Ирвин Шоу - Ошибка мертвого жокея
- Я... - Барбер смотрел на лошадей. Глубоко вдохнул. - Я скажу после забега.
- Ллойд! - донеслось снизу и Барбер повернулся на голос. По лестнице к ним спешил Джимми Ричардсон. Он всегда был довольнотаки полным и круглолицым, от французской пищи еще никому не удавалось похудеть, так что подъем давался ему с трудом. - Привет, - он тяжело дышал. - Увидел тебя и решил, а вдруг ты чтонибудь знаешь насчет этого заезда. Я понятия не имею, на кого ставить, а день выдался отвратительный. В скачках с препятствиями я ничего не понимаю.
- Привет, Джимми, - ответил Барбер. - Мистер Ричардсон. Мистер Смит.
- Рад с вами познакомиться, - Ричардсон пожал Смиту руку. - Ллойд, правда, ты чтонибудь знаешь? Морин убьет меня, если узнает, сколько я сегодня просадил.
Барбер взглянул на Смита, который с отеческой улыбкой наблюдал за Ричардсоном.
- Вроде бы Берти коечто известно.
- Берти, - повернулся к Смиту Ричардсон, - пожалуйста...
Улыбка Смита стала шире.
- У номера пять неплохие шансы. Но вам надо поторопиться. Забег вотвот начнется.
- Номер пять. Все понял. Я туда и мигом обратно, - и скатился по ступеням. Развевающиеся полы расстегнутого пальто едва поспевали за ним.
- Доверчивая душа, не так ли, - хмыкнул Смит.
- Он был единственным ребенком в семье, - ответил Барбер. - Таким и остался.
- Откуда ты его знаешь?
- Служил в моей эскадрилье.
- В твоей эскадрилье, - повторил Смит, глядя вслед спешащему к кассе Ричардсону. - Пилот?
- Да.
- Хороший?
Барбер пожал плечами.
- Лучшие погибли, худшие собрали весь урожай медалей.
- И что он делает в Париже?
- Работает в фармацевтической компании.
Звякнул колокол, лошади поскакали к первому препятствию.
- Боюсь, твой друг опоздал, - Смит поднес бинокль к глазам.
- Похоже на то, - Барбер тоже смотрел на лошадей.
Номер пять упала на четвертом препятствии. Пошла на него вместе с двумя другими лошадьми, а потом вдруг покатилась по земле. Остальные лошади пронеслись мимо. Четвертое препятствие находилось далеко от трибун, Барбер так и не понял, что собственно, произошло, но потом кобыла поднялась и затрусила по дорожке, а жокей так и застыл на земле, лицом вниз, с неестественно повернутой шеей.
- Плакали наши денежки, - спокойно изрек Смит, опустил бинокль, достал из кармана квитанции, разорвал и бросил.
- Дай, пожалуйста, - Барбер протянул руку за биноклем.
Смит перекинул ремешок через голову и Барбер навел бинокль на препятствие, за которым лежал жокей. Двое мужчин уже подбежали к нему, перевернули на спину.
Барбер подкорректировал резкость, фигуры мужчин, суетящихся над неподвижным телом в белой, с темнобордовыми звездами рубашке, стали более четкими. В движениях мужчин чувствовались торопливость и отчаяние. Они подхватили жокея и потащили его прочь.
- Черт побери! - вернулся Ричардсон. - Окошко закрылось, когда я...
- Не огорчайтесь, мистер Ричардсон, - прервал его Смит. - Мы упали на четвертом прыжке.
Ричардсон заулыбался.
- Впервые за день мне повезло.
Внизу, под трибунами, кобыла убегала от конюха, пытавшегося схватиться за порванные поводья.
Барбер, не отрывая бинокля от глаз, все смотрел на мужчин, тащивших жокея. Внезапно они опустили его на траву и один прижался ухом к белой шелковой рубашке. Потом поднялся. Они понесли жокея дальше, но сбавив шаг, убедившись, что торопиться им совершенно некуда.
Барбер протянул бинокль Смиту.
- Я еду домой. На сегодня хватит.
Смит зыркнул на него, в бинокль посмотрел на мужчин, которые несли жокея, убрал бинокль в футляр
- Раз в год ктото да гибнет. Для скачек это обычное дело. Я подброшу тебя до города.
- Как, этот парень умер? - удивленно спросил Ричардсон.
- Староват он уже для этого дела. Следовало раньше уйти на покой.
- Святой Боже! - воскликнул Ричардсон, глядя на дорожку. - А я злился изза того, что не успел поставить на него. Хороша наводка, - он скорчил детскую гримаску. - Наводка на мертвого жокея.
Барбер двинулся к лестнице.
- Я с вами, - решил Ричардсон. - Сегодня у меня неудачный день.
Втроем они спустились под трибуны. Люди стояли группками, волна шепота, по мере распространения трагических новостей, накрывала их одну за другой.
Барбер сел на заднее сидение, уступив Ричардсону место рядом с водителем. Ему хотелось побыть в одиночестве.
На этот раз Смит ехал медленно. Тишину лишь однажды нарушил Ричардсон.
- Какая ужасная смерть. В паршивом заезде ценой в жалкие триста тысяч франков.
Барбер сидел у самой дверцы, с полузакрытыми глазами. Вновь и вновь перед его мысленным взоров возникали двое мужчин, второй раз поднимающих жокея. Которого выбрал Смит, на которого в этот день ставил, подумал Барбер. Он совсем закрыл глаза и увидел карты, разложенные по кровати в его номер. Средиземное море. Бескрайняя открытая вода. Ему вспомнился запах гари. Самый худший из запахов. Запах ночных кошмаров во время войны. Запах раскаленного металла, тлеющей резины. Наводка Смита.
