Чарльз Диккенс - Письма 1855-1870
В те времена, когда возникало отчуждение между нами, я часто, возвращаясь поздно ночью (порой около двух-трех часов ночи) из палаты общин, шел пешком, чтобы только пройти мимо окон дома, где спали Вы. За последний год я опять не раз шел этой дорогой и раздумывал над тем, может ли вся слава мира возместить человеку потерю мечты его юности, мечты, которую утратил я.
Я опасный человек: со мною нельзя показываться в общественных местах, ибо меня знают все. В соборе св. Павла меня знает настоятель и весь капитул. На Патерностер-роу меня знает каждая дымовая труба и каждая черепица на крыше. И у меня возникли сомнения, не лучше ли нам отказаться от встречи на Патерностер-роу и не избрать ли что-либо иное? Ведь то, что покажемся вполне естественным, скажем, недели через две, едва ли будет сочтено приемлемым сейчас. И все же я очень хотел бы увидеть Вас наедине, прежде чем мы встретимся на людях. Думаю, это совершенно необходимо для того, чтобы мы чувствовали себя непринужденно. Кроме того, если Вы все же не пожелаете отказаться от Патерностер-роу, имейте в виду, что Вы рискуете принять за меня какого-нибудь другого усатого мужчину. Не лучше ли будет, если Вы придете к нам и спросите сначала Кэтрин, а потом меня? Можно быть почти уверенным, что между тремя и четырьмя часами никого не будет дома, кроме меня. Я предлагаю Вам это, так как знаю, что при встрече на улице бывают всякие нежелательные случайности, и, даже учитывая их малую вероятность, я хочу исключить их возможность, поскольку это касается Вас. Если же Вы не пожелаете прийти к нам, пусть будет по-вашему. Я подчинюсь Вашему выбору.
Я гоню от себя прочь воспоминания о том, что разлучило нас. Я не хочу думать, что Вы поступили со мной жестоко. Помнится, бедняжка Энн как-то написала мне (в то время у меня был один из приступов отчаяния): "Милый Чарльз, я, право, не могу понять Марию и решить, что делается в ее сердце", - и закончила (да покоится она с миром), если не ошибаюсь, длинной и со чувственной фразой о терпении и времени. Что ж! Видно, нам не суждено было встретиться до тех пор, пока время и терпение не решили это за нас.
Знайте, что я согласен на все, что Вы предложите, и что я всей душой разделяю Ваши чувства.
Ваш преданный друг.
10
МИСС КИНГ
Тэвисток-хаус,
24 февраля 1855 г.
Дорогая мисс Кинг,
Еще раз внимательно перечитал Вашу повесть и совершенно согласен с Вами, что случай со священником можно рассказать в нескольких словах. Знаю, что мой совет очень удивит Вас, и все же считаю своим долгом сказать, что, по моему убеждению, достоинства Вашей повести неизмеримо возрастут при сокращении. Пожалуй, она произвела бы большее впечатление, будь она вдвое короче.
Для "Домашнего чтения" она, несомненно, слишком велика. Что касается моего варианта, боюсь, он покажется Вам слишком сокращенным. Сейчас я еще менее (если это возможно), чем вначале, расположен отказываться от Вашей повести; но чем больше я думаю над ней, тем более громоздкой она мне кажется. С другой стороны, я не могу просить Вас устранить это препятствие, ибо заранее предвижу всю трудность и мучительность такой попытки.
Если я не ошибаюсь, в последних главах Вы несправедливы к Вашей героине, а что касается горничной-итальянки, Вам, как мне кажется, не удалось выразить то, что Вы имели в виду. С образцами такой речи я встречался в романах времен Матьюрэна *, но в языке итальянцев - никогда.
Все это, однако, мелочи, которые легко исправить в течение часа. Что до основного препятствия, я оставляю его целиком на Ваше усмотрение, после того как Вы снова просмотрите повесть.
Примите уверения в моей неизменной преданности.
11
ДЭВИДУ РОБЕТСУ
Тэвисток-хаус,
28 февраля 1855 г.
Дорогой Дэвид Роберте,
Надеюсь, мне удастся в немногих словах вполне отчетливо объяснить Вам, почему я считаю правильным свой Отказ пойти на обед, который лорд-мэр дает клубу *. Если бы я не чувствовал, что, отказываясь от его предложения, ж делаю то, что велит мне мое понятие о чести, Ваше письмо немедленно заставило бы меня изменить это решение.
Составив вполне определенное мнение о том, что представляет собой наш муниципалитет, и ясно сознавая всю нелепость его претензий в наш век, который никоим образом и ни в каком мыслимом отношении не имеет ничего общего с тем временем, когда существование подобного учреждения было уместным, я уже примерно в течение года не раз высказывал это свое убеждение в "Домашнем чтении". Я перестал бы уважать самого себя и искусство, которому я себя посвятил, если бы поступил так, чтобы и волки были сыты и овцы целы; не могу высмеивать это учреждение в печати и пользоваться гостеприимством его представителя, в то время как на моих статьях еще не просохла типографская краска. Эта неразборчивость и так уже чрезмерно вошла у нас в обычай и унижает литературу, представляя ее чем-то несерьезным.
