Лион Фейхтвангер - Испанская баллада (Еврейка из Толедо)
- Ты, как я слышал, отказался от предложения стать откупщиком налогов, сказал он приветливо.
- Да, - ответил дон Эфраим, - я взвесил, подсчитал и отказался. Я отказался также от предложения унаследовать должность нашего альхакима Ибн Шошана - да будет благословенна память праведника! Эта должность кажется мне слишком блестящей для скромного человека.
- Я согласился, - просто сказал дон Иегуда. Дон Эфраим встал и отвесил глубокий поклон.
- Твой слуга желает тебе счастья, дон альхаким, - сказал он, и так как Иегуда только молча улыбнулся, он продолжал: - Или тебя можно уже назвать дон альхаким майор?
- Его величество король, - сказал дон Иегуда, с трудом сдерживая свою радость, - соизволил оказать мне великую честь, сделав одним из своих фамильярес. Да, дон Эфраим, я буду одним из четырех тайных советников, буду заседать в курии. Буду управлять делами короля, нашего государя, в качестве его эскривано майор.
Дон Эфраим слушал его со смешанным чувством восхищения и антипатии, радости и недовольства. Он думал: "Как дорого, верно, заплатил за такие почести этот безумец и азартный игрок!" - и еще: "Куда приведет его, глупца, подобное честолюбие?" - и: "Да хранит нас всемогущий и да не даст этому человеку навлечь бедствия на народ Израилев!"
Дон Эфраим был очень состоятелен. О невероятном богатстве купца Ибрагима из Севильи ходило много рассказов, но дон Эфраим втайне считал, что сам он едва ли беднее этого вероотступника и гордеца. Он, Эфраим, скрывает свое богатство и старается не привлекать к себе внимания. А Ибрагим из Севильи, как истый Ибн Эзра, любит, чтобы говорили о его пышной жизни. Да, много дел может натворить в Толедо этот одаренный, ненадежный и опасный человек, когда, бросив вызов богу, дерзко подымется на такую недосягаемую высоту.
Эфраим осторожно заметил:
- Альхама жила очень согласно с Ибн Шошаном.
- Ты боишься, дон Эфраим? -приветливо спросил дон Иегуда. - Не бойся! Я далек от мысли вмешиваться в дела толедской общины, а тем более притеснять ее. Я ведь сам стану одним из её сынов. Для того чтобы сказать тебе это, я и пришел сюда. Ты знаешь, в душе я всегда считал веру сынов Агари лишь наполовину истинным ростком нашей древней веры. Как только я займу здесь мой пост, я сейчас же вернусь в лоно Авраамово и перед лицом всего мира назовусь именем моих отцов и дедов: Иегудой Ибн Эзра.
Дон Эфраим постарался изобразить на своем лице радостное удивление, но тревога его еще возросла. И он сам, и его альхама не должны привлекать к себе внимание. В такое время, когда угрожает новый крестовый поход, который, несомненно, приведет к новым гонениям на евреев, вдвойне необходимо помнить мудрое правило и жить притаившись. А тут этот Ибрагим из Севильи привлечет своим переходом в иудейство внимание всего света на толедских евреев! Испокон веков все Ибн Эзры любили похвальбу. Хвастались, как ярмарочные фигляры. До сих пор они хоть довольствовались Сарагосой, Логроньо, Тулузой; в его, Эфраима, городе, в Толедо, их не было. А теперь этот вот навязался ему на шею, самый гордый и опасный из всех!
Набожный и очень умный, Эфраим не хотел быть несправедливым. Ибн Эзры с их пышностью и честолюбием были чужды его душе, но их род - это он всегда признавал - самый славный род Сфарaда, испанского Израиля, из их семьи вышли ученые, поэты, воины, купцы, дипломаты, имена которых известны во всем мусульманском и христианском мире, - краса и гордость иудейства. А главное, в годины бедствий они великодушно помогали своему народу, они выкупили тысячи евреев из языческой неволи и тысячам предоставили убежище здесь в Сфараде и в Провансе. И тот Ибн Эзра, который сидит сейчас перед ним, богато одарен богом. В трудное время стал он первым купцом в Севилье, но как бы этот человек с его честолюбием и преступно дерзкой заносчивостью не принес Израилю бедствия вместо благословения!
Все это обдумал дон Эфраим за те несколько секунд, что прошли после слов дона Иегуды. Сейчас же вслед за тем он почтительно сказал:
- Для нас большая честь, что ты приходишь к нам. Бог послал толедской альхаме в нужное время нужного человека, чтоб управлять ею. Позволь мне возложить на твои плечи еще одно бремя и передать тебе мои обязанности.
Про себя он подумал: "О всемогущий боже, не карай слишком жестоко народ Израиля. Ты обратил сердце этого мешумада, этого вероотступника, и теперь он возвращается к нам. Не допусти, чтобы и здесь, в твоем Толедо, он чванился своей роскошью и возносился, и не допусти, чтобы он умножил зависть и ненависть других народов к Израилю!"
