Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)
— Но какая мне польза от того, что меня будут считать богатым? спросил Гарри.
— Ты вступаешь в свет, и золотой ключ отомкнет перед тобой почти все двери. Слыть богатым — это не хуже, чем быть богатым. И тебе вовсе не надо тратить много денег. Люди будут говорить, что ты бережешь деньги, и репутация скупца пойдет тебе вовсе не во вред, а во благо. Вот увидишь, как маменьки будут тебе улыбаться, а дочки — делать реверансы! Чему ты удивляешься? Когда я была молода, я поступала, как все, и предпринимала не одну и не две отчаянные попытки сделать хорошую партию. Твоя бедная бабка, которая, конечно, была святой во плоти, если только посмотреть сквозь пальцы на ее несколько ревнивый нрав, постоянно бранила меня за суетность. Суетность, мой милый! Но разве свет не суетен? И мы должны поступать так, как он нас учит, и ничего не давать даром. Мистер Генри Эсмонд-Уорингтон, хоть я и старуха, но первые два имени я не могу не любить, в чем и готова сознаться, — сам по себе и здесь и в Лондоне не привлек бы ничьего внимания. Наше покровительство мало чем ему помогло бы. Наша семья не пользуется большим кредитом, да и — entre nous {Между нами (франц.).} — хорошей репутацией. Полагаю, тебе известно, что в сорок пятом году Каслвуд сильно себя скомпрометировал, а с тех пор игра его совсем разорила?
Гарри ничего не знал ни о прошлом лорда Каслвуда, ни о его репутации.
— Терять ему было почти нечего, но он сумел потерять значительно больше — его злополучное поместье заложено и перезаложено. Он придумывал все возможные средства, чтобы раздобыть денег, — милый мой, иногда его положение бывало настолько отчаянным, что я начинала опасаться за свои бриллианты ж не возила их в Каслвуд.
Говорить подобные вещи о собственном племяннике ужасно, не правда ли? Но ведь ты тоже мой племянник, и свет еще не успел тебя испортить, а поэтому я хочу предостеречь тебя против пороков этого света. Я слышала про твою игру с Уиллом и капелланом, но они не были для тебя опасны — мне даже говорили, что ты их обыграл. Но если бы ты сел играть с Каслвудом, тебе повезло бы меньше — а ты сел бы с ним играть, если бы только твоя старая тетка не приказала ему держаться от тебя подальше.
— Как, сударыня, вы вмешались, чтобы защитить меня?
— Я охранила тебя от его когтей — радуйся, что ты выбрался из логова этого людоеда, сохранив мясо на костях! Мой милый, это самая главная и самая роковая страсть нашей семьи. Мой бедный глупый брат играл, обе его жены играли, а особенно вторая — теперь ей почти не на что жить, кроме как на карточные выигрыши, и в Лондоне она не пропускает ни одного карточного вечера. Я побоялась бы оставить тебя с ней в Каслвуде — страсть к игре владеет всеми ими, и они набросились бы на тебя и ограбили бы дочиста, а потом передрались бы друг с другом из-за добычи. Если не считать его придворной синекуры, у моего бедного племянника нет ничего; таков же удел и Уилла, и Марии, и ее сестры.
— А они тоже любят играть в карты?
— Нет. Не будем несправедливы к бедняжке Молли, она не азартна, но малютка Фанни в Лондоне бывает готова поставить на карту собственные глаза. Мне хорошо знакома эта страсть, сударь, и не делайте такого удивленного лица, я переболела ею, как в детстве — корью, и еще не совсем вылечилась. Ведь у несчастной старухи нет иных развлечений. Сегодня вечером ты увидишь настоящую игру. Тшш, мой милый! Именно этого мне и недоставало, оттого-то я и захандрила в Каслвуде! Выигрывать у моих племянниц и их матушки мне нет никакой радости. Они ведь не заплатили бы свой проигрыш. Лучше предупредить тебя заранее, мой милый, чтобы это открытие меньше тебя поразило. Я не могу жить без карт, вот и вся правда!
Еще несколько дней назад, гостя у своих каслвудских родственников, Гарри, который сам любил карты, петушиные бои, пари и другие столь же азартные развлечения, весьма возможно, только посмеялся бы над этим признанием. Семья, в лоне которой он очутился, привыкла смеяться над очень многим, и в том числе над тем, что другим людям вовсе не кажется смешным. Верность и честь служили предметом насмешек, чужая чистая жизнь подвергалась сомнению, эгоизм провозглашался всеобщим свойством, священные обязанности презрительно осмеивались, а порок шутливо оправдывался. Они не были фарисеями, не притворялись лицемерно поклонниками добродетели, не бросали камней в разоблаченных грешников — они улыбались, пожимали плечами и шли дальше своей дорогой. Члены этой семьи не стремились казаться лучше своих ближних, которых от всего сердца презирали, они поддерживали дружеское знакомство с людьми, о которых, как и о их женах, рассказывали такие пикантные, такие смешные историйки, они брали свою долю удовольствий или добычи, которая им попадалась, и жили нынешним днем, пока он не оказывался их последним днем на земле. Разумеется, теперь подобных людей нет вовсе, и за последние сто лет человеческая натура чрезвычайно изменилась. Во всяком случае, карточная игра почти вышла из моды — в этом нет никаких сомнений, и в Лондоне не наберется и шести светских дам, которые знали бы разницу между мизером и ремизом.