- Вот мы и прибыли, - ворвался в его раздумья голос Смита.
Барбер открыл глаза. "Ситроен" стоял на углу тупика, в котором находился вход в его отель. Он вылез из кабины.
- Подожди минутку, Берти. Я хочу тебе коечто отдать.
Смит вопросительно посмотрел на него.
- Может, потом, Ллойд?
- Нет. Я сейчас, - Барбер нырнул в отель, поднялся в свой номер. Карты лежали на комоде, стопкой, все, кроме одной, Мальты, расстеленной на кровати. Он быстро сложил карту, сунул все в конверт из плотной бумаги, спустился к автомобилю. Смит стоял на тротуаре, курил, нервно хватаясь за шляпу, которую так и норовил скинуть поднявшийся ветер, гнавший опавшие листья по плитам.
- Держи, Берти, - Барбер протянул ему конверт с картами.
Смит его не взял.
- Ты уверен, что это правильно?
- Да, уверен.
Смит попрежнему не притрагивался к конверту.
- Я не тороплюсь. Может, подумаешь еще денек?
- Спасибо, не надо.
Какието мгновения Смит молча смотрел на него. Только что зажглись флуоресцентные уличные фонари и в их резком синеватобелом свете гладкое лицо Смита, оказавшееся в тени, отбрасываемой полями дорогой шляпы, словно припудрилось, а красивые глаза в обрамлении роскошных ресниц, еще больше потемнели и стали жесткими.
- Только потому, что жокей свалился на прыжке... - начал Смит.
- Возьми, а не то я выброшу их в канаву.
Смит пожал плечами, взял конверт.
- Второго такого шанса у тебя не будет, - он ласково провел свободной рукой по конверту.
- Спокойной ночи, Джимми, - Барбер наклонился к окну, прощаясь в Ричардсоном, который в удивлении наблюдал за ними. - Передай Морин мои наилучшие пожелания.
- Послушай, Ллойд, - Ричардсон открыл дверцу. - Я подумал, может, нам пропустить по паре стаканчиков. Морин ждет меня только через час, так почему бы нам не помянуть...
- Извини, - оборвал его Барбер, которому больше всего на свете хотелось остаться одному, - у меня свидание. Какнибудь в другой раз.
Смит повернулся, задумчиво посмотрел на Ричардсона.
- У вашего друга постоянно свидания. Он очень популярен. А вот мне хочется выпить, мистер Ричардсон. Я сочту за честь, если вы составите мне компанию.
Ну... - нерешительно начал Ричардсон. - Я живу неподалеку ратуши и...
- Мне это по пути, - тепло улыбнулся Смит.
Ричардсон захлопнул дверцу. Смит шагнул к мостовой, чтобы обойти автомобиль, остановился, посмотрел на Барбера.
- Насчет тебя я ошибся, Ллойд, не так ли? - голос сочился презрением.
- Да. Староват я уже для этого дела. Хочу вовремя уйти на покой.
Смит рассмеялся, двинулся дальше. При расставании они не пожали друг другу руки. Он сел за руль, захлопнул дверцу. Барбер наблюдал, как Смит резко отъехал от тротуара, заставив таксиста ударить по тормозам, чтобы избежать столкновения.
Большой черный автомобиль помчался по улице, залитой резким синеватобелым светом. Барбер вернулся в отель, поднялся в номер, лег на кровать, потому день, проведенный на бегах, всегда отнимал у него много сил.
Часом позже поднялся. Плеснул в лицо холодной водой, чтобы окончательно проснуться, но попрежнему чувствовал себя разбитым. Есть не хотелось, пить не хотелось и он продолжал думать о мертвом жокее в выпачканной белой шелковой рубашке. Ему никого не хотелось видеть. Но он надел пальто и вышел в коридор, ненавидя комнату, которая осталась за закрытой им дверью.
Медленно побрел к площади Звезды. Ночь выдалась сырая, от реки поднимался туман, улицы заметно опустели, потому что все разбрелись по домам и ресторанам, обедали. Он не смотрел на освещенные витрины, зная, что ему еще долго не удастся чтолибо купить. Миновал несколько кинотеатров, зазывающих зрителей окутанными туманом неоновыми вывесками. В кино, думал он, герой уже летел бы в Африку. Попал бы в Египте в несколько передряг, едва ускользнул из ловушки в пустыне, убив нескольких темнокожих людей. Над Средиземным морем у него забарахлил бы мотор, но он как мог боролся бы за живучесть самолета и потерпел катастрофу у самого берега, без особого ущерба для себя, отделавшись разве что киногеничной царапиной на лбу, и успел бы вытащить ящик с деньгами. А потом выяснилось бы, что он - агент министерства финансов Соединенных Штатов или британской разведки, который никогда не сомневается в своей удаче и в последнем кадре останется с несколькими тысячами франков в кармане. Или, если фильм будет снимать для эстетов, уже над холмами Франции он попал бы в густой туман, заблудился и, выработав топливо, вместе с самолетом рухнул на землю в языках пламени. Весь в синяках, чуть живой, попытался бы спасти деньги от огня, но сил не хватило, жар отогнал бы его от самолета и, прислонившись спиной к дереву, с почерневшим он копоти лицом, дико смеясь, он бы наблюдал, как огонь пожирает самолет и деньги, показывая тщетность человеческих устремлений и жадности.
