилия больше не Гинцберг, потому что один джентльмен в Лондоне по фамилии Баттенберг, который приходится родней какому-то королю, переменил свою фамилию на Монтбаттен, что по словам мистера Гинцберга значит то же самое – и тогда мистер Гинцберг решил переменить свою фамилию на Монтгинц, что он находит более аристократичным. Мы с ним гуляли по палубе, и я встретилась лицом к лицу с «тем» человеком, и я увидела, что это действительно он самый, – а он узнал меня. Он покраснел, как свекла, когда увидел меня. Я так заволновалась, что простилась с мистером Монтгинцем и скорее побежала, чтобы запереться в моей каюте и выплакаться. Но когда я сбегала с лестницы, я наткнулась на майора Фокна, который заметил, что я очень сильно взволнована. И майор Фокн заставил меня пойти в Ритц выпить шампанского, чтобы успокоиться и все ему рассказать. И тут я все рассказала майору Фокну: про Арканзас, и про то, как папа отправил меня в Литл-Рок на курсы стенографии, чтобы я научилась быть стенографисткой. Мы тогда повздорили с папой, – ему не нравился один молодой человек, который постоянно провожал меня, – и папа думал, что мне полезно будет на время уехать из дома. И вот, когда я с неделю всего пробыла на курсах в Литл-Роке, туда приехал один джентльмен по фамилии мистер Дженнингс, которому нужна была стенографистка. Нас всех вызвали к нему, и он выбрал меня. Он сказал заведующему курсами, что я обучусь всему, чему надо, у него в конторе, так как он адвокат и ему не требуется от меня особенных знаний. Он действительно помогал мне заниматься, и я пробыла у него в конторе около года, как вдруг мне пришлось убедиться, что он не из тех мужчин, с которыми молодая девушка может чувствовать себя в безопасности. А именно, – как-то вечером, когда я пришла навестить его на квартиру, я застала у него особу, которая на весь Литл-Рок славилась своим неприличным поведением. Когда я убедилась, что подобные особы посещали мистера Дженнингса, со мной сделалась ужасная истерика, а потом я уже не помнила себя; а когда я очнулась, то оказалось, что у меня в руках револьвер, и этот револьвер выстрелил в мистера Дженнингса.

Так вот, человек, которого я встретила на пароходе, был тот самый государственный прокурор, который обвинял меня на суде во время процесса и говорил в мой адрес такие слова, что я даже не могу их написать в моем дневнике. Во время процесса все, кроме этого прокурора, были необыкновенно милы ко мне, а присяжные заседатели все плакали как один, когда мой адвокат указал на меня и сказал им, что ведь у них у всех, наверное, есть матери или сестры. Присяжные заседатели совещались всего три минуты, вернулись и оправдали меня, и все были такие хорошие, что мне пришлось их всех расцеловать; когда я расцеловала судью, то он прослезился и потом сразу отвез меня к своей сестре. После того как я стреляла в мистера Дженнингса, мне пришла мысль стать киноактрисой; этот же судья мистер Гиббард взял мне билет до Голливуда. Он же придумал мне и псевдоним, потому что ему не нравилось мое имя, и он находил, что у женщины должно быть имя, выражающее ее индивидуальность. Поэтому он посоветовал мне называться «Лорелей»; так звали одну девушку, которая прославилась тем, что сидела все время на какой-то скале в Германии. В Голливуде, я стала сниматься в кино и там я встретилась с мистером Эйсманом, который убедил меня, что девушке с такими умственными способностями, как у меня, грешно оставаться в кино, а надо закончить свое образование. И он занялся этим вопросом.

Майор Фокн очень заинтересовался всем, что я ему рассказала, и сказал, что тут все удивительно совпало, потому что этот самый прокурор по фамилии мистер Бартлетт теперь на службе у американского правительства и едет в место, называемое Вена, по какому-то очень секретному поручению от дяди Сэма [«Дядя Сэм» – называют в шутку американское правительство], а он, майор Фокн, очень бы хотел знать, что это за поручение и в чем секрет, так как лондонское правительство специально отправило его в Америку узнать в чем дело. Только, конечно, мистер Бартлетт не знает, кто такой майор Фокн, потому что это страшная тайна, но майор Фокн мне ее открыл; он говорит, что сразу видит, кому можно доверять. Майор Фокн сказал, что, по его мнению, такая женщина, как я, должна уметь простить и забыть все оскорбления мистера Бартлетт; он намерен нас с ним свести и помирить; он считает, что мистер Бартлетт подружится со мной, как только узнает меня по-настоящему; если же я прощу, ему его поведение в Литл-Роке, то это будет очень