Земля - Перл С. Бак
Одна за другой деревни превратились в острова, и люди смотрели, как поднимается вода, и когда она подходила к самому порогу, они связывали столы и кровати, клали на них двери домов и на эти плоты складывали одеяла и одежду и сажали жен и детей. И вода хлынула в дома и размыла земляные стены, и они развалились и растаяли в воде, как будто бы их и не было. И вода на земле притягивала воду с неба, и лились дожди, словно земля томилась жаждой. Дожди лились беспрестанно день за днем.
Ван Лун сидел на пороге и смотрел на разлив, который был еще довольно далеко от его дома, построенного на высоком холме. Но он видел, что вода покрывает его землю, и следил, как бы она не размыла свежих могил; но этого не случилось, хотя желтые, насыщенные глиной волны жадно лизали холм.
В этом году на полях ничего не родилось, и повсюду люди умирали с голоду. Некоторые уехали на юг, а другие, более смелые и злые, присоединились к шайкам бандитов, заполнившим всю округу. Эти шайки пытались даже осадить город, так что горожане держали все ворота в городской стене на запоре, кроме одних маленьких ворот, которые назывались «Западные водяные ворота» и охранялись солдатами и тоже запирались на ночь. И кроме тех, кто грабил, и тех, кто уехал на юг работать и просить милостыню, как уезжал когда-то Ван Лун с отцом, женой и детьми, были другие – старики, бессильные, робкие и бездетные, как Чин, они остались и голодали, и ели траву и листья, которые отыскивали на холмах, и многие из них умирали на суше и тонули в воде.
Тогда Ван Лун понял, что стране грозит голод, какого ему еще не приходилось видеть, потому что вода не спала вовремя для посева озимой пшеницы, и на будущий год не могло быть урожая. И он следил за своим домом и за расходом денег и пищи и ссорился с Кукушкой из-за того, что она покупала мясо в городе, и радовался наводнению, – вода разлилась между его домом и городом, и она не могла больше ходить на рынок, когда вздумает, потому что лодки спускались на воду только по его приказу, и Чин слушался его, а не Кукушку, хотя она и была бойка на язык.
Когда наступила зима, Ван Лун запретил продавать или покупать что бы то ни было без своего приказа и бережно расходовал запасы. Каждый день он выдавал невестке припасы, какие нужны были для дома, и выдавал Чину то, что следовало работникам, хотя ему тяжело было кормить праздных людей, так тяжело, что когда наступили зимние холода и вода замерзла, он велел своим работникам отправляться на юг и там просить милостыни или работать там до весны.
Только Лотосу он давал потихоньку сахар и масло, потому что она не привыкла к лишениям. Даже на Новый год они ели только рыбу, которую сами наловили в озере, и мясо свиньи, которую закололи на скотном дворе.
Ван Лун был вовсе не так беден, как желал казаться, потому что у него было спрятано серебро в стенах той комнаты, где спал его сын с женой, хотя ни сын, ни невестка об этом не знали, и кувшин с серебром и даже золотом был спрятан на дне озера, за ближним полем, и серебро было зарыто между корней бамбука, и у него было прошлогоднее зерно, которого он не продал на рынке, и его домашним нечего было опасаться голодной смерти.
Но кругом люди умирали с голоду; а он еще не забыл, как кричали когда-то голодные у ворот большого дома, и знал, что многие ненавидят его за то, что у него есть еще запасы для себя и детей, и он держал ворота на запоре и не пускал чужих. Все же он очень хорошо знал, что и это не спасло бы его в такое время, когда повсюду царит беззаконие и рыщут шайки бандитов, если бы не дядя. Ван Лун хорошо знал, что если бы не власть его дяди, то его дом разграбили бы и унесли бы все запасы, и деньги, и женщин. И потому он был вежлив с дядей, и с сыном дяди, и с его женой, и все трое жили, словно гости, у него в доме, и пили чай раньше других, и раньше других опускали палочки в чашки с едой.
Все трое очень хорошо видели, что Ван Лун их боится, и стали держаться надменно, требовать то того, то другого и жаловались на пищу и питье. Больше всех недовольна была старуха, потому что ей не хватало тонких блюд, какие она ела на внутреннем дворе, и она жаловалась мужу, и все трое жаловались Ван Луну.
Ван Лун видел, что хотя сам дядя стареет и становится ленив и равнодушен и не стал бы утруждать себя жалобами, если бы его оставили в покое, но сын с женой подстрекают его. И однажды, стоя у ворот, Ван Лун услышал, как они вдвоем убежали старика:
– У него есть деньги. Давай попросим у него серебра.
И жена сказала:
– Никогда у нас не будет такой власти над ним, как теперь: он знает, что если бы ты не приходился ему дядей и братом его отцу, то его ограбили бы дочиста и от дома остались бы одни развалины, а ты его охраняешь, потому что ты первый человек у Рыжих Бород после главаря.
Стоявший у ворот Ван Лун, услышав это, чуть не лопнул от злости, но сдержался и заставил себя молчать, и старался придумать, что ему сделать с этими тремя, но так и не мог ничего придумать. И потому, когда на другой день к нему пришел дядя и сказал: «Ну, любезный племянник, дай-ка мне горсть серебра на трубку и на табак. Да и жена моя обносилась: ей нужен новый халат», – он молча вынул из пояса пять серебряных монет и протянул их дяде, втайне скрежеща зубами, и ему казалось, что даже в старое время, когда серебро у него было на счету, он никогда не расставался с ним так неохотно.
Не прошло и двух дней, как дядя опять явился за серебром, и Ван Лун не выдержал:
– Что же, значит, нам