Дон Иегуда меж тем ответил:
- Нет, дон Эфраим. Никто лучше тебя не может править альхамой. Но для меня будет большой честью, если вы призовете меня в одну из суббот для чтения недельной главы из торы, как это делают все добрые евреи. И позволь мне уже сегодня немного облегчить судьбу ваших бедняков. Позволь мне передать тебе свою небольшую лепту - скажем, пятьсот золотых мараведи.
Никогда еще толедская община не получала столь щедрого дара, и такая дерзкая, глупая, показная, греховная заносчивость испугала и возмутила дона Эфраима. Нет, если этот человек будет поражать Толедо своим великолепием, он, Эфраим, не сможет дольше оставаться Парнасом альхамы.
- Подумай хорошенько, дон Иегуда, - попросил он. - Альхама не должна и не захочет удовольствоваться Эфраимом, когда в Толедо будет Иегуда Ибн Эзра.
- Не смейся надо мной, - спокойно ответил Иегуда. - Никто лучше тебя не знает, что альхама не захочет, чтоб ею управлял человек, который сорок лет исповедовал веру сынов Агари и пять раз на день молился Аллаху. Ты сам не захочешь, чтобы старейшиной толедской общины был мешумад. Признайся, что это так.
И снова Эфраим почувствовал неприязнь и восхищение. Он сам ни словом не обмолвился о пятне, которое лежало на Иегуде. А этот человек говорит о нем с бесстыдной откровенностью, даже с гордостью, с проклятой гордостью всех Ибн Эзра.
- Не приличествует мне судить тебя, - сказал он.
- Подумай и о том, господин мой и учитель Эфраим, - сказал дон Иегуда и посмотрел ему прямо в лицо, - что сыны Агари после того первого страшного унижения никогда не обижали меня. Мало того, они омывали тело мое теплой розовой водой и питали меня туком своей страны. Устои их жизни полюбились мне. И хоть сердце мое и возмущается, но многие их обычаи приросли ко мне, как вторая кожа. Может статься, что я, если мне надо будет принять важное решение, от всего сердца призову по старой привычке Аллаха и произнесу первые стихи Корана. Признайся, дон Эфраим, если бы это дошло до твоего слуха, разве у тебя не явилось бы искушение отлучить меня, предать анафеме?
Дону Эфраиму было обидно, что Иегуда опять угадал его мысли. Несомненно, этот человек, несмотря на свое возвышенное решение, богохульник и вольнодумен, и на мгновение Эфраиму действительно показалось соблазнительным возгласить с альмеморы, места в синагоге, откуда читаются все извещения, возгласить под звуки шофара, бараньего рога, что Иегуда отлучен. Но это были пустые мечты; с таким же успехом мог бы он отлучить от синагоги великого халифа или короля, государя Кастилии.
- Ни один род не сделал так много для Израиля, как семья Ибн Эзра, вежливо уклонился он от ответа. - Всем известно, что твой отец предназначил тебя быть отщепенцем еще раньше, чем тебе исполнилось тринадцать лет.
- Ты читал послание, в котором наш господин и учитель Моисей бен Маймун защищает тех, кто по принуждению признал пророка Магомета? - спросил Иегуда.
- Я простой человек и не вмешиваюсь в споры раввинов, - опять уклонился от ответа Эфраим.
- Верь мне, дон Эфраим, - тепло сказал Иегуда, - не было дня, чтоб я не вспоминал Писания. В подвальных покоях моего севильского дома я устроил синагогу, и в большие праздники мы собирались там, десять мужей, и молились, как то предписано законом. И когда я перееду сюда, я все равно позабочусь, чтобы моя синагога в Севилье продолжала существовать. Эмир Абдулла великодушен и друг мне: он закроет глаза.
- Когда ты намерен переселиться в Толедо? - осведомился дон Эфраим.
- Думаю, через три месяца, - ответил Иегуда.
- Хоть дом мой и скромен, могу я просить тебя быть моим гостем? - спросил Эфраим.
- Благодарю Тебя, - ответил Иегуда. - Я уже позаботился о пристанище. Я приобрел у короля, нашего государя, кастильо де Кастро. Я перестрою его для меня, моих детей, моих друзей и слуг.
Дон Эфраим не мог скрыть глубокий испуг.
- Бароны де Кастро самые мстительные из всех рикос-омбрес, - предостерег он. - Когда король отобрал у них дом, они разразились страшными угрозами. Они сочтут величайшим надругательством, если там будет жить иудей. Подумай над этим, дон Иегуда. Бароны де Кастро очень могущественны, у них много приверженцев. Они воздвигнут пол королевства на тебя... и на весь парод Израилев.
- Благодарю тебя за предостережение, дон Эфраим, - сказал Иегуда. Всемогущий даровал мне бесстрашное сердце.
