Бертрам Глас - История розги (Том 2-3)
Тело допрашиваемых с "пристрастием" женщин всегда подвергалось истязаниям, которые нередко вдохновлялись далеко не целомудренной жестокостью. Нетрудно представить себе, как должно было возбуждать умы, извращенные половым воздержанием, зрелище обнаженных и обезумевших женщин. Отсюда до удовлетворения своего возбужденного сладострастия оставался один шаг, который довольно часто переступался в чем легко убедиться, если не полениться открыть мемуары современников.
Среди испанских девушек, наказанных телесно, я могу указать на Консепцию Нунец. Случай с этой совсем юной барышней настолько типичен, что перед нами, как живая, встает вся эта бурная и кровавая эпоха. Передавая этот случай, я постараюсь по возможности сохранить местный колорит языка историка Жуанеса, у которого я его беру.
Консепция Нунец. Лишь только вечерняя прохлада спускалась на апельсиновый лес и воздух наполнялся резким ароматом бергамотов, Консепция Нунец шла в церковь, где долго перед ликом Мадонны молилась за упокой усопших.
Это была маленькая деревенская церковь, освещавшаяся несколькими свечками, криво поставленными в паникадила на хорах.
Завернувшись в свою черную мантилью, Нунец преклоняла колена перед алтарем, рассыпав на плитах лепестки из розы, приколотой в ее черных, как смоль, - волосах.
Консепция, дочь мясника Антония Нунец, была самая красивая девушка в своей деревне, - маленькой деревушке на берегу Средиземного моря.
Вся деревня жила добычей от моря, и почти все жители были рыбаки. Девушки не отличались недоступностью, насчет их добродетели ходили самые неблагоприятные слухи.
Они не выходили замуж, так как обыкновенно растрачивали "капитал" честной девушки. Достигши семнадцати лет, они поступали в какую-нибудь труппу странствующих актеров или отправлялись в Мадрид, где поступали в дома терпимости.
Морской воздух, ветер с гор и аромат апельсиновых рощь придавали их смуглым, золотистым телам эластичность вполне спелого плода, запах которого сводил с ума мужчин.
Бесспорно, самой прекрасной между ними была Консепция Нунец.
Высокая и дородная, с талией более тонкой, чем обыкновенно у испанок, она соединяла с прелестью своего соблазнительного стана еще грациозное личико с правильными чертами.
Стоило раз увидеть ее глазки, большие и темно-синие, ее розовый ротик, где ряд зубов походил на жемчужины в атласном розовом футляре, как вы безнадежно погибали и готовы были продать свою душу Сатане. Консепция отлично знала, какое очарование она внушала мужчинам/
Она походила на те тропические деревья, которые соблазняют своею тенью и плодами усталого путника и причиняют смерть раньше, чем он отведает их.
Она уже знала тайну любви, - еще будучи совсем маленькой девочкой, она любопытными глазенками смотрела вместе с своим другом, таких же лет мальчиком, как бык выражал свой любовный восторг, крепко обнимая корову.
В четырнадцать лет, уже совсем пленительная женщина, она стала любовницей одного восемнадцатилетнего матроса, погибшего вскоре во время бури в море.
Консепция ходила молиться за упокой души своего возлюбленного в крошечную деревенскую церковь, где Мадонна осушала слезы всех верующих.
Но новая любовь заставила забыть прежнюю. Красавица брюнетка познала другие объятия. Она была на верху блаженства, когда близко сошлась с одним мясником, красивым, как Антиной.
С этих пор Консепция была похожа на ядовитый цветок, один аромат которого убивает; мужчины дрались из-за нее, и палки с ножами были в ходу круглый год.
Ревность разделила молодых мужчин, которые сердца свои бросили к ногам красавицы девушки; а она раздавала свои благосклонные взгляды направо и налево, как бы пронзая ими грудь, так как из-за них обыкновенно происходили драки на ножах.
"Мюжер! (Испанское слово, значит "женщина"). У нее в глазах кинжалы, а мы перед нею, как годовалый бык перед шпагой тореадора"! - говорил Мануило Карриес, самый высокий, самый сильный и самый богатый из рыбаков побережья.
И этот ловкий и здоровый, как юный бог, малый любил Консепцию, но она не любила его, или, по крайней мере, этого не было заметно.
Когда она черпала воду из колодца, делая своим телом сладострастные колебания, которые положительно приводили в исступление всех мужчин, она видела, что в тени за ней следит пара черных глаз, как дикое животное следит за барашком, пришедшим на водопой.
Консепция не боялась нисколько. Она хохотала от души, показывая при этом свои очень маленькие зубы и розовые десны.
