Поминки по Финнегану. Глава 1. Падение Финнегана. Авторский перевод - Джеймс Джойс
Ось о брясь о грязь, осно. Один на один близ один будет три диттох и один впереди. К двум медсестрить один получится правдопобное ври и боже самое позади. Отправляясь с большим боабоа и треногими стельницами и зерноплевельными кобылячами с посланием в своих удилах. Ужасотенного веса опреснок верекнижия вызубрить мы ль можем до кануна всех жутей. Что за неанбылица распускать даб и каким концом в связи со скватером и аннтискватером и послепронеонтискватером! Сказать нам быть любым тимом, диком и ларри из нас, сынами родной старины, сынами, сосынами, молосынами, когда намым не быть, любой сью, сисс и салли из нас, дощерьями Нэну! Винительный праответ! Дамадам до бесконечностей!
Истинно не было унылос даебус10 никакой люмпезной бумапы в мусорке, горущественный Пенн11 все так же стонал по мышулям чтоб освобежать. Все был древнесхождения. Ты дал мне ботинка (следы на нем) и я ел ветер. Я загадал тебе один чтонт (квид про кво12?) и ты отравился в почерьму. Но мир, зраумь, пишет, писал и будет писать свои собственные вруны, для челую вечность, по всем вопросам что попадают под отлучение от наших инфрациональных чувств до последней верблюдойницы. Сердцевена пульсируя меж его кареок, приходится все еще мавричалить пред могилой своей очароюродной кузины где свиданница его привязана ладонью что ее. Но рог, выпивка, день трепета всё не сейчас. Кость, голыш, кожа барана; расколи их, покроши их, порежь их всегдаможными способами; оставь их на терракухне в маттьеринском котле: и Гутенморг13 со своей кромагномской хартией14, окрашильницей15 и двойным боргесом16 должны раз и надлявсех выйти краснобуквием из словочати иначе нет там другой эффективной силы больше в алкогоране. Ибо это (восторнутый один предупреждает) и есть из чего папюр хвален, сделан, кожи и наметки и сечки в печатке. Пока те наконец (хоть еще и не концеподобно) не встретишься со знакомым мистера Типуса17, Мистресс Тоуп18 и всех маленьких типтопчиков. Бочка. Так что едва-ли мне надо тебе букворить как каждое слово будет переобязано чтоб нести три́двесят-десять животрепьющих порчтений по всей книге Сдубленого Великонца (пусть лоб его омрачится грязью кто отгрешится) до Кхмерти, махомахаумы, кто открыберет сие закроев отсего. Дерь.
Не плачь пока! Много уныбок до Нондума19, с семишестью девами на человека, сэр, в парке так темно при жечном свете. Но посмотри что у тебя в твоем саморуке! Наборники чиркают в исдвижнениях, маршируют, все из них давно, в туктуке и зинзанге иб у каждого занято́го жутковига есть баснятория поведать. Один тимьян-тимьяном и два за их лифто́м салюта20 и три меж земляшливых грядок. И цыпы поковыряли в зубах и безословый он заича начал. Можете спросить свой зад верит ли он этому. И так ослими меня только у пиздюлей есть каблуки. Вот этот о жене с порока́ барнетками. Ибо тогда был век когда фижмы бежали высо́ко. О нойвчеге и чепной жене; о помуже полно важном и фаммочке легкомыслия. Или о золотых юнцах что хотели холощения, или о что за чертвозьмину мисс дала мужу сделать. Хуженатец21 он был реверсогассен22 фрисками23 ее фрасок24 и ее крысивым пирриком. Мои феи25, она веспутница эта змееварная женщина! От этого отплясного носка ожидунлизик! Вуаль, волантинные, валентинные глаза. Она является самой бечной Уинни приносит еюйм добра26. Хож в инн, плыв анн. Слюшкай! Так это сто пудов была она не мы! Но клади это спокойно, джентля мина, мы в заднимости норвига. Комси си! Табло будто озналат. Слушай! слушай! Внемли, урожок умоляет! И жарфоноты лепечут.
Сказ о Ярле ван Хуторе и Пранквице
Было это как-то ночью, поздно, дивным дивно, в древокаменный вяз, когда Адам рывился, а его мадамочка крутила водоземы, когда со́лочевым горыночным человеком был забияждый и первая леяльная изрёбра что когда-либо имела по своему как-пошёлу друждого его радилюбвенным глазам и муждый жил любвин с пеждым, а Ярл ван Хутор держал горелую голову выше в своем лампомайке, возлагая на себя хладные руки. А его двое джимняшек, кузены нас, Тристофер и Хилари, торчалили свою дураклу на замусленной полурре его гомерилища, замка и землянойдома. И, будь дерблят, кто пришед к щику его трактира только племяченица та, пранквица. И пранквица выдернула розовую и собрала мысле́й напря́мов дверя. Она напалилась и жарландия была в зареве. И заговорила она дверя на своей мелкой перужанке: Марк Оден, чего б это я выгляхочу одной игружкой портье позже алой став? И было это как перестычки начались. Но дверг отручил ее милости на тарабарском несейчасии: Заперт'! Так что ее милость о'злость похватила джиминку Тристофера и в неи́стыдную западыню она дождла, дождла, дождла. А Ярл ван Хутор беспровойдил ей вслед кротким голубовным желчем: Стоп глуховка стоп вернись в мою ирлушку стоп! Но она отругила ему: Маловероятель! И был там нововой тот самый саббойский ночер падших англей где-то в Эрио. А пранквица пошла на сорок лет гульнуть в Турлемонде и смыла ранословления любовных пятен с джимминки мылыми морыми пентнами и было у нее четыре шерстрых мастера для преокунуть ему его щекутки и она преобратила его