Таково мое единственное возражение. Лично я всегда был с теперешним лорд-мэром в наилучших отношениях и считаю, что он отлично справляется со своими обязанностями. Коль скоро это касается Вас, меня и его, я ничуть не возражаю против того, чтобы Вы рассказали ему правду. В менее официальном случае, когда он не будет выступать как должностное лицо, я с восторгом готов обменяться любыми любезностями с таким достойным и приятным джентльменом, как мистер Мун *.
Примите уверения в моей неизменной преданности.
12
УИЛКИ КОЛЛИНЗУ *
Тэвисток-хаус,
понедельник, 19 марта 1855 г.
Мой дорогой Коллинз,
С величайшим удовольствием прочел две первые част "Сестры Розы" *. Книга превосходна, прелестно написана, во всем видно, как много труда вложил в нее автор и как глубоко он знает материал, что встречается сейчас крайне редко.
В случае если моя догадка, что брат и сестра прячут мать мужа, правильна, не сочтете ли Вы нужным еще раз просмотреть заключительную сцену второй части и подумать, нельзя ли сделать намек на это обстоятельство немного более туманным или хотя бы немного менее заметным; скажем, если бы Роза только попросила как-нибудь у брата разрешения открыться мужу; или еще какое-либо незначительное изменение в этом же роде? Лучший из известных мне способов усилить интерес читателя и скрыть от него истину заключается в том, чтобы, в первом случае, ввести или упомянуть еще одно лицо, скажем, кого-нибудь из друзей брата, которое могло бы (в догадках читателя) оказаться человеком, которого прячут и к которому муж питал бы тайную неприязнь или ревность. Но это может повлечь за собой слишком большие изменения.
С другой стороны, если окажется, что они ходят вовсе не к матери, то Вы, несомненно, добились полного успеха и совершенно сбили меня с толку,
Как Ваши дела? Пробудете ли Вы в Ашфорде всю следующую неделю? В связи с предстоящим торжеством я смог бы оплатить Ваш проезд по железной дороге в обе стороны.
Да, кстати, мне бы хотелось, чтобы Вы видели, как в прошлую среду Ваш покорный слуга вел осаду литературного фонда *. Все они так разволновались и были в таком смятении, что я ждал, что вот-вот мои противники бросятся искать убежища под столом; а посторонние хохотали столь непочтительно каждый раз, когда я припирал к стене председателя, что вся баталия оказалась чрезвычайно забавной. Фактически, я считаю, с этим делом покончено. Уверяю вас, что я отнюдь не расположен останавливаться на полпути, и результат уже сейчас намного превзошел все мои ожидания. Марк * только об этом и думает и все расскажет Вам.
Где живет мистер Пигот? * Я хочу завезти ему свою визитную карточку,
Преданный Вам.
13
МИССИС ВИНТЕР
Вторник, 3 апреля 1855 г .
Моя дорогая Мария.
Отправившись ровно неделю тому назад в Ашфорд с сильным насморком, я, очевидно, простудился еще больше, когда, разгоряченный трехчасовым чтением, возвращался домой в ту же ночь (это было необходимо, так как на следующее утро у меня были дела в Лондоне). Потом всю прошлую неделю мне нездоровилось, а в пятницу я совсем занемог и к девяти часам улегся в постель. И вот теперь, как и всегда, я должен по свойственной мне привычке бродить в одиночестве, чтобы думать на ходу. Я не мог отказаться от этого ни вчера, ни в воскресенье, так же, как человек не может отказаться от пищи, а лошадь - от упряжки. Я сохраняю способность к творчеству лишь при строжайшем соблюдении главного условия: подчинять этому творчеству всю свою жизнь, отдаваться ему всецело, выполнять малейшие его требования ко мне, отметая в точение целых месяцев все, что мешает работе. Если бы я не понял давным-давно, что, только будучи в любую минуту готов полностью отречься от всех радостей и отдаться работе, я смогу сохранить за собой то место, которое завоевал, я бы потерял его очень скоро. Я не рассчитываю на то, что Вы поймете все причуды и метания писательской натуры. Вам никогда не приходилось сталкиваться ни с чем подобным в жизни и задумываться над этим. Вот почему Вам может показаться странным то, что я пишу. "Что Вам стоит оторваться на полчаса", "только на часок", "всего лишь на один вечер" - с такими просьбами часто обращаются ко мне. Но люди не понимают, что писатель сплошь и рядом не может распоряжаться но своему усмотрению даже пятью минутами своего времени, что одно сознание того, что он связал себя обещанием, может ему испортить целый день труда. Вот какой ценой приходится расплачиваться нам, пишущим книги. Тот, кто посвятил себя искусству, должен быть готов отдаться ему всецело и только в служении ему искать себе награду. Я буду очень огорчен, если Вы заподозрите меня в нежелании видеть Вас, но ничего не могу поделать. Я должен идти своим путем, несмотря ни на что.
