Уильям Теккерей - История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим
Глава VII
Уолкот встречает меня как желанного гостя
Когда они подошли к дому в Уолкоте, в окнах гостеприимно светились огни; в дубовой гостиной был накрыт стол к ужину; казалось, любовь и прощение ожидают вернувшегося блудного сына. Несколько слуг, старых знакомых Эсмонда, вышли встретить его на крыльцо; были там и старуха домоправительница и молодой Локвуд из Каслвуда, одетый в оранжевую с синим ливрею милорда. Когда они вошли в сени, миледи сжала руку Гарри. Глаза ее сияли неизъяснимой нежностью.
- Добро пожаловать, - сказала она и ничего не прибавила больше, только откинула со лба светлые локоны и черный капюшон. Нежная улыбка расцвела на ее зардевшемся лице; никогда еще она не казалась Гарри такой прекрасной. Радость, светившаяся в ее чертах, была лучше всякой красоты; она взяла за руку сына, ожидавшего ее в сенях; другой рукой она по-прежнему опиралась на руку Эсмонда.
- Добро пожаловать, Гарри! - подхватил молодой лорд. - Видишь, мы все собрались тут, чтобы сказать тебе это. Вот старушка Пинкот, взгляни, какой она стала красавицей. - И Пинкот, еще постаревшая и ничуть не более красивая, чем прежде, низко присела перед капитаном, как она назвала Эсмонда, сказав молодому лорду: "Уж полно вам".
- А вот Джек Локвуд. Из него выйдет отличный гренадер, и из меня тоже; мы оба запишемся к тебе в полк, кузен. Как только мне исполнится семнадцать, я поступаю в армию: каждый дворянин должен служить в армии. Э, посмотрите-ка, кто сюда идет! Хо-хо! - Он громко захохотал. - Сама госпожа Трикс, и с новою ленточкой на шее; я так и знал, что она повяжет новую ленту, как только услышит, что у нас нынче офицер в гостях.
Веселый этот разговор происходил в сенях уолкотского дома, откуда широкая лестница вела к открытой галерее, на которую выходили двери спален; и там, с восковой свечой в руке, озаренная ее пламенем, появилась госпожа Беатриса, блестя на свету шелком пунцовой ленты, обвивавшей самую стройную и белую шею в мире.
Эсмонд оставил ребенка, а нашел теперь женщину, ростом выше среднего и сверкающую такой красотой, что не мудрено, если в глазах его отразились восторг и изумление. Ее же глаза блестели так искристо и жарко, что, бывало, целые толпы устремлялись за ней, как бы влекомые непреодолимой силой; помню, в тот вечер, когда великий герцог впервые явился в театр, после победы при Рамильи, все головы были повернуты и взоры обращены не на него, а на нее (случилось так, что она вошла в эту самую минуту с противоположной стороны театра). Она была брюнетка; глаза, волосы, брови и ресницы у нее были темные; волосы вились пышными волнами и рассыпались по плечам; но лицо было ослепительной белизны, точно снег на солнце, и только щеки рдели румянцем, и еще ярче алели губы. Говорили, что рот и подбородок у нее чересчур полны и крупны; быть может, это и было бы недостатком в мраморной богине, но не в женщине, чей взор был огонь, чья улыбка была любовь, чей голос был сладчайшая музыка, чей облик пленял совершенством форм, здоровьем, решительностью, живостью, чья ножка ступала по земле легко и в то же время твердо и чьи движения, медленные ли, быстрые ли, всегда были исполнены совершенной грации; воздушная, как нимфа, надменная как королева, то кроткая, то повелительная, то насмешливая, в каждом своем движении она была неизменно прекрасна. Думая о ней, пишущий эти строки как будто молодеет, и несравненный образ ярко встает в его памяти.
Так, держа свечку перед собой и подхватив платье прелестно округленной рукою, она легко сбежала по ступеням, чтобы приветствовать Эсмонда.
- И красные чулки надела, и белые туфли! - воскликнул милорд, продолжая смеяться. - Вот как, сударыня. Да вы и в самом деле решили расставить сети господину офицеру. - Она меж тем приближалась, сияя улыбкой, обращенной к Эсмонду, который ничего больше не видел и не замечал, кроме ее глаз. Она подходила, слегка вытянув вперед шею, словно ждала, что он поцелует ее, как в те дни, когда она была ребенком.
- Нет, нет, - сказала она. - Я уж теперь слишком большая! Добро пожаловать, кузен Гарри! - И она грациозно присела перед ним, склонившись почти до земли, но при этом все смотрела на него своими блестящими глазами и улыбалась пленительной улыбкой. Казалось, все ее существо струило любовь. Гарри, не сводивший с нее очарованного взгляда, похож был на первого влюбленного, каким его описывает Мильтон.
