Арман Лану - Майор Ватрен
Они продолжали шагать. Дождь моросил по-прежнему.
«Я убегу, чтобы положить красные розы на могилу человека в Вольмеранже», — мелькнула у Франсуа нелепая мысль. Он засмеялся коротким сдавленным смешком. Доминиканец прав. Все тот же романтизм. Человеку из Бийянкура наплевать на красные розы. Наверно, никогда прежде этот человек не был таким ощутимым, значительным, каким он стал после своей смерти.
Они все шагали и шагали.
— Послушайте, святой отец, — сказал Ватрен спустя долгое время. — Коль скоро мы уж коснулись вопросов совести, то вот о чем я хочу еще сказать. Представьте себе человека, который убедился, что его жизнь прожита зря, что у него нет больше причин оставаться на земле. Он христианин. У него нет права на самоубийство. И тогда он устраивается так, чтобы его убили во время заведомо безнадежной операции.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, например, попытку к бегству при рубке леса.
— Вы принимаете господа бога за идиота, майор, — любезно ответил монах в военной форме.
Они шагали. Франсуа был подавлен рассказом Ватрена гораздо сильнее, чем его последними словами.
Ватрен упрямо продолжал:
— А если проект годится? Если он осмыслен?
И подумав, пояснил:
— С военной точки зрения.
— Вы ставите вопрос о преднамеренности. Одному богу будет ведомо — самоубийство это или нет.
Они продолжали шагать под дождем. В тумане, возле русского лагеря, вновь показалась телега с трупами.
Неподалеку от III блока они увидели бегущего Тото. Заика с трудом дышал, и это не способствовало ясности произношения.
— Ид-д-дет обыск, — выговорил он наконец.
«Штубе» 17-4 была окружена вооруженными охранниками. Франсуа прибежал туда, едва переводя дыхание. Пять настоящих штатских костюмов висели в мастерской. Он вошел. «Человек-который-не-получает-удовольствия» вместе с дюжиной фрицев обыскивали барак. Они были почти рядом с костюмами. Франсуа поздоровался. От костюмов пахло свежей краской.
— Осторожно, господа, — небрежно сказал он, — это только что выкрашено. Вы испачкаете свои мундиры.
Один из немцев перевел. «Человек-который-не-получает-удовольствия» ответил на приветствие и, отходя от мокрой одежды, сказал:
— Ach so!
Все снизу доверху было перерыто и перевернуто, хлеб протыкали ножом, вскрывали консервные банки, проверяли коробки с сигаретами. Немцы искали очень тщательно. Это грозило катастрофой: Франсуа дрожал при виде свежеокрашенных костюмов, а они так и лезли в глаза. Немцы спросили, откуда взялась мешковина, из которой изготовлены костюмы, предназначенные для спектакля. Такое использование казенного материала не по назначению казалось им серьезным нарушением порядка.
«Человек-который-не-получает-удовольствия» лично участвовал в обыске. Он велел поднять половицы. В конце концов он удалился — весь наряд перебрался в соседний барак, где обычно шли репетиции. Когда они появились, Фредерик, сделав изумленный вид, перестал играть.
Отставив на метр от рояля ногу, обутую в огромный башмак, «Трагический снегирь» пытался разбросать предательскую горстку песка, лежащего на полу. Он был похож на клоуна. Фрицы провели полтора часа в соседнем бараке у вестовых.
Наконец они ушли ни с чем.
Франсуа бросился к Эберлэну. Образцовый беглец нервно посмеивался.
— Ты все еще не догадываешься, что здесь донос? — бросил ему Франсуа. — Они чуть не накрыли вас!
— Послушай, — ответил Эберлэн, — я тебе благодарен. В особенности за костюмы. Это у тебя здорово получилось. Но знаешь что, старина, — занимайся своим балаганом и не лезь в мой.
IXПремьера «Комической истории» была назначена на последнюю субботу мая 1942 года. Ее ждали с нетерпением. В этот день внезапно нагрянула весна. Большой зал во II блоке наполнился народом. Так как весь контингент лагеря не мог поместиться в театральном зале, решили дать четыре представления, по одному для каждого блока. Через четверть часа должен был подняться занавес.
За кулисами, как полагается в дни премьер, царило лихорадочное возбуждение. Актеры заканчивали свой туалет. Камилл возмущался: Ван и Параду вдвоем затягивали его в корсаж, и он едва не задохнулся.
— Ты, животное, у тебя лапы холодные, — сердился он на Вана.