- Эй, Мануило, напрасно прячешься, я тебя видела... Ты все еще меня любишь? - Влюбленный, пойманный, с досадой скрывался в чаще кактусов и алоэ, выражая свое бешенство ударами ножа в стволы деревьев.
Иногда, после жесткой внутренней борьбы, когда он сознавал себя побежденным, он робко подходил к молодой девушке, улыбающейся и смотрящей на него благосклонно.
- Когда же ты меня полюбишь?
- Когда? Вот забавный вопрос! Нет, ты подумай, разве я обязана тебя любить... А между тем, ты мне далеко не противен, нет, ты мне не противен. Я полюблю тебя, как только сделаешься тореадором!
Это означало то же самое, что никогда, так как бедный Мануило не имел ни малейшей склонности к трудному искусству борца с быками.
Он возвращался домой, разбитый, удрученный и полный ненависти ко всем тем, которые пользовались ласками Консепции.
Раз утром, когда все рыбаки были совсем уже готовы, чтобы выйти на рыбную ловлю в открытое море, лодка Мануило оставалась на песке, в то время, как все остальные весело покачивались на воде, как бы подсмеиваясь над ней.
Мануило в ту же ночь уехал, унеся с собой свои сети и все свои сбережения.
Когда эту новость сообщили Консепции, то она весело и дерзко рассмеялась.
- Он вернется, - сказала она, - -я знаю, где он находится, он уехал в город, чтобы наняться в шуло (помощники тореадора)... Но его не возьмут, и вы увидите, что завтра он опять будет среди нас.
Но ни завтра, ни послезавтра, ни в течение многих следующих дней никто не видал Мануило..
Ровно через год после его исчезновения торговец быками, богатый и веселый человек, увез с собой Консепцию, оставшись очень доволен ею после того, как провел с нею три ночи в деревне.
С отъездом ее в деревне стало уныло, как в саду без цветов, в птичнике без птиц, но зато в деревне молодежь перестала драться.
В узких улицах, окружающих королевские цирковые арены в Мадриде, в час, когда сентиментальные влюбленные распевают любовные романсы под балконами своих возлюбленных, сквозь щели закрытых ставень одного кабачка пробивался желтый луч от еврейской лампочки.
Это был трактирчик, где по вечерам собирались шуло, пикадоры и вообще темные личности, которые обыкновенно бродят за кулисами цирковых арен.
Слышались звуки гитары, какой-то глухой сдавленный голос напевал популярный романс, шумел баскский барабан, раздавался веселый смех женщин и площадная брань во всех четырех концах низкой и полной табачного дыма зале.
Среди комнаты стоял чрезвычайно длинный стол, за которым каждый из собутыльников мог свободно расположиться и поглощать вино, подаваемое кабатчиком.
На первом плане вырисовывалась на стене тень Мануило, сильно похудевшего от жизни, полной приключений.
Он служил простым рабочим на королевских аренах, желая во что бы то ни стало осуществить свою мечту и сделаться тореадором, которому бы аплодировали все хорошенькие дамы Мадрида и в особенности Консепция Нунец.
Вошел высокий, сухой и мускулистый молодой парень, неся в руках свернутую шаль.
- Здорово, ребята! - сказал он, - синьора еще не пришла?
После того, как трактирщик отрицательно покачал головой, он сел к столу и, взяв гитару, стал играть какую-то "хабанеру" с довольно страстными звуками.
Женщины повысыпали из всех углов; опрокинув корпус назад, выпятив сильно круп и высунув руки вперед, они стали танцевать.
- Анда! Анда! Олле! Олле! Мужчины хлопали в ладоши в такт.
- Сеньора... сеньора!
Высокая молодая девушка, стройная, с матовым цветом лица, блестящими глазами от страсти, вскочила на стол ловким кошачьим прыжком.
- Олле! Олле!
Заиграли три гитары, раздался звук кастаньет, и Мануило, весь бледный, встал и ушел в темный угол комнаты.
Красавица Консепция танцевала вместе с другими публичными женщинами недалеко от стола.
Он думал, что все это сон, но нет, это не было видение, - его руки касались легкой материи шарфа прелестной Нунец.
Совершенно опьяневший от ревности, отчаяния, он сидел в своем углу, потеряв всякую способность к размышлению; перед его глазами в вихре танца кружилась его возлюбленная.
Под резкие звуки гитар и бубна, под веселый припев "олле" девушки, продолжая танцевать, начали медленно раздеваться, и тут одна из них стала со спокойным бесстыдством мимировать возбуждающий танец папиросниц. Многие писатели говорили о грубой сладострастности этого танца. Женщина берет в рот сигару, зажигает ее, держа руки в боки. Она кончает танец, вынимает изо рта сигару и вставляет ее в... другое место.