- N'est ce pas? { Верно? (франц.).} - вполголоса произнесла своим нежным голосом миледи, все еще не выпускавшая его руки,
Эсмонд вздрогнул, обернулся и густо покраснел, встретив ясный взор своей госпожи. Он совсем позабыл о ней в своем восхищении перед filia pulcrior.
- Правую ногу вперед, носок наружу, так; теперь приседаем пониже и показываем наши красные чулки. Они с серебряными стрелками, Гарри. Это подарок вдовствующей виконтессы. Трикс нарочно бегала надеть их, - не унимался милорд.
- Тсс, глупый мальчишка! - сказала мисс, поцелуями заставляя брата замолчать; потом ей непременно понадобилось расцеловать и маменьку, причем из-за плеча последней она все время поглядывала на Гарри. И хоть его она целовать не стала, но протянула ему обе руки, а потом обеими руками сжала его руку и сказала: - Ах, Гарри, мы так рады, так рады вам!
- А на ужин вальдшнепы! - вскричал милорд. - Ура! Уж очень постная была проповедь.
- А сегодня двадцать девятое декабря, и наш Гарри воротился домой.
- Ура, старушка Пинкот! - снова вскричал милорд. У моей дорогой госпожи губы сложились так, как будто на них дрожали слова молитвы. Она пожелала, чтобы Гарри повел к столу Беатрису, сама же пошла с молодым виконтом; явился к ужину и Том Тэшер, чье общество не доставило никакого удовольствия, по крайней мере, четверым из пяти участников трапезы. Впрочем, он удалился, как только подали сладкое, и тогда, усевшись перед камином, в котором весело потрескивал огонь, попивая вино, которое подливала ему то миледи, то, мило краснея, Беатриса, Гарри повел рассказ о приключениях своей походной жизни, и так прошел этот прекраснейший вечер. Наутро он встал много позднее солнца - столь крепок, сладок и освежителен былого сон. Когда он проснулся, ему показалось, будто покой его всю ночь охраняли ангелы. Быть может, и в самом деле кто-то, подобный ангелам чистотой и любовью, благословлял его в своих молитвах.
Утром, как то было заведено в доме, немногочисленные домочадцы собрались вместе, и капеллан прочитал молитву. Эсмонд заметил, что госпожа Беатриса не слишком прилежно внимает поучениям Тэшера; глаза ее все время блуждали по сторонам; по крайней мере, когда бы он ни поднял голову, он непременно встречался с ней взглядом. Пожалуй, он и сам слушал его преподобие без особого рвения. "Вот это могла быть моя жизнь, - думал он. Это мог быть мой удел, отныне и до преклонных лет. Что же, разве не приятный удел жить подле самых своих дорогих друзей и никогда не разлучаться с ними? Покуда... покуда не явится суженый, который уведет с собой прелестную Беатрису", - и лучшая часть проповеди Тома, быть может, являвшая истинный образец учености и красноречия, безнадежно пропала для бедного Гарри, в воображении которого этот призрак суженого заслонил все, в том числе и самого проповедника.
Во время молитвы Беатриса стояла на коленях чуть впереди Гарри Эсмонда. Красные чулки на этот раз заменены были серыми, а туфли были черные, но от этого ее ножки не казались менее хорошенькими. Все розы весны не могли бы поспорить со свежестью ее щек; что же до глаз, то, по мнению Эсмонда, ничто не могло бы сравниться с их лучезарным блеском. Миледи виконтесса казалась утомленной, как бы после бессонной ночи, и лицо ее было бледно.
Мисс Беатриса, взглянув на мать, тотчас же подметила эти признаки нездоровья и принялась сокрушаться о ней.
- Я уже старуха, дитя мое, - с кроткой улыбкой отвечала ей миледи, - и не могу казаться такой юной, как ты.
- А она никогда не будет казаться такой доброй, как вы, доживи она хоть до ста лет, - сказал милорд, обнимая мать за талию и целуя ее руку.
- Я вам кажусь очень злой, кузен? - спросила Беатриса, круто повернувшись к Эсмонду; при этом ее хорошенькое личико оказалось так близко от него, что душистые мягкие волосы почти касались его подбородка. Обращаясь к Эсмонду, она положила кончики пальцев на его рукав; и он накрыл их ладонью.
- Я - ваше зеркало, - сказал он, - и это зеркало не льстит.
- Он хочет сказать, что ты очень часто смотришь на него, дитя мое, заметила миледи не без лукавства. Беатриса тотчас же отскочила от Эсмонда и кинулась целовать милую маменьку, закрывая ей рот своей хорошенькой ручкой.
- Что ж, на Гарри приятно посмотреть, - сказала миледи, отведя ее руку и ласково глядя на молодого человека.
- Да, потому что всегда приятно видеть счастливые лица, - сказал он.
- Аминь, - отозвалась миледи и вздохнула. Гарри подумал, что, верно, ей пришел на память покойный супруг и это воспоминание явилось ей как бы укором, потому что улыбка сбежала с ее лица и оно вновь приняло свое обычное грустное выражение.
