Томас Гарди - Возвращение на родину
- Ах, чтоб тебе, вот ведь чудно! - сказал Фейруэй. - Я же совсем не про тебя думал. Выходит, в наших краях еще один есть! Да зачем тебе было признаваться, Христиан?
- А что ж делать, коли оно так? Я же не виноват? - Он обратил к ним свои неестественно круглые глаза, обведенные, как на мишени, концентрическими кругами морщинок.
- Это-то конечно. А все ж таки радости мало, меня прямо мороз подрал по коже, когда ты про это сказал, - я думал, только один есть такой горемыка, а оказывается, двое! Плохо твое дело, Христиан. Да ты почем знаешь, что они бы за тебя не пошли?
- А я к ним сватался.
- Ишь ты! Вот бы уж не подумал, что у тебя хватит смелости. И что же последняя тебе сказала? Может, не так страшно, удастся еще ее уломать?
- "Убирайся прочь с глаз моих, дурак трухлявый", - вот какие были ее слова.
- М-да! Не обнадежила! "Убирайся прочь с глаз моих, дурак трухлявый", это, брат, крепко сказано. Но и то еще ничего, тут только терпенье нужно, подождать, пока у нахалки у этой седой волос пробьется, тогда небось добрей станет. Сколько тебе лет. Христиан?
- Об осень, как картошку копали, тридцать один стукнуло.
- Не так чтобы очень молод. Но время еще есть.
- Это я с того дня считаю, когда меня крестили - там у них записано в большой книге, что в ризнице лежит. Но мать мне говорила, что от родов до крестин еще сколько-то времени прошло.
- А-а!
- А сколько, хоть убей, не помнит. Знает только, что в ту ночь луны не было.
- Луны не было - э, брат, это плохо! Слушайте, соседи, ведь плохо это для него, а?
- Плохо, - подтвердил дедушка Кеитл, качая головой.
- Мать точно знает, что луны не было, нарочно справлялась у одной женщины, у которой календарь был. Всякий раз ее спрашивала, когда мальчика рожала, потому, слыхала, люди говорят: "Нет луны - нет жены", - так хотела знать, какая доля мальцу выпадет. А что, мистер Фейруэй, как вы считаете, это верно, насчет луны-то?
- Да. "Нет луны - нет жены", - это старая поговорка, мудрая. Кто родился в новолуние, тот, значит, к супружеству не сроден, так бобылем и помрет. Эх, Христиан, надо ж было тебе изо всего месяца в такой день нос наружу высунуть!
- А когда вы родились, луна, наверно, вовсю светила? - сказал Христиан, с завистливым восхищением глядя на Фейруэя.
- Да, уже не в первой была четверти, - небрежно уронил мистер Фейруэй.
- Я бы готов капли в рот не брать, на празднике урожая трезвым ходить, только бы не эта беда - что без луны родился, - продолжал Христиан тем же жалобным речитативом. - Люди надо мной смеются: "Какой, говорят, ты мужчина, роду своему без пользы", - а оно вон ведь откуда идет!
- Да, - вздохнул присмиревший дедушка Кентл. - А все-таки его мать, когда он мальчишкой был, иной раз по целым часам плакала, глаз не осушала, все боялась, вдруг он выправится с годами и в солдаты пойдет.
- Э, да не помирают же от этого, - сказал Фейруэй. - Валухи тоже живут, сколько им положено, не одни бараны.
- Так, может, и я еще поживу? А по ночам, Тимоти, по ночам-то мне не опасно?
- Ты всю жизнь будешь один в постели лежать. А привиденья, известно, не тем являются, кто с женой в обнимку спит. У нас, кстати сказать, будто бы недавно одно видели, очень странное!
- Ой, нет, нет, не надо, не говорите! А то я ночью вспомню, умру со страху! Да вы меня не послушаетесь, я знаю, расскажете, а мне потом спиться будет... А чем оно странное, Тимоти?.. Ой, нет, не говорите!
- Я сам не очень-то верю в привиденья. Но это, говорят, настоящее, без обману. Его мальчонка один видел.
- А какое же оно?.. Ой, нет, не надо...
- Красное. Призраки, они все больше белые, а этот словно в крови выкупался.
Христиан с шумом вдохнул воздух, отчего, впрочем, ничуть не расширилась его впалая грудь, а Хемфри спросил:
- Где его видели?
- Да тут же, на пустоши, только не где мы сейчас, а подальше. Да не стоит к ночи про это поминать. А что вы скажете, соседи, - продолжал Фейруэй более веселым тоном, - насчет того, чтобы нам всем пойти сейчас поздравить молодоженов? - Он с важностью оглядел слушателей, как будто эта идея принадлежала ому самому, а не дедушке Кентлу. - Уж раз люди поженились, надо радоваться, потому, ежели плакать, они все равно не разженятся. Песню им споем, как полагается. А потом, как ребята и женщины домой уйдут, можно и в трактир заглянуть - выпить за новобрачных и сплясать малость перед ихней дверью. Мне-то без надобности, я, сами знаете, непьющий, да хотелось бы молодую потешить, славная девушка, сколько раз мне из своих рук стаканчик подносила, еще когда с теткой жила в Блумс-Энде.