Франсуа попросил положить еще несколько штрихов на декорации, изображающие Лазурный берег. Электромонтер проверял софиты. Небольшая декорация чердака стояла уже на своем месте, в передней части сцены, а когда ее убирали, за ней виднелась другая декорация второго акта, изображавшая квартиру с видом на море. Машинисты — всё офицеры — проверяли крепления декорации первого акта. Молодой офицер, игравший Коко, был уже давно готов. Он очень волновался. Густой слой румян, затянутая тонкая талия, — издали его в самом деле можно было принять за девку. Как будет выглядеть эта эрзац-потаскушка в огнях рампы?
— Полковник придет в раж от тебя, — любезно заметил Камилл своей сопернице.
— Меня мутит от страха, — признался Коко. — В голове у меня пусто, совершенно пусто. И кроме того, я наелся орехов. Моя тетка постоянно присылает мне орехи. Как ты думаешь — это в самом деле может подействовать?
— Не знаю, я не суеверен, — ответил Камилл, глядясь в зеркало и поправляя складку на юбке.
— Дурочка, дело не в суеверии — говорят, что от орехов язык заплетается.
Послышались крики «осторожно, осторожно!». Это кричали Ван и Параду. На сцене началась суматоха. Двое «раскладных» с осторожностью перетаскивали огромный пятиметровый задник — картон, размалеванный голубой краской. Обстановка напоминала потревоженный муравейник.
— Все в порядке? — спросил капитан Шапон, театральный администратор, ведавший местами, билетами и кассой.
— Как будто, — ответил Франсуа, — по крайней мере в данную минуту. Посмотрим, что будет дальше, через два часа.
— Как с портнихой?
— Все сделано.
— А Камилл как?
— Наверное, произведет фурор.
— Ну ладно, я оставляю вас — фрицы идут.
— Ах! — воскликнул Камилл высоким голосом. — Я хочу посмотреть на моих дружков-неприятелей!
Озабоченный Коко без устали повторял свою реплику:
— «Значит, вчера вечером вы пешком ушли из моей гостиницы… Как и задумали… Значит, вчера вечером вы пешком»… Субей, я никогда не смогу выучить все — это слишком сложно…
— Идиот. Ты войдешь, тебе сразу начнут аплодировать, потому что ты смазливая бабенка…
— Мне наплевать на это. Что касается смазливых бабенок, то я бы сам их…
— Это даст тебе передышку, ты придешь в себя. Не забудь: ты подходишь к креслу, к Жерару и Элен, и спокойно говоришь: «Значит, вчера вечером вы пешком…»
Коко неуверенно возразил:
— Слушай, а если мне все-таки говорить фальцетом?
— Ну, нет. У тебя красивый, звонкий, хорошо поставленный голос и не слишком низкий: он вполне подходит к твоему гриму брюнетки…
— Хорошо, хорошо, не сердись. «Значит, вчера вечером вы пешком ушли… из моей гостиницы…»
Он мучительно зубрил свои реплики. Жерар, его партнер, вздохнул и подошел к нему, приглаживая волосы. У него в штатском был очень необычный вид — молодой человек периода между двумя войнами, разговаривающий о пляжах и теннисе… Он подал свою реплику:
— «Да, мы шли, не торопясь»…
— Очень хорошо, — сказал Франсуа. — Только идите повторять в другое место. Ведь начинают не со второго акта…
Франсуа нервничал и раздражался. Он посмотрел на часы, все те же положенные по уставу часы, которые он носил в бравом батальоне. Они выдержали много испытаний. Он надеялся, что теперь они уже сохранятся у него на всю жизнь. Он подошел к занавесу и взглянул в зрительный зал через обычный «глазок». Шапон сказал правду. Зал был переполнен мундирами защитного цвета и шинелями. Впереди, в первом ряду, благопристойные, как настоящие гости, сидели фрицы, боши, зеленые бобы — офицеры и цензоры. Они окружали адмирала фон-Мардрюка, выделявшегося своим расшитым блестящим мундиром.
Франсуа обернулся.
— Ребята, посмотрите на адмирала — точно лилия в шпинате.
Все расхохотались. С правой стороны Франсуа увидел тонкое лицо фон-Шамиссо. «Человек-который-потерял-свою-тень» говорил что-то на ухо капитану, смеявшемуся очень громко.
— По местам! — скомандовал Франсуа.
Актеры разбежались, точно тени, отбрасываемые множеством огней. Адэ-Камилл проверила, хорошо ли поднимается люк, через который она-он должна была выйти, и не преминула отпустить непристойность по этому поводу.
— Как ты вульгарен, — сказал Параду.
— Надеюсь, по крайней мере, что здесь не понатыкали гвоздей! Я не желаю выбрасывать по паре чулок на каждое представление.
— Все заделано, моя прелесть! — ответил Ванэнакер.
Ах, как они были далеки отсюда, его церковные старосты, его пономари и ризничие!
