Джон Голсуорси - Девушка ждёт
Тут размышления Адриана были снова прерваны швейцаром.
– Сэр, к вам какой-то профессор Халлорсен. Хочет взглянуть на черепа из Перу.
– Халлорсен? – с изумлением переспросил Адриан. – Вы не путаете? Я думал, он в Америке.
– Он сказал, что его фамилия Халлорсен, сэр; такой высокий господин, говорит, как американец. Вот его карточка.
– Гм! Зовите его, Джеймс.
И он подумал: «Тень Динни! Что мне ему сказать?»
В комнате появился очень высокий и очень красивый человек лет тридцати восьми. Его гладко выбритое лицо дышало здоровьем, глаза жизнерадостно блестели, в темных волосах кое-где пробивалась ранняя седина. С ним в комнату словно ворвался свежий ветер. Он сразу заговорил:
– Вы хранитель музея?
Адриан поклонился.
– Позвольте! Мы же встречались: помните, на горе, правда?
– Да.
– Ну и ну! Моя фамилия Халлорсен; слышали – экспедиция в Боливии? Говорят, у вас отличные черепа из Перу. У меня с собой несколько боливийских, хочется их сравнить. Люди пишут так много ерунды о черепах, а сами настоящих черепов и в глаза не видели.
– Совершенно верно, профессор. Я с удовольствием взгляну на ваших боливийцев. Между прочим, вы, кажется, не знаете, как меня зовут.
Адриан протянул ему карточку. Халлорсен ее взял.
– Вот как! А вы не родственник капитана Чаруэла, который точит на меня зубы?
– Я его дядя. Но у меня создалось впечатление, что зубы точите на него вы.
– Да, но он меня подвел!
– А он думает, что подвели его вы.
– Ну, знаете что, мистер Чаруэл…
– Между прочим, наша фамилия произносится Черрел.
– Черрел… да, теперь вспомнил. Если вы нанимаете человека на работу, а он с ней не справляется, и вы из-за этого садитесь в лужу, что прикажете – дать ему золотую медаль?
– По-моему, прежде чем точить зубы, нужно выяснить, выполнима ли такая работа.
– Зачем же он нанимался, если она была ему не по силам? Работа не бог весть какая: держать в руках кучку туземцев.
– Я не знаю подробностей, но слышал, что он отвечал и за вьючных животных.
– Правильно; ну и провалил все дело. Конечно, я не думаю, что вы станете на мою сторону против собственного племянника. Могу я посмотреть на ваших перуанцев?
– Разумеется.
– Весьма любезно с вашей стороны.
Во время осмотра Адриан то и дело поглядывал на стоявший рядом с ним великолепный экземпляр Homo sapiens. Ему редко доводилось видеть такого пышущего здоровьем и жизнерадостностью человека. Естественно, что всякая неудача выводит его из себя. Буйная энергия мешает ему быть объективным. Как и прочие американцы, он считает, что все должно идти так, как ему хочется, – и представить себе не может, что бывает иначе.
«В конце концов, – подумал Адриан, – он же не виноват, что принадлежит к излюбленным тварям господним – Homo Transatlanticus Superbus[7]», – и лукаво произнес:
– Стало быть, профессор, в будущем солнце будет вставать на западе?
Халлорсен улыбнулся – улыбка у него была обаятельная.
– Знаете, господин хранитель музея, мы, наверно, оба того мнения, что цивилизация началась с обработки земли. Если можно будет доказать, что мы на американском континенте выращивали маис давным-давно, может быть, за тысячелетия до того, как на древнем Ниле появились культуры ячменя и пшеницы, – почему бы реке истории и не течь с запада на восток?
– А как вы докажете вашу теорию?
– Видите ли, у нас есть сортов двадцать – двадцать пять маиса. Грвдличка утверждает, что понадобилось не менее двадцати тысяч лет, чтобы их вывести. Уже одно это доказывает наш неоспоримый приоритет в сельском хозяйстве.
– Увы! Ни один сорт маиса не рос в Старом Свете до открытия Америки.
– Совершенно верно; а в Америке прежде не росло ни одного из ваших злаков. Ну, а если культура Старого Света проложила себе дорогу к нам через Тихий океан, опять-таки возникает вопрос: почему она не принесла с собой своих злаков?
– Но ведь это еще не доказывает, что Америка – светоч для всего мира.
– Не знаю, может, и нет; но, во всяком случае, ее древняя цивилизация возникла на основе самостоятельного открытия собственных злаков; мы были первыми.
– Вы верите в Атлантиду, профессор?
– Балуюсь иногда этой мыслишкой.
– Ну-ну!.. Позвольте вас спросить; а вы не жалеете о своих нападках на моего племянника?