— Как смертельно скучны, наверное, показались тебе провинциалы, у которых нам пришлось тебя оставить, — впрочем, эти дикари отнеслись к тебе, дитя, с большой добротой! — заметила госпожа де Бернштейн, ласково погладив молодого человека по щеке еще красивой рукой.
— Они были очень добры и вовсе не скучны, сударыня! По-моему, в мире трудно найти людей лучше, — ответил Гарри, покраснев. Тон тетушки был ему неприятен. Он не мог стерпеть, чтобы кто-нибудь говорил или думал о его новых друзьях без уважения. Ему не хотелось, чтобы они оказались в таком обществе.
Властная и вспыльчивая старая дама обиделась было на его дерзость, но тут ей в голову пришла новая мысль. "Эти две девочки, — подумала она, интересный больной... привлекательный незнакомец... ну конечно, он влюбился в одну из них!" Госпожа Бернштейн обернулась и бросила насмешливый взгляд на леди Марию, которая в эту минуту вошла в комнату.
Глава XXV
Новые знакомства
Кузина Мария вошла в сопровождении двух посыльных, нагруженных корзинами с цветами, которыми предстояло украсить гостиную госпожи де Бернштейн перед тем, как начнется съезд приглашенных на этот вечер. Три лакея в ливреях, щедро украшенных золотым шнуром, расставили шесть карточных столиков. Дворецкий в черном кафтане, в парике с кошельком и пышных кружевных манжетах, величественный, словно на боку у него висела шпага, явился вслед за слугами, которые принесли связки свечей, и принялся вставлять по две свечи в канделябры на столиках, а также в серебряные бра над дубовыми панелями, позолоченными лучами заходящего солнца, как и зеленые лужайки за окном, скалы, купы деревьев и озаренные вечерним светом дома. По лужайкам, испещряя их пятнами теней, прогуливались группы разноцветных фигур в фижмах, пудреных париках и парче. Напротив окон баронессы располагалась открытая галерея и Променад, где всегда царило оживление, шаркали бесчисленные подошвы, слышался нестройный хор голосов. Рядом играл оркестр, услаждая слух съехавшихся на воды. Парадная гостиная госпожи Бернштейн могла бы не подойти отшельнику или любителю наук, но те, кому нравятся оживленная суматоха, веселье, яркий свет и возможность видеть все, что происходит в этом нарядном многолюдном городке, не могли бы отыскать лучшей квартиры. А когда ее окна освещались, публика, прогуливавшаяся внизу, понимала, что ее милость дома и устраивает карточный вечер, на который совсем нетрудно получить приглашение. Да, кстати, о былых временах: мне кажется, ночная жизнь светского общества сто лет назад была довольно темной. Тогда в гостиных зажигалось не более одной восковой свечи там, где теперь их горят десятки, не говоря уж о газовых рожках и чудесном новом освещении клубов. Отвратительные, оплывающие сальные огарки чадили и коптили в коридорах. В каждом театре имелась важная должность гасителя свечей. Взгляните-ка на картины Хогарта! Как они темны, а его пирушки словно покрыты копотью сальных свечей. В "Модном браке" в пышной анфиладе гостиных виконта Мота, где он и его супруга, когда разъехались их гости, сидят, зевая вслед отчаявшемуся управителю, можно насчитать не более восьми свечей — по одной на двух карточных столах и шесть в медной люстре. Когда теперь Джон Брифлес, адвокат без практики, приглашает друзей на устрицы к себе на квартиру в Колодезном дворе в Темпле, он зажигает вдвое больше свечей. Так будем утешаться мыслью, что Людовик XIV во всей славе своей устраивал блистательные праздники во мраке, и благословим мистера Прайса и других светоносцев за то, что они уничтожили гнусное баранье сало нашей юности.
Итак, Мария, явившись с цветами (сама — прекраснейший цветок), принялась расставлять по вазам розы, турецкие гвоздики и прочее, украшая комнату со всем присущим ей уменьем. Она медлила в томном раздумье то над широкой чашей, то над кувшинчиком с драконом, тайком бросая робкие взгляды на юного кузена Генри, чей румянец пошел бы любой девушке, и вы могли бы предположить, что она замыслила дождаться ухода тетушки; однако баронесса и не думала подниматься с кресла: сжимая в руке палку с изогнутой черепаховой ручкой, она отдавала слугам властные распоряжения и строго выговаривала им Джону за заплатку на чулке, Тому за чересчур щедро насаленные букли, и так далее, и тому подобное, держа их в страхе и трепете. Еще одно отступление касательно судьбы бедных Джеймсов прошлого века: Джеймсы спали по двое в одной кровати, по четверо в одной комнате — чаще всего каморке в подвале — и мылись в деревянных лоханях, каких в нашем Лондоне уже не увидишь — разве что в казармах пешей гвардии ее величества.