- А что ж! И заглянем! - вскричал дедушка Кентл, повернувшись с такой живостью, что медные его печатки взлетели в воздух. - У меня и то уж в горле пересохло, с утра капли во рту не было. А в "Молчаливой женщине" пивцо есть знатное, на прошлой педеле варили. Эх, погуляем, соседи, хоть бы и всю ночь напролет, завтра воскресенье, выспимся.
- Экой ты верченый, дедушка Кентл, - сказала толстуха, - старику вроде бы и не пристало!
- Ну и верченый, ну и что, а тебе завидно? Ты бы рада меня за печку загнать, чтобы сидел да охал! А я вот лучше им песню спою, "Веселых матросов" либо еще какую, - я, слава те господи, все могу, как есть молодец на все руки!
Король его через плечо
Окинул грозным взглядом:
"Не вышло бы тебе висеть
С разбойниками рядом".
- Да, так вот и сделаем, - сказал Фейруэй. - Споем им свадебную, и пусть себе живут-поживают! А про Клайма Ибрайта одно скажу - поздно спохватился. Коли не хотел, чтоб она за Уайлдива выходила, так приезжал бы пораньше да сам на ней и женился.
- Да, может, он просто хочет у матери немножко пожить, чтобы не страшно ей было одной?
- А мне вот никогда страшно не бывает, даже самому чудно. - сказал дедушка Кентл. - Ночью я такой храбрый - что твой адмирал!
К этому времени костер уже начал гаснуть, топливо было не такое, чтобы долго поддерживать огонь. Остальные костры на всем обозримом с холма пространстве тоже заметно потускнели. По яркости, окраске и стойкости того или другого костра можно было судить о том, какой материал для него использован, а отсюда до некоторой степени и о характере растительности в тех местах. Светлое лучистое пламя, такое же, как на кургане, говорило о зарослях вереска и дрока, которые действительно и простирались на много миль в одну сторону. По другим направлениям пламя вспыхивало быстро и столь же быстро гасло, что служило указанием на самое легкое топливо - солому, сухую ботву, обычные отходы пашни и огорода. Самые стойкие огни, светившиеся ровно и спокойно, словно планета или круглый немигающий глаз, означали дерево ореховые сучья, вязанки терна, а может быть, даже и толстые чурбаки. Эти были редки, и хотя сравнительно небольшие и не столь яркие, как трепетное и преходящее сияние вереска и соломы, теперь именно они побеждали в силу своей долговечности. Те уже гасли один за другим, эти оставались. Все такие костры горели далеко к северу на врезавшихся в небо вершинах, в краю густых рощ и саженых лесов, где почва была иной, а вереск необычным и чуждым явлением.
Все, кроме одного: этот горел ближе всех и светлее всех, как луна среди звезд. Не с той стороны, где в долине тускло светилось маленькое окно, а в прямо противоположном направлении. Он горел так близко, что, несмотря на малую величину, яркостью превосходил все остальные.
Этот неподвижный огненный глаз давно уже привлекал внимание стоявших на кургане. А когда их собственный костер осел и померк, они еще чаще стали туда поглядывать. Уже и многие дровяные костры отгорели и растаяли в темной дали, а этот пылал по-прежнему.
- До чего же он близко, этот костер, - сказал Фейруэй. - Даже видно, как мальчишка кругом ходит.
- Я могу камень туда добросить, - сказал один из мальчиков.
- И я могу, - тотчас откликнулся дедушка Кентл.
- Э, нет, дети мои, не добросите. Оно только кажется близко, а на самом деле туда мили полторы, - сказал торфяник.
- Это у нас на пустоши, а все-таки не дрок горит. - добавил он.
- Колотые дрова, вот это что, - решил Тимоти Фейруэй. - Только чистая лесина такое пламя дает. И горит это в Мистовере, на горушке, что перед домом старого капитана. Чудак человек! У себя на усадьбе костер зажег, за своей насыпью и канавой, чтоб никто другой не попользовался, даже близко бы подойти не мог! А на что ему, старому, костер? Когда и ребятонка-то в доме нет, кого бы потешить?
- Капитан Вэй нынче куда-то далеко ходил, страх как уморился, - сказал дедушка Кентл, - вряд ли это он зажег.
- Да он бы и хороших дров пожалел, - вставила толстуха.
- Ну так, наверно, ото его внучка, - сказал Фейруэй. - Хотя и ей-то зачем - не маленькая.
- А может, ей нравится, - сказала Сьюзен. - Она тоже этакая, с причудами. Живет одна, ни с кем по знается.
- А красивая девушка, - заметил Хемфри, - особенно когда одно из своих городских платьев наденет.
- Это верно, - сказал Фейруэй. - Ну пускай себе палит свой костер, бог с ней. Наш-то, гляжу, совсем прогорел.