– Видите ли, когда я писал книгу, я был очень зол. Мы с вашим племянником не сошлись характерами.
– Тем больше оснований у нас сомневаться, что вы были справедливы.
– Если бы я отказался от своих обвинений, я поступил бы против совести.
– А вы уверены, что вы сами ничуть не повинны в своей неудаче?
Гигант нахмурил брови с таким изумлением, что Адриан поневоле подумал: «Во всяком случае, человек он честный».
– Не понимаю, куда вы клоните, – медленно проговорил Халлорсен.
– Вы же сами выбрали моего племянника?
– Да, из двадцати других.
– Вот именно. Значит, вы плохо выбрали?
– Конечно.
– Ошиблись в выборе?
Халлорсен расхохотался.
– Ловко вы меня поймали. Но я не из тех, кто хвастает своими ошибками.
– Вам нужен был человек без капли жалости в душе, – сухо сказал Адриан. – Что ж, вам действительно не повезло.
Халлорсен покраснел.
– Тут мы с вами не сговоримся. Ну что ж, возьму-ка я свои черепа и пойду. Спасибо за любезный прием.
С тем он и ушел.
Адриана обуревали самые противоречивые чувства. Этот тип оказался куда лучше, чем он думал. Великолепный экземпляр в физическом отношении, далеко не дурак, а его духовный склад… что ж, характерен для Нового Света, где человек не заглядывает далеко в будущее и где цель всегда оправдывает средства. «Жаль будет, – подумал он, – если они передерутся. А все-таки этот тип не прав; надо быть человечнее и не нападать на людей в печати. Уж очень он большой эгоист, наш друг Халлорсен». И Адриан положил новогвинейскую челюсть обратно в шкаф.
Глава пятая
Динни направлялась к церкви святого Августина в Лугах. В этот солнечный день бедность района, в котором она очутилась, казалась ее привыкшему к деревне глазу особенно гнетущей. Тем больше ее поразило веселье игравших на улице детей. Она спросила у одного из них, где находится дом священника, и за нею сразу увязалось пятеро. Они не отошли от нее и тогда, когда она позвонила, и это навело ее на мысль, что ими руководила не только любовь к ближнему. Они даже попытались войти вместе с нею в дом и удалились лишь после того, как она дала каждому по медяку. Ее провели в приятную комнату, у которой был такой вид, будто туда не часто заглядывают; Динни рассматривала репродукцию с картины Кастель Фра́нко[8], когда ее окликнули, и она увидела свою тетю Мэй. Как и всегда, миссис Хилери Черрел выглядела так, точно разрывалась на части и ей нужно было попасть в три места сразу, но вид у нее был благодушный и довольный, – она любила племянницу.
– Приехала в город за покупками, деточка?
– Нет, тетя Мэй, я приехала к дяде Хилери за рекомендательным письмом.
– Дядя в полиции.
В глазах Динни заиграли озорные искорки.
– Господи, что же он наделал?
Миссис Хилери улыбнулась.
– Пока ничего особенного, но если судья не проявит благоразумия, я ни за что не ручаюсь. Одну из наших девушек обвиняют в том, что она приставала к мужчинам.
– Надеюсь, не к дяде Хилери?
– Нет, дорогая, до этого еще не дошло. Дядя Хилери должен засвидетельствовать ее добропорядочность.
– А есть там добропорядочность, которую можно засвидетельствовать?
– В том-то все и дело. Хилери говорит, что есть, но я в этом не уверена.
– Мужчины так доверчивы. Я еще ни разу не была в полиции. Взглянуть бы там на дядю хоть одним глазком!
– Что ж, я иду в ту сторону. Могу тебя проводить.
Через пять минут они уже шли по улицам, которые все больше поражали Динни, привыкшую к живописной бедности сельских мест.
– Я никогда не представляла себе, – сказала она вдруг, – что Лондон похож на дурной сон.
– И беспробудный – вот ведь что страшно. Почему, скажи на милость, нельзя при нашей безработице принять программу перестройки трущоб для всей Англии? Она окупится за каких-нибудь двадцать лет. Политики проявляют чудеса энергии и принципиальности, пока они не у власти, но стоит им до нее дорваться, как они просто плывут по течению.
– Это, тетечка, потому, что они не женщины.
– Ты что, шутишь?
– Ничуть. Женщины не так боятся жизни, они видят препятствия, только когда они осязаемы; мужчина всегда воспринимает их отвлеченно, он всегда говорит: «Ничего не выйдет». Женщина никогда так не скажет. Она возьмется за дело и посмотрит, выйдет или нет.
Миссис Хилери помолчала.
– Да, пожалуй, женщины смотрят на жизнь более трезво. У них и глаз острее и чувства ответственности меньше.
